Маргарет Трумэн - Убийство в ЦРУ Страница 19

— Я ничего не понимаю, — сказала женщина.

— Конечно, не понимаете, — откликнулся Уэйман. Он обернулся к Толкеру и сказал: — Приступайте.

Толкер произнес:

— Харриет, повис густой туман.

Она закрыла глаза, открыла их и быстро-быстро заморгала.

— Харриет, вы меня слышали? Я сказал: повис густой туман.

Веки у нее продолжали трепетать. Глаза закатились далеко-далеко, задрожала рука. Она заговорила, прерывисто и принужденно:

— Есть… четыре человека. Двое из них хорошие, а… двое — плохие. Плохих зовут… Билл… и Салли.

— Превосходно! — воскликнул Уэйман. Он откинулся в кресле и взглянул на Толкера, ожидая похвалы. Толкер вернулся к столу и уселся на краешек.

Уэйман обратился к Харриет:

— Все прошло очень хорошо, Харриет. Теперь вы больше не в расслабленном состоянии. Можете открыть глаза. Вы очень хорошо поработали.

Толкер наблюдал, как женщина выходила из гипнотического состояния. Она тряхнула головой и потерла глаза.

— Что вы запомнили? — спросил ее Уэйман.

— Я помню… Мне было очень хорошо. Мне следовало еще что-нибудь запомнить, доктор. — Последние слова она произнесла тем же сердитым, насмешливым тоном, уже звучавшим в ее голосе.

— Нет-нет. — Уэйман поднялся и протянул женщине руку. — Будьте любезны, подождите в соседней комнате. Я недолго. Просто мне надо кое-что обсудить с коллегой.

Харриет поднялась, прошлась руками по телу, оправляя перед платья. Толкер разглядел, что она привлекательна, слегка полновата, зато откровенно чувственна, чего явно не привыкла скрывать. Выходя, она не сводила с него глаз, не таясь, увлекала за собой, пока не скрылась за дверью кабинета.

— Произвело впечатление? — спросил Уэйман. Он перебрался в свое кресло у стола и закурил сигарету.

— Да. Она хороша. Хоть я не уверен, что «пятерка».

— Я это на тестах проверил, — сказал Уэйман.

— Надо бы еще раз взглянуть. То, как она глаза закатывает, — тут «пять», но в отношении поворота глазного яблока — «пятерка» может и не получиться.

— Это имеет какое-нибудь практическое значение? — спросил Уэйман, вовсе не пытаясь скрывать свое удивление. — Вся эта затея с поисками круглой «пятерки» — скорее всего глупость, Джейсон.

— Не думаю. Сколько времени ты с ней работаешь?

Уэйман пожал плечами.

— Шесть месяцев, восемь месяцев. Она проститутка, точнее, была, классная, дорого ценилась.

— Девушка по вызову.

— Так пристойнее. Мы на нее случайно вышли. Один из наших контактов договорился с ней, чтобы она приводила мужчин на конспиративную квартиру. Я просмотрел несколько сеансов и понял, что увиденное в ней было куда интереснее того, как вели себя мужики, наглотавшиеся наркотиков. Я обратил на это внимание нашего контакта, и, когда она пришла в следующий раз, мы познакомились. На другой день я начал работать с ней.

— Она так охотно на это пошла?

— Она человек одаренный, любит внимание.

— И деньги?

— Мы ей платим сносно.

Толкер рассмеялся.

— Сейчас она впервые проходила тест?

Пришел черед Уэйману рассмеяться.

— Силы небесные, нет, конечно. Я начал внушать ей сообщения и отрабатывать процесс их воспроизведения в первый же месяц. Она ни разу не ошибалась.

— Мне нужно еще посмотреть.

— Сегодня?

— Нет. — Толкер подошел к окну, прикрытому тяжелой бежевой портьерой. Он пощупал ткань, обернулся и сказал: — Есть какой-то порок в использовании панельных дам, Билл.

— Почему?

— Панельные, они… Бог мой, уж одного-то им точно не хватает: им нельзя довериться.

Подошедший сзади Уэйман похлопал Толкера по спине.

— Джейсон, если бы основы чьей-либо морали служили критерием при отборе участников данного проекта, мы забросили бы его много лет назад. Коли на то пошло, нам пришлось бы и самих себя исключить.

— Говори только о себе, Билл.

— Как прикажешь. Мне с нею продолжать?

— Полагаю, что да. Посмотри, насколько ее хватит.

— Этим и займусь. Между прочим, я был очень огорчен, узнав про мисс Мэйер.

— Я бы предпочел этого не касаться.

— Прекрасно, но одно скажу: это следует расценивать как потерю, Джейсон. Если я правильно понял тебя, когда мы в последний раз виделись в Лэнгли, она была одним из твоих лучших достижений.

— Она была в норме, Билл, твердая «четверка», ничего особенного.

— Мне показалось, она была…

— Всего лишь твердая «четверка», Билл. Ее нельзя была использовать для доставки внушенных сообщений. Из нее получился обыкновенный курьер.

— Всего-навсего?

Толкер пристально посмотрел на коллегу.

— Да, всего-навсего. Есть еще на что посмотреть, пока я здесь?

— Нет. Есть у меня один малый в терапии, он выказывает способности, но я еще сам ничего не решил.

Уэйман проводил Толкера от кабинета до самой машины.

— Ты возишь ее домой? — спросил Толкер.

— Да.

— Она живет в Сан-Франциско?

— Да.

— Все еще трюкачит?

— Только по нашей просьбе. У нас на завтрашний день намечен сеанс. Не желаешь присоединиться?

— Может, и пожелаю. Место то же?

— Да. Доброй ночи, Джейсон.

— Доброй ночи, Билл.

Доктор Уэйман закрыл за собой дверь и, взбираясь по лестнице, пробормотал: «Слизняк».

Толкер вернулся за город, дозвонился до жены из номера в «Хопкинсе», недолго поговорил с ней. Их брак уже много лет назад свелся к привычке. Затем он набрал другой номер. Через полчаса в дверь постучала молодая, восточного вида девушка в шелковом платье мандаринового цвета. Он приветствовал ее словами: «Ожидание слишком затянулось» — и растянулся на постели, пока она ходила в ванную. Когда она вышла оттуда, то была совершенно голая. Несла небольшой пластиковый пакетик с белым порошком, который положила на кровать рядом с Толкером. Он хмыкнул и рассеянно пробежал рукой по ее маленькой груди.

— Я принесла самый лучший, — сказала она.

— Как всегда, — ответил он и, скатившись с кровати, принялся раздеваться.

На следующий день в одиннадцать часов вечера Джейсон Толкер с доктором Уильямом Уэйманом и еще двумя мужчинами собрались в маленькой квартирке. В стене, разделявшей ее с соседней квартирой, было отверстие с установленной перед ним видеокамерой. Небольшой микрофон доносил оттуда все звуки.

— Так, поехали, — промолвил один из зрителей, когда до того неподвижная картинка на мониторе вдруг ожила. Дверь в смежной комнате отворилась. Харриет, та, что прошлым вечером была в кабинете Уэймана, протиснулась в нее, поддерживая толстого мужчину. Заперев дверь, она обернулась и принялась развязывать на мужчине галстук. Мужчина был пьян. Огромный живот его свисал поверх брюк, а костюмный пиджак выглядел мятым даже в полумраке комнаты.

— Выпьем? — спросила женщина.

— Не, мне…

— Да ладно тебе! Выпей со мной. Это меня настраивает.

Она вернулась из кухни с двумя стаканами.

— Что она дает? — спросил Толкер.

— Это новый синтетический препарат из Бесезды, — сказал Уэйман.

Вечер оказался пропащим, во всяком случае, для науки. Мужчина, которого Харриет привела в квартиру, просто лыка не вязал, а потому ценности как объект для наблюдений не представлял никакой: действие наркотика, который она подмешала ему в питье, было смазано одурью от спиртного. Он был настолько пьян, что даже на секс с женщиной его не хватило: уснул, едва они очутились в постели. Сквозь динамики продирались режущие звуки его храпа. Мужчины, находившиеся в комнатке рядом, продолжали, однако, наблюдать, как Харриет вышагивала по комнате. Она обследовала в зеркале все свое тело и даже, бросив осторожный взгляд на испытуемого, выставила попочку в сторону камеры.

— Омерзительно, — пробормотал Толкер, собираясь уходить.

— Харриет?

— Эта жирная свинья. Посоветуйте ей в следующий раз подбирать клиентов получше качеством.

Он вернулся в гостиницу и на сон грядущий посмотрел по телевизору вестерн с Рэндолфом Скоттом в главной роли.

9

Вирджиния, два дня спустя

Как хорошо быть дома!

После перелета через разницу во времени Коллетт Кэйхилл отсыпалась в той комнатке, что была ее, пока она росла. А потом села с матерью на кухне, помогая готовить всякую всячину к вечеринке в свою честь — ничего особенного, так, соберутся соседи с друзьями выпить да закусить по случаю ее возвращения.

Миссис Кэйхилл, подтянутая энергичная женщина, успела сходить в магазин заморских продуктов и накупить того, что, по ее мнению, навевало воспоминания о венгерской кухне.

— Ничего другого я теперь не ем, мам, — прилетев, сказала ей Коллетт. — У нас там всегда полно венгерской еды.

— Зато у нас ее нет, — отпарировала мать. — И это хороший повод. Я никогда не пробовала гуляш.