Эхо северных скал - Александр Александрович Тамоников Страница 19

«Нет, милая, – задумчиво глядя через стекло на тундру, думал Борис. – Не крайности приводят человека к богу, ни та ситуация, когда больше идти некуда. К богу ведет любовь к людям, ко всему миру, доброта и желание дарить тепло, заботу и доброту всем окружающим. Ведь какая основная заповедь в христианстве, в иудаизме, в исламе – любить ближнего так, как хочешь, чтобы он любил тебя. Когда нет в тебе ненависти, злобы, зависти, тогда и остается чистое доброе, а это и есть бог в тебе. И тогда ты находишь отголоски этой любви в других людях, в природе, в пении птиц и свете солнца, тогда тебе просто и легко жить и смерть встречать легко потому, что она еще не конец мирозданию. Но как трудно думать об этом и так рассуждать, когда ты встречаешься с врагами, когда тебя переполняет ненависть. Вот она самая сильная борьба в человеке: убивать и не стать убийцей, ненавидеть врага и не стать человеконенавистником, уметь прощать предавшего тебя, не отвечать подлостью, сделавшему тебе подлость. Да, умом все это понимать и следовать этому можно, но это должно быть внутри тебя, в сердце твоем, в душе. А вот взрастить эти зерна в себе порой трудно». Хотя, конечно, много случаев знал Коган, когда к вере человека приводили переживания, огромное горе, сильные потрясения.

Выстрел хлестнул по тундре так неожиданно, что Тимофеевна дернула руль, и машина сделала зигзаг на накатанной дороге. Женщина даже не поняла, что это был за резкий хлесткий звук, но Борис сразу догадался и, сжав в руке автомат, стал вглядываться вперед. Снова выстрел, потом два выстрела потише, видимо, пистолетных, потом снова два ружейных выстрела.

– Это что ж такое-то? – не выдержала водитель, поглядывая на своего пассажира. – Стреляет, что ли, кто-то? Никак охотники?

– Может, и охотники, – с сомнением ответил Коган. Он вполне мог отличить на слух выстрел из охотничьего ружья и боевой винтовки или карабина. – Только охотиться у вас тут, я думаю, не на кого. Разве что на зайцев.

Машина объехала большой каменистый холм, и на равнине Коган сразу увидел крытую брезентом полуторку, которая стояла, завалившись на одну сторону. Из-под капота тянуло дымом или паром. Мелькнула фигура красноармейца с винтовкой и сразу исчезла.

– Это ж беда у них какая-то, вот они и палят, знак подают, может, услышит кто! – забеспокоилась Тимофеевна. – Никак солдатик там?

– Ты вот что, – хмуро глядя по сторонам, проговорил Коган, – как доедем вон до того камня, начинай постоянно подавать сигнал. Подъедешь – и поставь машину так, чтобы она у тебя оказалась между этой полуторкой и теми камнями справа. Поняла?

– Это ты что же… – не сообразила женщина, но Борис тут же пояснил:

– Напали на них, поняла! Стреляли они в кого-то, защищались. Может, раненые есть. Закрыть их надо. А стрелять в них могли только от тех камней. Теперь сообразила?

– Да кто же нападет-то! – с тревогой в голосе воскликнула водитель и прибавила газу. – Ах ты, беда какая!

Коган приоткрыл свою дверь, готовясь выпрыгнуть из машины. Он продолжал смотреть на камни, где мог кто-то укрыться, и на полуторку. Теперь он хорошо различил красноармейца в шинели и с винтовкой, видел, как тот стоял, опустившись на одно колено, за задним колесом машины и смотрел на приближающийся грузовичок. Тимофеевна начала, как и велел Борис, отчаянно сигналить. Выстрелов было больше не слышно. Почему? Тот, кто напал на машину, увидев людей, решил скрыться? Или посчитал, что всех убил? Или этот солдат застрелил нападавшего? «Разберемся, – хмуро подумал Борис. – Что-то шумно стало в последнее время в тундре! Ох, не случайно все это, ох, не случайно». И с этой мыслью в голове Коган прыгнул. Пробежав пару шагов по инерции за машиной, он поскользнулся на траве и упал. Перекатившись на всякий случай в сторону, чтобы не попасть под возможный выстрел, он пропустил мимо себя машину и перебежал влево к сломанной полуторке. Красноармеец с винтовкой продолжал стоять на одном колене, подозрительно посматривая то на незнакомца, то на камни неподалеку.

– Что случилось, браток? – Коган устроился у заднего колеса грузовичка и тоже стал смотреть на камни. – Оттуда стреляли?

– А ты откуда знаешь, что стреляли? – подозрительно посмотрел на незнакомца солдат.

– Знаешь, как по тундре винтовочные выстрелы разносятся, – усмехнулся Коган, доставая из кармана удостоверение и протягивая его красноармейцу. – А еще пару пистолетных выстрелов различил. Скорее, даже револьверных. Так? Было?

– Было! – со злостью ответил солдат, возвращая Борису удостоверение. – Вон оттуда он пулял, товарищ майор.

– Так, понятно, – кивнул Борис и спросил, не поворачивая головы: – Ты один? Кто с тобой в машине? Все целы?

– Водителя застрелили, – проворчал солдат. – Первая же пуля через лобовое стекло и в голову. Машина в промоину, экспедитор выскочить пытался и тоже пулю поймал.

– Экспедитор? – не понял Коган и бросил взгляд на машину.

Инкассаторы, что ли? Но выяснять такие подробности было не время. В любой момент снова могли раздаться выстрелы. Тимофеевна, ловко выбравшись из своей машины, пригибаясь, подбежала к Когану и встала за спиной красноармейца. Лицо женщины не было испуганным, очевидно, она многое повидала за эти годы, что шоферила в тундре.

– А чего ж дружок-то твой там один лежит, – спросила она. – Живой, что ль?

– Да живой, – нахмурился солдат. – В руку его. Перетянул ремнем, чтобы кровь не шла. А перевязать нечем.

– Эх вы! – усмехнулась Тимофеевна и, расстегивая ватник, приказала: – На меня не смотреть, неумехи.

Пока женщина снимала ватник, свитер и отрывала рукав от своей мужской нательной рубахи, Коган решил действовать. Один человек погиб, второй истекает кровью. Нужно что-то предпринимать, иначе случиться может все, что угодно. Самое главное, что не слышно звуков мотора. Значит, эти двое без средства передвижения. Может, оленья упряжка у них и есть, но они пока не трогались с места. Красноармеец увидел бы их, если бы стрелявшие в инкассатора попытались сбежать.

– Вот что, парень, – Борис поправил на голове шапку и намотал на кисть ремень автомата, чтобы оружие было в руке, как приклеенное. – Держи карабин наготове прикладом у плеча. Стреляй сразу, как только увидишь какое-то движение. Даже если ветерок кустик шевельнет, все равно стреляй. Прикроешь меня, а я перебежками двинусь к камням. Я эту скалу обойду справа, а ты им не давай высунуться, сколько бы их там ни было.

– Понял, да только их там не больше двух, – уверенно сказал солдат. – Вначале я и не понял, сколько человек стреляли, может, вдвоем, а может, и один. Но потом, когда я отсюда в них начал стрелять, то отвечал точно только один.

– У тебя опыт фронтовой есть? – поинтересовался Коган. – Хорошо различаешь, сколько человек ведут огонь?

– Фронтового нет. У меня батя охотником был. Я с ним много куда хаживал по малолетству. А потом здесь в конвойных войсках служил. Тут уже приходилось на другого зверя ходить, двуногого. Бегут из колоний уголовники, бывает, что и с оружием бегут, и отстреливаются, если им терять нечего. Они же знают, что если конвойного убили, оружием завладели, то мы живыми их брать не будем, вот до последнего и отстреливаются. Думаю, и эти тоже беглые. Машина им нужна была. Они ж не знали, что мы при оружии, а не просто пассажиры.

– Ну, давай, – удовлетворенно кивнул Коган.

Такому помощнику можно довериться. Этот прикроет, у этого есть нужный опыт. А от случайностей никто не застрахован.

Подняв автомат, Михаил дал короткую очередь по верхней кромке камней на вершине каменного нагромождения этой высотки, а потом бросился вперед. И пробежав десяток метров, упал на землю и сразу откатился в сторону, прикрываясь валунами. Со скал никто не стрелял, но это еще ничего не значило. Нарваться на пулю можно и сейчас, и через двадцать минут, и даже получить ее в упор на самой вершине, когда он туда доберется.

Теперь доверять приходилось лишь опыту того самого красноармейца, который его прикрывал. Видит или не видит противника, сумеет выстрелить первым, сбить прицел тому, кто захочет убить Когана. Михаил хотел бросить