Алексей Ростовцев - Тайна проекта WH Страница 2

– Знаешь, Арнольд, – сказал он мне в доверительном тоне после четвёртой рюмки. – Когда-нибудь я покажу тебе мой зад. Он весь иссечен осколками и пулями коммунистическими, патриотическими, фашистскими и еще разными другими. Нет на нем живого места… Десятки лет я наблюдал одно и то же: люди палили один в другого якобы ради каких-то там идей и убеждений. На самом деле причина взаимной ненависти была совсем иная: они просто не могли мирно поделить землю, воду и небо, барахло, жратву и баб. И денег. Я пришел к этому через боль моего зада. В идеи не верю. Верю в материальные ценности. В банкноты. В недвижимость. Сюда приехал, чтобы заработать на старость, чтобы вернуться на родину не с пустым карманом, чтобы умереть в достатке. Бедных никто не любит, даже близкие родственники их не терпят. Богатых почитают не только друзья, но и враги. Богатство даёт власть, а власть дает богатство. Богатство и власть делают человека неприкасаемым, превращая грехи его, в том числе самые кровавые, в добродетель…

– Не могу сообразить, – перебил я Герхарда, – где твой зад мог повстречаться с фашистскими пулями.

Крашке печально улыбнулся.

– В сорок пятом я жил в полуразрушенном доме на окраине Дрездена. Мой сосед оказался бывшим эсэсовцем. Когда за ним пришли русские, он успел выпустить в них очередь из автомата. В русских не попал, а попал в меня. Черт бы его побрал, этого ублюдка!

– Ты полегче насчет эсэсовцев! Мой отец служил в СС и погиб от рук коммунистов.

– Прости, Арнольд, я не хотел оскорбить памяти твоего отца.

– А почему зад у тебя пострадал гораздо больше других частей тела?

– Потому что я старался по возможности не подставлять противнику мою грудь.

Мы рассмеялись. Крашке продолжал откровенничать:

– Я вообще-то вояка никудышный. Я, может, и не убил никого, по крайней мере, не старался убить. Для чего мне это? Я набожен. Когда есть время, хожу в кирху. На рай мне, видимо, не приходится надеяться, но считаю себя вполне достойным чистилища.

– Итак, Герхард, ты дуалист.

– Что такое дуалист?

– У тебя, как и у миллионов других человеков, два бога: всевышний и деньги.

Крашке обиделся, и настала моя очередь извиняться.

– А тебе приходилось убивать? – спросил он.

– Да, и не однажды, – ответил я.

– Ну и как?

– Сначала было не по себе, потом привык. Ко всему привыкаешь.

– Ты что же, не веришь в бога?

– Нет, не верю. Но деньги мне нужны не меньше твоего.

Крашке нахмурился, но через минуту посветлел и заметил, как бы подводя итог нашему диалогу:

– Последнее нас объединяет. Будем действовать сообща. Ты сейчас откуда?

– Из Кейптауна. А до этого провел пару лет в Намибии.

– Не слыхал. Где это?

– Юго-Западная Африка. Наша бывшая колония. Там еще помнят немецкий язык.

– Из Африки приехал, говоришь? Почему ж на тебе загара не видно?

– В Южной Африке теперь зима.

– Зим-а-а?! В Сахаре и летом и зимой, как в пекле, было.

– То в Сахаре. А в Кейптауне иногда даже снег выпадает.

– Что за народ живет в Намибии?

– Племена овамбо, дамара, гереро, нама, каванго. В общем – негры. Есть и белые. Но их совсем мало.

– Чем ты там занимался?

– Воевал с партизанами СВАПО.

– Кто такие?

– Считай, что коммунисты.

– А кто платил?

– Правительство Южно-Африканской республики.

– Много платили?

– Немало, но меньше, чем стоят кровь и жизнь.

– Сколько все-таки?

– Четыреста рандов в неделю.

– Не понимаю.

– Ну, ранд – это чуть больше доллара.

– Что думаешь делать здесь?

– Еще не решил.

– А я уже решил. Завербуюсь в Иностранный легион. Папаша Мендоса не скупится, если речь идет о расходах на войну с красными… Другого занятия иностранцу в Аурике не найти. Уровень безработицы тут весьма высок. Советую и тебе последовать моему примеру. Все равно ты придешь к этому рано или поздно.

Я задумался. Инструкции, полученные в Центре, давали мне право самому решать вопросы трудоустройства, действуя при этом в соответствии с обстановкой. Служба в Иностранном легионе не исключалась, однако мне строго предписывалось ни в коем случае не принимать участия в военных операциях, а тем паче в карательных акциях. Иностранный легион хорош прежде всего тем, что там никто не интересуется, откуда ты и зачем. Там от тебя требуются только три вещи: железное здоровье, выносливость и владение военным ремеслом. Легион – это надежный способ утвердиться на новом месте и продемонстрировать свою лояльность правительству.

Пока я размышлял, Герхард продолжал болтать. Он рассказал о том, что у него в Ла Паломе есть дядя по имени Рудольф, в прошлом активный нацист. Дядя этот большая свинья. Он человек со связями и мог бы устроить Герхарду непыльную, хорошо оплачиваемую должность, но делать этого не желает, так как считает своего престарелого племянника забулдыгой, которому недостает ума, образования и светских манер для того, чтобы претендовать на приличное положение в обществе. С его легкой руки за Крашке в здешней немецкой колонии утвердилось прозвище Швейк, а с такой кличкой могут и в Иностранный легион не взять. Der Affenarsch [1] , так назвал Герхард дядю, забыл о том, что фюрер и его подручные, перед памятью коих дядя пресмыкается по сей день, не имели ни ума, ни образования, ни манер, но тем не менее потрясали судьбами мира. Дядя презирает Герхарда не за то, что он никогда ничему не учился, а за то, что Герхард беден, как церковная мышь. Если бы у Герхарда были деньги, дядя вел бы себя по-другому.

– Ладно! – перебил я своего нового приятеля. – Легион так легион! Сегодня отдыхаем, а завтра идем на вербовочный пункт.

Крашке несказанно обрадовался моему решению, и мы выпили еще по одной за удачу, после чего распрощались до следующего дня.

На вербовочном пункте за главного был крепкий рослый парень в форме сержанта армии США. Он велел нам заполнить по короткой анкете, содержавшей не более восьми вопросов. Требовалось назвать имя и фамилию, а также сообщить данные о возрасте, национальности, гражданстве, образовании, адресе одного из родственников и номере текущего счета. В качестве родственницы я указал двоюродную сестру в Западном Берлине. Эта «сестра» была пока единственной ниточкой, связывавшей меня со своими. Что же касается счета, то и он был, так как накануне я предусмотрительно поместил небольшую сумму в один из банков Ла Паломы.

Заполнив анкеты, мы с Герхардом отправились к медикам, расположившимся под белым парусиновым тентом во дворе вербовочного пункта. Врачей было трое: терапевт, окулист и кожник-венеролог. Через десять минут я был признан годным к строевой службе. С Крашке медики провозились целых пятнадцать минут: их смутил возраст Герхарда. После того как на наших анкетах были сделаны отметки о состоянии здоровья, мы предстали перед сержантом. Последний сидел тут же, во дворе, за отдельным столом, на котором лежала стопка бумаг, придавленных автоматным рожком, чтоб документы не унес ветер. Я подошел первым.

– Стрелять умеешь? – спросил сержант, бегло просмотрев мой формуляр.

Я взял у него автомат и пулями написал на глухом заборе: «Vogt».

– Что это? – поинтересовался он.

– Это моя фамилия.

Сержант недовольно поморщился.

– Здесь такое не пойдет. Советую тебе называться по имени и на испанский манер: Арнольдо.

– Ну Арнольдо, так Арнольдо, – согласился я.

– А как у тебя насчет ближнего боя? Покажи!

Тут сержант встал и приблизился ко мне. Я показал.

– Well [2] ! – буркнул он, поднимаясь с земли и отряхивая с мундира пыль. – Ты где воевал в последний раз?

– В Африке.

– В качестве кого?

– Командовал ротой.

– Покомандуешь пока взводом, а там видно будет. Последний вопрос: на кой дьявол тебе понадобилось оканчивать университет?

– Заблуждения молодости. Теперь от этого ничего не осталось.

– Ну-ну. Иди в кассу, получи подъемные. Завтра к семи ноль-ноль явишься на службу. Следующий!

Само собой, сержант обращался ко мне и другим не на «ты», а на «вы», поскольку в английском языке нет местоимения «ты». Но это «вы» звучало у него как «ты», и я думаю, что если бы в английском языке существовало местоимение «ты», то американцы пользовались только им.

Остановившись в сторонке, я стал наблюдать, как сержант расправляется с Герхардом. Крашке плохо стрелял и от первой же примитивной подножки полетел на землю. Сержант пришел в ярость.

– Ну какой ты солдат?! – орал он. – Ты мешок с дерьмом, а не солдат! А еще немец! Твое счастье, что в Интернациональном легионе много вакансий! И все равно не знаю, куда тебя девать!

– Прошу зачислить его в мой взвод, – подал я голос.

– Что-о-о?! Святой закон всех армий – не определять земляков в одно подразделение. Они моментально снюхиваются и начинают вместе соображать, как бы поскорее дезертировать или отмочить еще какую-нибудь пакость… Впрочем, так и быть, забирай этот тухлый окорок. Кроме тебя, его никто больше не возьмет. Но гляди мне! Под твою ответственность!