Платон Обухов - Охота на канцлера Страница 2

Потратив пятнадцать минут на то, чтобы основательно поплутать по скверам, проходным дворам и узким улочкам, Мазовецкий вышел на широкую аллею Свободы и подошел к автобусной остановке. Через пару минут, натужно воя, подъехал большой автобус. Стояла середина дня, но несмотря на рабочий день, автобус был набит битком.

Леха зажало между толстухой в синем платье и молоденьким студентом с большим портфелем, набитым книгами, который больно врезался Леху в бок.

Через три остановки Лех пробился к выходу. Вместе с волной пассажиров его буквально вынесло из автобуса. Потный и злой, Мазовецкий вошел в здание газетно-журнального комплекса. Кивнул вахтеру. Тот знал Леха в лицо и не потребовал пропуска.

Поднявшись на лифте на четвертый этаж, Мазовецкий повернул направо. В конце длинного коридора находилась редакция журнала «Сейчас», где он работал.

Миновав стеклянные отсеки, в которых трудились репортеры и обозреватели журнала, Лех толкнул дверь с надписью «Отдел иллюстраций». Это было сердце журнала. «Сейчас» специализировался на светской хронике, но освещал жизнь не только коронованных особ и приближенных к ним лиц. В центре внимания журнала находились известные спортсмены, литераторы и даже проститутки. Естественно, все эти материалы были немыслимы без фотографий. Их и поставлял Лех в числе двенадцати других репортеров.

Мазовецкий молча прошел на свое рабочее место и включил компьютер. Найдя нужный файл, стал просматривать отснятый накануне материал. Форвард варшавской «Полонии» женился на манекенщице из Кракова, и Лех истратил на эту пару две кассеты. Сейчас ему предстояло выбрать три хороших снимка, из которых редактор, может быть, поставит в журнал один.

За соседним столом работал Дитрих Корона. На самом деле его звали Матеуш, но год назад он сменил имя. Однако Лех принципиально называл его по-старому.

Дитрих-Матеуш улыбался во весь рот. Заметив, что Лех кончил работу, он нагнулся к нему и радостно хлопнул по плечу:

— Старик, у меня новость! Завтра еду в Мюнхен. Отправляют в командировку.

«Пиво „Августинер“ мюнхенских монахов — лучшее в мире», — вспомнил Лех слова автомеханика.

— Там пройдет презентация книги Гюнтера Брауна «Польский характер». Шеф велел сделать три снимка. Текст пойдет на полторы полосы!

— Я ее знаю. Клеветническая книга, — присвистнул Лех. — Изображает поляков как нацию сплошных бездельников и фантазеров, падких на легкую наживу.

— Из-за того, что тебя подержали несколько месяцев за решеткой, не стоит так нападать на немцев, — поджал губы Дитрих. — Не так уж плохо было тебе в заключении. За фоторепортаж «Варшавская тюрьма изнутри» ты получил солидную премию — две моих месячных зарплаты!

Лех промолчал. Ему не хотелось вступать в спор с Дитрихом. «Если наши единомышленники придут к власти в Польше, его повесят за ноги на первом же фонарном столбе», — подумал он с холодной яростью.

— Короче: я хотел пригласить тебя в пивную. Выпить за мою командировку, — примирительно проговорил Дитрих.

— Хорошо. Отправлю снимки главному и пойдем, — кивнул Лех, выключая компьютер.

Франция (Париж)

— Не волнуйся. Не волнуйся! — повторял директор цирка «Монплезир», нежно поглаживая правую руку Веры.

Рука молодой женщины время от времени вздрагивала, лицо ее побледнело, а глаза лихорадочно блестели. Франсуа Тюренн догадывался, что Вера волнуется безмерно. «Скорей бы уж объявили ее выход, — подумал он. — Только это может спасти ее. Или погубить…»

Словно в ответ на его мысли зажглась зеленая лампочка.

— Вперед! — энергично воскликнул Тюренн и отечески подтолкнул девушку.

— Вера Наумофф! Российская амазонка! — звонко выкрикнул шпрехшталмейстер в белом с серебряными блестками костюме. Публика замерла в ожидании.

«Если она провалит номер, я погиб», — подумал Тюренн. Его высокий с залысинами лоб покрылся холодным потом. Выступление Наумовой было гвоздем программы его цирка и, если ее постигнет неудача, публика этого не простит… Нет, о таком лучше даже не думать!

Вот уже полгода, как «Монплезир» лихорадило. Франсуа Тюренн мучительно доискивался до причин плохой посещаемости своего заведения, но не мог их найти. Между тем, доходы падали, и из цирка стали один за другим уходить лучшие артисты. «Монплезир» попал в заколдованный круг: для того, чтобы поправить дела, надо давать аншлаги. Но цирк лишился талантов и каждое новое выступление было бледнее и хуже предыдущего.

Ссуда, которую Тюренну после унизительных просьб выдали в одном из парижских отделений банка «Лионский Кредит», позволила продлить агонию. Но не надолго. Не прошло и месяца, как злой рок, подобно мечу из библейского Апокалипсиса, вновь повис над «Монплезиром»

Тут-то и пришла Вера, двадцатилетняя выпускница Московского училища циркового искусства, два месяца назад уехавшая из неспокойной России.

Но в Кельне, куда она приехала по приглашению, ей предложили… чистить лошадей. Никто в Европе не знал ее как цирковую артистку и даже мысли не допускал о том, чтобы выпустить на арену.

С небольшой суммой денег, которую она имела, продав все, что у нее было в России, Вера кинулась в Италию. Но и там ей не удалось продвинуться на цирковом поприще. Более того, девушка вообще осталась без работы. Таких, как она, здесь своих хватало…

Тогда Вера, посчитав, что традиционным приютом русских эмигрантов всегда была Франция — тут жили и Иван Бунин, и Михаил Ларионов, и Сергей Лифарь, — направилась в Париж. Но и здесь отказ следовал за отказом. Лишь на пару месяцев ей удалось устроиться на конюшню, опять же ухаживать за лошадьми.

На цирк Тюренна Вера набрела случайно. Она шла по набережной, дожевывая круасан, купленный на последний франк, уже ни на что не надеясь и неожиданно увидела вывеску: «Всемирно известный цирк „Монплезир“. И Наумова решила в последний раз попытать свое счастье.

Сегодня Тюренн предоставил ей такой шанс. Лошадь, на которой собиралась выступать Вера — белая кобыла по кличке Луиза — была его лучшей, да впрочем и единственной. Остальных пришлось распродать по дешевке…

Хозяин «Монплезира» подошел к занавесу, в котором было вырезано маленькое окошечко, и с бьющимся сердцем стал наблюдать за Верой.

Луиза вынесла Наумову на середину арены и заученно встала на дыбы, зная, что получит за это кусок сахара. Затем наездница пустила лошадь галопом вдоль деревянного барьера арены. С непривычки у Веры закружилась голова, но она взяла себя в руки и выполнила первый трюк — скользнула под брюхом у Луизы, взобравшись на круп с другой стороны.

Не более шестидесяти зрителей, соблазнившиеся дешевыми билетами цирка, ждали продолжения.

Теперь Вера соскочила с лошади, потом вновь поравнялась с ней и легко прыгнула в седло. Затем она повторила этот маневр. Несколько раз спрыгивала на ходу и, не выпуская из рук поводья, отталкивалась от земли, снова опускаясь в седло.

Раздались жидкие аплодисменты. Предстояло перейти к самому главному, чтобы заставить зрителей, замерев от восторга, устроить наезднице настоящую овацию.

Вера, спрыгнув с крупа Луизы, замерла на месте. Дождалась, пока лошадь, сделав круг, поравнялась с ней, сильным движением послала свое тело вверх и встала на седле. Потертая кожа ерзала под пятками, и Вера с трудом удержалась. Несколько секунд лошадь и всадница мчались по кругу. Потом наездница, сделав в воздухе двойное сальто, приземлилась прямо на середину маленькой арены.

Зрители захлопали энергичнее, и Вера почувствовала себя уверенней, тело снова стало податливым и эластичным. Дождавшись, когда Луиза приблизится к ней, она вновь вскочила на круп и на этот раз, набрав в легкие как можно больше воздуха, исполнила тройное сальто.

Аплодисменты переходили в овацию, и Тюренн успокоенно разжал стиснутые до синевы кулаки.

Вера трижды скользнула под брюхом у лошади, снова уселась в седло и закончила свое выступление новым тройным сальто, спрыгнув с крупа Луизы на покрытый дешевым бархатом дощатый помост арены. Она намеренно не стала группироваться, распрямив тело от шеи до кончиков носков. Сальто получилось идеальное, словно в замедленном видеоповторе.

Зрители вскочили на ноги и хлопали до боли в ладонях и звона в ушах. Вера села на лошадь и, удерживая поводья левой рукой, правой посылала воздушные поцелуи публике.

Въехав за кулисы, она без сил повалилась в заботливо подставленные руки Франсуа Тюренна. Осторожно положив Веру на подстилку из соломы, хозяин «Монплезира» побежал за «Кока-колой» и шоколадом.

Германия (остров Майнау)

Черный бронированный «мерседес» с зеленоватыми пуленепробиваемыми стеклами притормозил у невысоких железных ворот. Они проворно распахнулись, освобождая проезд. «Мерседес» не спеша покатил по узкой дорожке, посыпанной мелким белесоватым гравием, хрустевшим под упругими шинами автомобиля.