Спасти «Скифа» (СИ) - Кокотюха Андрей Анатольевич Страница 2

Сотник скрипнул зубами.

– Я тебе, старший лейтенант, ничего и ничем не обязан. А вот ты обязан отменить свой приказ и освободить из-под ареста товарища старшего лейтенанта Гайдука, заместителя командира роты полковой разведки. Моего заместителя, понимаешь?

– Я все прекрасно понимаю, капитан, – Алферов старательно сохранял спокойствие и даже попытался изобразить ухмылку. – Допустим, я на фронте не так давно. Только своим делом в тылу занимаюсь не первый…, – хотел сказать «год», но в последний момент передумал, не желая давать разведчику дополнительный козырь и ловить себя на слове, – не первый месяц. И уже слишком хорошо знаю, что разведчики в войсках – этакая особая каста. Неприкасаемые, если можно так сказать. Потому им многое позволено и многое прощается. Чего законы военного времени допускать не должны.

– Сам додумался?

– У меня, капитан, высшее образование. Не ускоренные офицерские курсы, а серьезная, капитан, серьезная теоретическая подготовка, – теперь Алферов говорил тоже громко, старательно работая на публику, – спор известного своей независимостью командира разведчиков с особистом, с которым спорить себе дороже, уже привлек внимание окружающих.

– И что с того? Это профессоры очкастые тебя научили арестовывать боевых офицеров?

– Пускай твой Гайдук – хоть десять раз боевой офицер. Даже вот так: то, что задание командования не выполнил опытный боевой офицер, а не разведчик-новичок, только обостряет ситуацию и усиливает подозрения.

– Какие подозрения?

– Капитан, – вздохнул Алферов, всем своим видом показывая, как ему неловко за ошибки собеседника. – Давай не будем здесь изображать святую невинность, ладно? Не говори, что не читал личное дело своего заместителя.

– Когда я отправляю человека за линию фронта, меня волнуют другие его дела. Папочки с документами и что там написано – меньше всего.

– А зря, – особист театрально развел руками. – Если так посмотреть, тебя тоже следует арестовать до выяснения.

Слова прозвучали в неожиданно наступившей тишине. Сотник невольно сжал кулаки.

– Так чего – давай, а? Прикажи сдать оружие, сажай к Пашке Гайдуку, где он там у тебя… Потом скажешь, за что, или уже?

– Потеря бдительности. Преступная халатность. Поручение ответственного задания политически неблагонадежной личности.

– А еще точнее?

– Пожалуйста, раз на то пошло, – Алферов снова вздохнул, как человек, которого обстоятельства и глупость окружающих вынуждают делать неприятные вещи. – Отец старшего лейтенанта Гайдука в 1937 году арестован и осужден в городе Харькове как враг народа, участвовавший в шпионской организации, проведшей ряд диверсий на Харьковском тракторном заводе и готовивший покушение на товарища Сталина. Признание его, написанное собственноручно, имеется. И тот факт, что студент Харьковского университета Павел Гайдук от отца публично отрекся, еще ни о чем не говорит. Допустим, он хотел, чтобы не выгнали. Ну, неважно… Дети врагов народа незаслуженно прощены партией и лично товарищем Сталиным. А ведь каждый из них, я уверен, только и ждет возможности отомстить советской власти.

Объяснение незаметно даже для Сотника превратилось в речь, которую оперуполномоченный особого отдела произносил гордо, понимая – возразить ему никто не сможет. Даже этот капитан – пускай даже его глаза с каждым словом сужаются, а губы стискиваются в тонкую нехорошую линию.

– Ну? – выдавил из себя Михаил.

– Не стоит изображать непонятливого, капитан. В разведке таких не держат, – особист снова ухмыльнулся. – Я не знаю, как человек с такой биографией попал в разведку полка. Пускай он даже отлично воевал и получал награды с благодарностями. Но факт остается фактом: вчера утром противник неожиданно перешел в контратаку, командование фронтом потребовало «языка», за линию фронта отправили группу во главе с Гайдуком… Пока все верно, капитан?

– Я сам лично отправлял группу, – Михаил сглотнул тяжелый ком, зная, чем закончит особист, – собственно, он и не думал услышать что-то другое.

– Значит, вы не снимаете с себя ответственности за случившееся, – довольный победой своей логики над чужими эмоциями, Алферов кивнул, перейдя при этом на «вы», – ведь теперь выяснение отношений плавно перешло в официальное объяснение: – По крайней мере честно.

– И что же, по-вашему, случилось? – принял его правила Сотник.

– Вернулся один Гайдук. С мертвым «языком». Его пояснения, что якобы не заметил, когда именно пленного немецкого офицера подстрелили, не лезут ни в какие ворота. В такой важный для фронта момент вернуться с той стороны без товарищей и с мертвым фашистом на прицепе, да еще пытаться что-то объяснять… Тем более, что это не первый случай, когда именно старший лейтенант Гайдук приносит с задания труп…

Алферов мог бы говорить еще долго. Только Сотник не собирался больше слушать. Он вдруг поймал себя на мысли, что слишком долго терпит бред этого сытого особиста, который не прикидывается, ни с кем не сводит одному ему понятные счеты: на полном серьезе он искренне верит в то, что Павел Гайдук, сын репрессированного харьковского инженера, сам является врагом народа. И что застреленный при переходе линии фронта захваченный немецкий офицер – спланированная Гайдуком диверсия. И даже гибель ребят из его группы на его, сына врага народа, совести. Его месть Красной армии и советской власти.

Оперуполномоченный особого отдела полка старший лейтенант Алферов искренне верил в возможность подобных заговоров. Он с горячим сердцем искал и находил врагов. Он пытался навести во вверенном ему полку порядок. Его так учили, он оказался среди лучших учеников.

Но Михаил Сотник, которого Пашка Гайдук однажды волок на себе через линию фронта под обстрелом, в лютый мороз, еще со школы терпеть не мог первых учеников. Дворовые пацаны в его родном Сталино ненавидели вечно правых выскочек, которые жаловались на поселковую шпану родителям, а те – участковому. Который сам вышел из таких вот поселковых, прошел Гражданскую и которому проще было договориться с сыновьями своих однополчан-работяг, чем с сыночками начальства.

Потому, устав слушать, раз и навсегда отбросив глупые мысли о последствиях того, что он как командир должен сделать, капитан Сотник коротко замахнулся и, как в кровавой уличной драке, послал правый кулак прямо в лицо старшего лейтенанта Алферова. В последнюю долю секунды направив сокрушительный удар не в челюсть, как собирался, а в скулу.

Особист оказался на удивление устойчивым. Видимо, в самом деле прошел не курсы, а более серьезную подготовку: угадав направление удара, смог уклониться – кулак Сотника лишь мазнул по скуле, перешел в контратаку, безуспешно пытаясь сбить разведчика с ног борцовским приемом. А когда Михаил ушел от него и собрался нанести новый удар, отскочил назад, к блиндажу, в движении вырывая пистолет из кобуры.

– Стоять! – заорал он. – Бросай оружие! Стрелять буду! Цыбенко!

Конопатый часовой, поняв приказ, тут же встал рядом с особистом, и теперь ствол его автомата смотрел в грудь Сотнику недвусмысленно. Однако подчиняться приказу Алферова разведчик не собирался. Чем бы ему это не грозило, он решил стрелять в заигравшегося в шпионов особиста. Рука уже расстегивала кобуру…

– Отставить! Прекратить!

Противники синхронно повернулись на крик. К ним, тоже вынимая на ходу оружие, спешил незнамо как оказавшийся тут политрук – начальник политотдела полка. Вокруг стояли, ошарашенные невиданным и неожиданным доселе столкновением, два десятка солдат и сержантов. Чтобы подбежать к месту происшествия, политруку пришлось растолкать их. Словно вспомнив что-то, он резко повернулся к зрителям, гаркнул во всю силу легких: «Р-разойдись!» – а потом – уже к противникам:

– Что здесь происходит? – не дождавшись мгновенного ответа, повторил, даже притопнув ногой: – Товарищи офицеры, что здесь происходит, я спрашиваю! Капитан Сотник!

– Беседуем, – процедил Михаил сквозь зубы.

– Нападение на офицера НКВД, – Алферов тяжело дышал. – У меня свидетели есть, товарищ начальник политотдела… товарищ майор…