Виктор Михайлов - Слоник из яшмы. По замкнутому кругу Страница 20

— А вы знали художника Доната Юколова?

— Нет. Про такого не слышала.

— В церкви Всех Скорбящих бывали?

— Один раз с Казей на такси ездили. День был выходной. Ника ключи от храма принес. Походили мы, поглядели. Гулко, сыро и страшно.

— Откуда вы узнали, что Ежов в туалете оставил записку?

— А мы там всегда письмами обменивались. Людишки у нас до чужого белья интерес имели. Языки — во! — Она показала ладонью. — Ну, мы через переписку уславливались: когда, где. Записочку на бачок и камешком придавим. Скажите, а вы это надолго?

— Что — надолго?

— Казю, то есть Ежова, взяли?

— Подержим.

— Ну да вам видней.

— Это вы правы. А почему это вас интересует?

— Так я вроде невеста.

Вошел Лунев и положил на стол протокол допроса Ремизова.

— Гражданка Тутошкина, выйдите в коридор и подождите.

Женщина вышла из кабинета. Я включил обратный ход звукозаписи и под гомон птичьего щебетания перемотки прочел протокол.

— Евгений Корнеевич, прослушайте звукозапись, в протокол только главное и дайте Тутошкиной подписать. Почему так долго нет Гаева?

— Дом большой. Сарай, целое хозяйство.

— Да, пожалуй. Я пойду к полковнику.

— Ну, что «Магда»? — спросил меня Шагалов.

— Тертый калач. Отбывала срок за растрату, а в магазине материально ответственная.

— Вы смотрели ее личное дело?

— Уверен, что судимость не указана.

Шагалов достал из сейфа листок бумаги — выписанные сведения из личного дела Тутошкиной, пробежал глазами и сказал:

— У нее перерыв с пятьдесят четвертого по пятьдесят седьмой. «…Не работала в связи с рождением и воспитанием ребенка». В пятьдесят седьмом была амнистия…

— Надо передать дело в ОБХСС. Почему так долго нет Гаева?

А капитан словно стоял под дверью. Гаев вошел в кабинет, поставил на стол тяжелую банку от конфет «подушечка» и сказал:

— Единственная находка, была в погребе среди картофеля, семьсот пятьдесят николаевских золотых десяток. Вот протокол обыска.

— Что говорит Ежов? — спросил полковник.

— Золото ему не принадлежит, уверяет, что подбросили.

— Вы хорошо осмотрели комнату, в которую ведет из кухни вторая дверь налево?

— Хорошо. Арестованный направлен в подследственное отделение городской тюрьмы.

— Владимир Иванович, разделаетесь с золотым запасом Ежова, стукните мне в стену. Не будем откладывать поездку.

Раздался звонок телефона. Владимир Иванович снял трубку.

— Полковник Шагалов. Давайте. — И, положив трубку, сказал: — Ответ на запрос о Юколове.

Дело Хельмута Мерлинга казалось ясным, и все-таки я почувствовал тревогу… Если биография Юколова подлинная, все может статься удивительным стечением обстоятельств.

Привыкнув ко мне, зная, как выражается мое душевное состояние, Гаев молча присел в дальнее кресло. Шагалов в ожидании офицера связи встал и что-то разглядывал за окном.

Вошел связист, положил перед полковником сопроводительную, тот расписался и принял засургученный пакет.

Он не спешил. Подождав, когда офицер выйдет, полковник ножницами разрезал пакет и содержимое передал мне.

В ответ на ваш запрос от 10 августа 1967 года сообщаем:

Юколов Донат Захарович родился в 1908 году, умер в 1959 году. Жива его жена Ольга Викентьевна и сын Леонид Донатович, штурман дальнего плавания.

Фотография и сообщение о смерти к сему прилагаются.

Донат Захарович Юколов служил на малом сейнере «Зубатка» помощником капитана. В июле 1959 года, когда Юколов получил радиограмму о тяжелой болезни жены, сейнер был на промысловом лове в районе Сельдяной банки Баренцева моря.

На пограничном корабле Юколов был доставлен в порт Владимир, где пересел на товаро-пассажирское судно «Беломорье», идущее прямым ходом в Архангельск. Рейсу сопутствовал шторм в семь баллов. На траверзе острова Кильдин накатом волны Юколов был смыт в море. Судно застопорило ход, но обнаружить упавшего не удалось. Позже рыбаки Териберки наткнулись на всплывшее тело Юколова и доставили в порт Гремиха. После судебно-медицинского вскрытия все стало ясно: увлекаемый волной, Юколов ударился о лебедку затылочной частью черепа. Удар был настолько силен, что Юколов потерял сознание и погиб в море.

Документов при покойном не оказалось.

А вот и фотография Юколова: высокий, крутой лоб, редкие волосы, широко поставленные глаза, крупный нос, выступающие скулы, энергичная линия рта, окаймленная поверху усами, широкий подбородок с ямочкой посреди.

Карточка Юколова перешла из рук в руки. Наступила пауза. Мы все ожидали подтверждения того, что «Маклер» завладел документами Юколова, но не такой ценой. Потеряв сознание, Юколов ударился затылком не о лебедку. Это была все та же гирька на сыромятном ремне. В этом случае шляпная булавка «Маклеру» не понадобилась. Он вытащил документы и сбросил Юколова в накатившуюся волну,

— Все ясно, Владимир Иванович, — подвел я итог, — заканчивайте дело с карамелью «подушечка», и поедем. Как-то на душе неспокойно, когда Мерлинг бродит по нашей земле.

Спустя час на нескольких машинах в сопровождении оперативной группы мы выехали из города.

Лунев сидел рядом со мной. Не выдержав напряженного молчания, Женя сказал:

— Привык я к вам, Федор Степанович. Жалко, что вы уезжаете.

— Почему — уезжаю?

— Последняя операция…

«Да, последняя, — подумал я. — Но существует договоренность с полковником о командировке Лунева в Ново-Оськино. Зачем? Мы рассчитывали, что наблюдение за Авдеевым выведет нас на «Маклера», но расчеты не оправдались. Вряд ли эта история нуждается в продолжении. Тщательно, исподволь Мерлинг готовил парня для каких-то своих целей, но арест Мерлинга оборвет эту линию, и, думается, Авдеева можно оставить в покое. Зачем я еду? Если говорить по существу, мне быть на этой машине не обязательно. Мерлинга и Черноусова могли взять и без меня. Почему-то всегда так, заканчивая дело, передавая материал в следующую инстанцию, я всегда чувствую усталость и пустоту. Еще несколько дней на допросы, — оформление, и я снова дома. Возьму билет на самолет. Почему же все-таки грустно? Еще не изжита смерть Тарасова, она перед глазами… Люба Цветаева… Глаша Богачева… Две женщины, две судьбы, в чем-то схожие и такие разные, но обе трагические…»

В таких или примерно таких мыслях прошло два часа дороги. Операцию по аресту Мерлинга и Черноусова полковник Шагалов разработал с предельной ясностью.

Мы свернули вправо, на булыжную мостовую, ведущую к церкви Всех Скорбящих. Как только сквозь поредевшую листву берез сверкнула золоченая луковка звонницы, мы остановились. Мерлинг мог оказать вооруженное сопротивление. Сотрудники спустились с дорожной насыпи и пошли в окружение. Шагалов, Гаев, Лунев и еще два работника оперативного отдела ждали условного сигнала. Минут через десять сигнал поступил. Темнело рано, в это время дня уже становилось сумрачно. Не включая фар, они двинулись на машине к церкви.

Я попытался представить себе, что происходит в церкви. Странно, почему полковник рассчитывал на вооруженное сопротивление Мерлинга? Ведь сопротивление уже само по себе признание вины, наличие неопровержимых улик. Может быть, у Мерлинга уверенность в том, что он пойман за руку? Конечно, нет. Он действовал с достаточной осторожностью.

Со ступеньки паперти торопливо сошел человек и побежал по обочине булыжной мостовой в сторону шоссе. Это был Лунев. Да, теперь я его отчетливо разглядел. По мере того как Лунев приближался ко мне, нарастало волнение. Что-то случилось…

— Федор Степанович, — он облизнул пересохшие губы, — Мерлинг скрылся!

— Когда?

— Вчера, через два часа после вашего отъезда. Полковник сказал, что вы можете вернуться как инспектор.

— Черноусов арестован?

— Ему предъявлено постановление.

— Яковлишин в церкви?

— Да, он совершенно растерян.

— Идите… Или нет, сперва пойду я, а вы вернитесь позже, минут через пять.

Быстрым шагом я направился к церкви.

С внутренней стороны паперти стоял сотрудник у всех на виду он проверил мое удостоверение инспектора, и я вошел в церковь.

Ко мне с надеждой бросился Яковлишин.

— Федор Степанович, товарищ инспектор, что же это?! Вчера сбежал Юколов, сегодня забирают Черноусова! За что, неизвестно!

— Постойте, Бронислав Хрисанфович, я ничего не понимаю. Что здесь происходит?

Черноусов, стоящий у стены, где фреска изображала ангела, освобождающего из темницы апостолов, с горечью бросил:

— Вот! Как в воду глядел! Только где тот ангел, Яковлишин, что освободит меня? Черт его знает! Черт!

— Не богохульничай, Никон. Пишешь лики апостолов, а речешь мерзость! Стыдно!