Мастер Чэнь - Амалия и Золотой век Страница 20

— Все-таки не надо этого делать в моем университете, — задумчиво сказал он. — Я пойду в Атенео.

— Вы о чем? А, понимаю, там тоже есть переводчики с японского?

— Как ни странно. Там вообще-то всё есть. Амалия, вы приняли великолепное решение! Я, признаюсь, уже успел загрустить.

— Я знаю, знаю, вы не хотели отсюда уезжать!

— Конечно, нет! — с вызовом сказал он. — А вы хотели? Вот если пройти туда, среди этих загадочных стен, знаете, что там будет? Нет? Вам никогда не приходило в голову посмотреть, как выглядят эти дома изнутри?

Мне это приходило, и неоднократно, дело в том, что мы с Лолой получили право пользоваться теми же туалетами, что и обитатели дома, во внешней, уличной стороне которого помещается офис. И я уже была знакома с этой мистерией здешних туалетов, с их длинными рядами кабинок и легким запахом хлора, с большими каменными блоками пола. Но говорить об этом не слишком хотелось.

— Там же целый мир! Я сначала, когда попал сюда, думал, что это какая-то Севилья: белые стены, кружево черных металлических решеток на втором этаже. Но в университете говорят, что Севилья не такая. Это, представьте, карибская архитектура, и как это ее занесло в Азию. Нет, вы и вправду не заходили в эти дворы? Вот представьте: на втором этаже, у балюстрады, сидят хозяева — старая испанская пара, настоящие испанцы, они владеют всем домом, и все знают, что у них потрясающая квартира, со старой мебелью, там птицы в клетках и бонсай с апельсинчиками. Сидят и рассматривают своих жильцов внизу, во дворе, полностью закрытом от улицы. А в этом дворе в одном углу говорят о мировой политике, в другом поют и танцуют. Это же потрясающе!

— Я попробую зайти.

— Они еще угостят вас чем-то вроде кофе, будьте уверены!

— Но мне пока хватает вот этой главной улицы за углом.

— А вы когда-нибудь ходили по ней совсем вечером, когда загораются огни? Попробуйте. Она вся светится, витрины китайских магазинов — вы их видели? Вышитые органзовые платья, шелк и дамаск, разноцветные гобелены, шкафчики черного дерева, испанское кружево, веера, жемчуг, камни. Слушайте, это же какая-то пещера Али-Бабы! А рядом — еще одна! И еще!

Как же с ним легко. Как хочется все время смеяться. Почему я его боялась?

— И все было бы хорошо, — сказал он после паузы, — если бы не эта история в темном переулке. И какое, интересно, отношение имеют к ней наши с вами японцы?

— Знаете, Верт, — наклонилась я к нему, — одна… Один мой знакомый как-то раз взялся составлять книгу, руководство к отлову японских шпионов. И мне кажется, что сегодня к ней родилось очередное добавление. Примерно такое: если ты ловишь японских шпионов, а голову тебе пытается отрезать филиппинский бандит, то это еще не обязательно значит, что он любит японских шпионов. Может быть, он просто очень любит резать женщинам головы.

8. Если бы ты знала

Музыка звучит, она торжествует, она жива. Si supieras — «если бы ты знала», поет Гардель. Вырываясь из окон, музыка плывет вдоль мощенных булыжником улиц по этому городу в городе. А значит, он теперь — мой город.

Происходящее почти необъяснимо. Мало кто представляет, как воспринимает португалка испанскую речь. Как мерзкую шутку: каждое из знакомых мне с детства мягких и добрых, будто пришептывающих слов — как бы обгрызено, изуродовано, произнесено с неприятным деревянным акцентом. А если вспомнить, что делали с нами в прошлые века наши испанские соседи… И неважно, что я в Португалии была всего однажды. Чувство презрительной ярости приходит просто от звука испанской речи.

Но оно исчезает, когда поет погибший над Андами аргентинец Гардель:

Los amigos ya no vienenNi siquiera a visitarme…

«Друзья ко мне уже не ходят, никто меня не навещает» — бедненький. На самом деле у Гарделя друзей был целый мир. Был и остается. И даже здесь, на краю совсем другого океана, его «Кумпарсита» — что-то вроде местного неофициального гимна.

И я готова петь ее на испанском, которого не то чтобы не знаю — это наш язык, только испоганенный до невозможности… просто я не хочу его знать… а петь все же хочу.

И не только «Кумпарситу» — вот весело подпрыгивают звуки совсем другой гарделевской песни, про четырех американок, влюбившихся в кого-то в Буэнос-Айресе. «Делисьоса креатура перфумада» — да это же я, изумительное надушенное создание. Я сегодня-завтра поеду на эту их Эскольту, в переулках которой режут головы, у меня уже целый список дезидератов — посмотреть, есть ли тут мои любимые духи, «Гималайский секрет»… Конечно же их нет, они продаются в британском мире, а здесь — американский, несмотря на Содружество, которое вообще непонятно что значит. Но мне еще нужна масса вещей, просто потрогать их на прилавке, потому что я — изумительное создание, это всего лишь правда. И вы, все остальные, — вы тоже изумительны.

Тут в офисе появилась с пачкой бумаг Лола, великолепная Лола, мы пообщались с ней на тему нескончаемой облавы на капитана Куласа. Лола, а его когда-нибудь поймают? Никогда. Потому что констебулярия ищет человека с лошадью и большим ананасом в руке, а без лошади и ананаса?.. Лола смотрит на меня так, будто я не в своем уме. Но на всякий случай замечает: Куласа каждый полицейский знает в лицо, и пьет с ним джин, и считает это за честь, а ловить не будет.

Я продолжаю свою работу, смысла которой пока не вижу, но он вполне может быть — «Сакдал», японский след в сакдалистском бунте… Расследование по мятежу, оказывается, вел сам генерал-губернатор Мэрфи (тогда верховная власть в стране), он и его команда пришли к выводу: никаких внешних влияний, тут все влияния местные. И это не шутка, потому что на днях Мэрфи своим последним актом выпустил из тюрьмы почти всех сакдалистов!

Еще раз, и медленно: сакдалисты, как считает здесь всезнающая пресса, никак не связаны с моими старыми, по одному интересному делу в Куала-Лумпуре, знакомыми — коммунистами, или Коминтерном. И с японцами тоже никак. Но ведь кто-то такую мысль до прессы донес? Кто-то все знает про бунт «Сакдала»?

«Сакдал» теперь — легальная партия, у нее есть депутаты, особенно в местных собраниях, выступают за немедленную и полную независимость от Америки.

Но ведь Рамос, вождь этой странной партии, так и сидит в Токио…

Хорошо, а теперь — капитан Кулас. Ну и история. Это, выходит, никакой не «Сакдал», а отдельная песня, то есть другая банда бунтовщиков. Кулас не один, еще есть Теодоро Аседильо. Не так уж далеко от Манилы, в провинциях Лагуна и Тайябас, эта парочка организовала коммунистическую — якобы — группировку «Анак павис».

Итак, городки…

Я уже знаю, что такое эти «побласьон»: это где есть пресиденсия — мэрия, церковь, кафе; две хорошие улицы (побеленные дома с черными кружевными металлическими решетками на втором этаже), прочее — хижины, крытые соломой.

Итак, городки Лонгос, Пакиль, Балианг, Пангил, Мабитак у подножия — чего? Низких сьерр, хм. Там и орудовал Теодоро Аседильо, он же Додо, местный царь и бог. Примерно как его друг капитан Кулас. В общество «Анак павис» в этих городках записывают даже новорожденных. Кулас — этот царствует скорее в Маниле, хотя вообще-то неизвестно где. А Аседильо — так-так, был лучшим в классе, а ведь не все в этой стране учатся, бывший бегун-спринтер, сначала остался работать в своей школе, учил детей, потом стал шефом полиции городка Лонгоса…

Он был учителем? И шефом полиции??

…и изгнан оттуда за неподчинение начальству. Значит — народный герой. Пять лет назад создал «Анак павис», а потом перебрался в Манилу, где организовывал забастовки. Всегда успешно избегает ареста, недавно его видели в кабаре с двумя сыновьями капитана Куласа. Выступал на митингах по поводу выборов в ассамблею.

Как он с Куласом работал: вызвали к себе школьного учителя (ну понятно — бывший коллега), того привели на место встречи с повязкой на глазах. Сказали ему: теперь ты будешь платить нам один песо в месяц за защиту. И так обработали несколько школ, а обычные семьи платят им 30 сентаво… А, плюс еда.

Далее: банда (или бандиты?) в этой стране называются бандолеро. Храбрый офицер констебулярии, капитан Анхелес, отмечает, что уж лучше воевать с мусульманами-моро на южном острове Минданао. Моро выходят на бой все сразу, сражаются лицом к лицу и до конца. А эти «бандолерос» не сражаются никогда. Неуловимы.

Да, так вот — бывший полицейский Аседильо, он же Додо. Сейчас его ищут по поводу четырех убийств и шести похищений, и в целом как угрозу миру и обществу. Маленького роста. Тонкие ноги. Особенность почерка: отрубает головы большим боло. Иногда одним ударом.

Я положила досье на стол и долго сидела без движения.

Какая честь — лично столкнуться с «Додо» Аседильо. И как же я эту честь заслужила?

Ну да, он еще и бывший бегун-спринтер. Что я лично и наблюдала. Бегун зигзагом.