Борис Краевский - Когда играют дельфины… Страница 20

Беседу прервал очередной клиент. Новые знакомые расстались, очень довольные друг другом, не забыв условиться о встрече.

Родлинский, хотя и «притаился», не брезговал никакими знакомствами, которые могли бы пригодиться в будущем, а начинающие «следователи» были просто очарованы им и решили, что фотографа из списка можно вычеркнуть.

Весь следующий день они провели в бесплодных попытках придумать предлог для знакомства с Шариковым. Предлога не находилось, и «следствие» зашло в тупик.

Пассажир капитана Нельсона

— Во всяком случае, — заканчивая инструктаж, сказал Страхов, — просчета быть не может. Срывается мой вариант, вступает в действие резервный — капитана второго ранга Фролова. Катера к выходу готовы?

— Готовы, товарищ майор, — откликнулось несколько голосов.

— Вертолет?

— Жду ваших распоряжений! — вытянулся совсем еще молодой лейтенант с летными эмблемами на погонах.

— Ну, а вы как, — обратился Страхов к высокому, могучего телосложения моряку, старшине первой статьи Шеврюку, — хорошо натренировались? Не подведете? Ведь вы у нас сегодня что-то вроде первой скрипки или примы-балерины. От вас все зависит.

— Зачем балерина? — смутился старшина. — Все будет сделано, товарищ майор.

Страхов взглянул на часы: крейсер должен выйти в море через два тридцать.

— По местам! — скомандовал майор.

Офицеры быстро разошлись, а Страхов не спеша, словно стараясь от самого себя скрыть охватившее его волнение, поднялся к сигнальщикам.

Здесь царило нарочитое, чуть напряженное, как перед боем, спокойствие. Сигнальщики застыли возле дальномеров и, щурясь от солнца, — обшаривали взглядом горизонт.

Ровная сиреневато-синяя линия его делила даль на две части. По белесому небосводу поднималось, слепя глаза, веселое утреннее солнце. Ниже лениво колыхалась вода — вода без конца и края. Темная у берегов, к горизонту она светлела, и, если бы не сиреневатая черта, трудно было бы отличить, где кончается блеклое море и начинается небо. Но линия была, и когда на ней появилась крохотная, еле заметная простым глазом темная точка, дальномерщик обернулся и вполголоса отрывисто доложил:

— Товарищ майор, шхуна на горизонте.

Темное пятнышко, пойманное окуляром дальномера, было действительно шхуной, и на мостике ее стоял тот самый капитан Нельсон, который отличался от своего великого однофамильца тем, что не участвовал ни в одном сражении и мог выплюнуть табачную жвачку на такое расстояние, о каком флотоводец и не мечтал. Остальные черты сходства были налицо: средний рост, коренастая фигура и даже черная повязка, прикрывавшая пустую глазницу — печальное воспоминание о жаркой схватке в сингапурской таверне.

Нельсон шумно вздохнул и, вытянув губы трубочкой, отправил в стоящий внизу под мостиком бачок очередную, порцию коричневой жижи. Ведь были же времена! Шанхай, Сингапур, Бомбей.

Всюду побывал в свое время старый морской волк, капитан Нельсон. А сейчас…

Нельсон со злостью топнул ногой, словно удар кованого сапога мог причинить боль шхуне. «Проклятая посудина! И они еще говорили, что это интересная и выгодная работа. Таскайся возле русских берегов, да еще и вози на себе эту мерзость», — капитан бросил недобрый взгляд на бак, где высилась неуклюжая, как вагон, надстройка, портившая и без того неважный вид шхуны.

«Вот плюну на все и уйду», — в который раз подумал сгоряча Нельсон и в который раз тут же понял, что никуда не уйдет, что уйти ему некуда, да и нельзя, ибо хозяева капитана не из тех, с кем можно шутить, не рискуя при этом собственной головой.

— А что, кэп, не пора ли спускать мою посудинку? — прервал невеселые думы Нельсона невзрачный молодой человек. — Мы уже подходим к месту.

— Слушаюсь, мистер Кинли, — буркнул Нельсон.

Шхуна замедлила ход и скоро остановилась, лениво покачиваясь на пологой волне.

Функции капитана Нельсона перешли на время к невзрачному молодому человеку. По его команде матросы сняли заднюю стенку баковой надстройки и выкатили оттуда на тележке крохотное изящное суденышко. Не больше двух с половиной метров длины, узкое, стремительное, оно напоминало дорогую игрушку. Зеленовато-серый корпус кораблика без единого выступа, с тщательно зализанными линиями, говорил о том, что он предназначен для подводного плавания. Его правильнее всего было бы назвать подводным мотоциклом, так как пловец, управляющий им, мог сидеть как бы верхом, поставив ноги в специальные углубления в корпусе. Перед сиденьем водителя, на вмонтированном в корпус щите, виднелось несколько циферблатов с множеством стрелок, полдюжины ручек и рычажков, а также белый квадратик морской карты, закрытой сверху прозрачной плексигласовой пластинкой. Рядом с картой поблескивал на солнце маленький экран. Над всем этим возвышалась полуметровая абсолютно прозрачная трубка перископа.

Миниатюрную подлодку осторожно подвезли к правому борту шхуны, и через минуту она повисла на талях. Джон Кинли, невзрачный молодой человек, успевший к тому времени переодеться в легкий водолазный костюм, взобрался с помощью матросов в седло, закрепил ноги, проверил клапан сжатого воздуха, баллон с которым находился в корпусе суденышка, привинтил к нему резиновый шланг для подачи воздуха в маску и, наконец, взмахнул рукой. Заскрипели, потравливая тросы, блоки, и игрушечный кораблик закачался на воде. Отцепившись, он глухо заворчал двигателем и стал медленно удаляться от шхуны. Затем суденышко слегка опустило нос, корма на мгновение приподнялась над поверхностью моря, и подводный мотоцикл скрылся в зеленоватой глубине.

Джон Кинли, погрузившись на десятиметровую глубину, выровнял лодку и взглянул на пляшущие стрелки приборов. Несколько движений ногами, и суденышко, слегка наклонившись, плавно покатилось вправо. Курс взят.

Кинли нажал кнопку, перед ним выдвинулся прозрачный щиток обтекателя. Теперь нужно только сидеть и ждать, когда «посудинка», как Джон называл свою лодку, доставит его на место. Он поерзал на сиденье, устраиваясь поудобнее, и оглянулся по сторонам. Над головой колыхалось свинцово-мутное зеркало поверхности моря. Набегающие пологие волны бросали на лодку длинные колеблющиеся тени. Справа и слева уходила в зеленоватую даль пронизанная солнечными лучами толща воды, внизу темнела бездонная морская пучина. Изредка вдалеке мелькали шустрые стайки рыб, но близко к лодке не подплывали, словно понимая, что шумящее, как невиданный дельфин, подводное чудище лучше обойти стороной.

Вся эта несколько однообразная картина подводного царства была хорошо знакома Джону Кинли. Недаром он одним из первых на флоте освоил акваланг — замечательное изобретение французских моряков Кусто и Дюма. Нырять с аквалангом было куда интереснее, чем плавать на этой лодке. Там резиновые ласты на ступнях ног и миниатюрные баллоны со сжатым воздухом делали Джона почти рыбой. Не одну сотню часов провел он в море, плавая на таких глубинах, о которых этой «посудинке» и мечтать не приходится. Но именно слава лучшего ныряльщика, которой Кинли так гордился, и сыграла с ним дурную шутку. Получив приказ явиться в распоряжение адмирала Майлса, Джон подумал, что его ожидают какие-то необыкновенные приключения, причем обязательно под водой и, конечно, связанные с его любимым аквалангом. Не зря же о ведомстве адмирала ходили на флоте самые необыкновенные слухи! Однако случилось иначе. Любимое дело пришлось забросить.

Джон был прикомандирован к профессору Ренуару, который руководил постройкой уникального подводного мотоцикла с водометным двигателем, шум которого в мельчайших подробностях имитировал шум плывущего дельфина. Когда суденышко было готово, начались испытания, пробные погружения, опытные выходы в море. Джону пришлось овладеть искусством подводного фотографирования, учиться скрыто подходить к объекту, строго выдерживать перископную глубину, что для такой маленькой подводной лодки было довольно сложно. Так прошло несколько месяцев. Наконец, Джона Кинли познакомили с капитаном Нельсоном, погрузили «посудинку» на шхуну, и для бывалого водолаза начались скучные, серенькие будни. Он ходил на своей «посудинке» в советские территориальные воды, фотографировал корабли, а в промежутках между такими подводными прогулками сидел в своей каюте, к слову сказать, лучшей на шхуне, и пил. Да, пил, и это было самое неприятное! Джон знал, ныряльщику пить нельзя, человек, организм которого отравлен алкоголем, не может быть — хорошим подводным спортсменом. Но, несмотря на это, в углу каюты, за койкой, росла гора пустых бутылок.

Пил Джон Кинли от тоски, от одиночества и еще от какого-то неприятного и непонятного чувства, которое владело им последнее время. Это не было страхом, ибо Джон никогда не был трусом, да и бояться было, по существу, нечего. С поверхности моря чуть выступающий над водой прозрачный перископ лодки заметить невозможно. Гидрофоны советских кораблей Джону не страшны — для них он всего лишь дельфин. Да и разглядеть крохотное суденышко с высоко летящего самолета тоже очень трудно. Не смущало Джона и то, что он по сути дела превратился в обыкновенного шпиона. В конце концов это не так важно, да и платят неплохо.