Николай Никуляк - Нить курьера Страница 20

Как глубоко и тонко схвачена самая сущность дела, и это в то время, когда о ней можно было еще только догадываться. Теперь раскрыта вся психологическая мастерская Зарницкого, начиная с картин, «повышающих тонус», и кончая Эльфи.

Все последовательно было взвешено и продумано. Это был своего рода театр, на сцене которого Зарницкий чувствовал себя дирижером.

— Я схожу, — услышал я голос Ковальчука. — Немного проветрюсь.

«Марияхильферштрассе, — подумал я, — рядом «Империал». Пусть сходит. Мешать ему не следовало. Я ведь знал, куда он спешит.

— А я домой…

Придя к Федчуку утром, я доложил ему все обстоятельства встречи с Зарницким.

— Значит, он ловил вас на знании своей внешности.

— И на том, какой я предложу транспорт. Уверен, что предложи я свою машину, все могло бы сорваться. Он очень осторожен и ко всему подозрителен.

— Знает, чего бояться, мерзавец.

Федчук украдкой взглянул на часы, вздохнул и сказал:

— Все «документы» Ковальчука они перефотографировали. Но очень крепко поплатятся, если изготовят по ним справки и удостоверения для своих шпионов, забрасываемых в наши тылы.

— Там есть дефекты?

— Да, разумеется, шпион с такими документами, что с горящей шапкой на голове.

Федчук посмотрел на меня неожиданно потеплевшими глазами…

— Я имел отношение к одной из таких операций в годы войны. Самым неожиданным в ней для меня было то, что шпионом, засланным в наши войска с заданием по добыче бланков солдатских книжек, оказался еврей из западных областей Белоруссии.

Федчук достал термос, налил из него две чашечки кофе, и мы сели за круглый стол.

— Понимаете, — продолжал он, — сидит в ДЗОТе на самом переднем крае пулеметчик, командир отделения, ведет огонь по фашистам, а в удобное время идет в лес, обшаривает карманы погибших, извлекает из них все документы и с помощью тайника переправляет в стан врага. Не случайно немецкая разведка довольно точно реагировала на все изменения в порядке оформления документов в наших войсках.

Я похвалил кофе. Федчук кивнул мне в знак согласия и, прищурив глаза, сказал:

— Когда этот шпион попросился на должность писаря в штабе, мы сочли его просьбу вполне резонной и удовлетворили ее. Тут-то и началось самое интересное.

Мы вновь отпили из чашек, и Федчук продолжал:

— Помощник начальника штаба, хранивший бланки солдатских книжек в своем сейфе, запустил их учет, дав этим возможность шпиону переправить некоторое количество бланков в свою разведку. Само собой разумеется, — лукаво улыбнувшись, сказал Федчук, — бланки в сейфе небдительного штабиста были нами своевременно подменены.

Похищенные бланки имели вполне определенный дефект, кажется, в написании буквы «Т». Кроме того, название книжки было подчеркнуто не жирной линией, а пунктиром. Таким образом, в немецкую разведку попали документы, которые могли помочь нам в задержании фашистских лазутчиков, переброшенных в наши тылы с этими документами. Об этом факте мы сообщили во все. наши отделы на всех фронтах. А вскоре появились и первые ласточки. Я помешал ложечкой в чашке и усмехнулся:

— И главная роль в этом принадлежала, конечно, писарю?

— Шпион фактически работал на нас, и мы ему не мешали. Оказалось, что немецкая разведка по образцам этих бланков изготовила в своих типографиях для разведшкол целую партию солдатских книжек. Это помогло нам задержать без единого выстрела несколько групп заброшенных в наши войска вражеских диверсантов.

Федчук встал и начал ходить по комнате.

— Кругом грохотали пушки, рвались снаряды и бомбы, свистели пули, — говорил он, — а мы сражались бесшумно, вооружая вражескую разведку липовыми документами и ликвидируя ее агентов сразу же после заброски в наши тылы. Так продолжалось около года, тюка эксперты Канариса не раскусили, что их агент их дурачит, и не позвали его к себе. При попытке перейти линию фронта мы его и схватили. Оказался он старым конфидентом польской полиции, провокатором в рядах польской рабочей партии, на чем фашисты и купили его и забросили в наши войска.

Федчук сел к письменному столу. Я тоже подсел поближе.

— И вот я решил повторить этот эксперимент применительно к американской разведке, — закончил он экскурс в прошлое. — Война на бесшумном фронте имеет тоже свою стратегию…

— Бесшумный фронт, — повторил я, — хорошо придумано.

Федчук засмеялся, но по присущей ему привычке внезапно

снова принял серьезный вид:

— Теперь мы должны подумать о том, что время работает не только на нас, но и против. С течением времени утрачиваются следы, из памяти очевидцев выветриваются события, а преступник получает возможность действовать безнаказанно или успевает исчезнуть.

Откинувшись на спинку стула, Федчук спросил:

— Когда вы намечаете начать реализацию?

Я улыбнулся, мысленно похвалив себя за то, что вопрос Федчука не был для меня неожиданным. Заглядывая вперед, я уже подготовил план задержания Зарницкого и участников его группы.

— Вот мои предложения, — сказал я, подавая Федчуку исписанные бумаги. — Теперь мы располагаем показаниями Ковальчука и документами научно-технической экспертизы:

Пока он читал, я сидел молча, крутя пуговицу на пиджаке.

— Что ж, действуйте, — сказал, наконец, Федчук. — Теперь это дело уже простое…

На этот раз Инга пришла позже обычного, ровно через девять дней после нашей встречи в кафе «Будапешт». На улице уже темнело. Ковальчука дома не было, и я вежливо пригласил ее в квартиру.

— Я пришла сказать, что все для поездки готово, и Франц просит завтра к пяти утра быть у «Эспрессо» на Карлсплатц. Оттуда и двинетесь.

— Великолепно, — обрадовался я и плечом подтолкнул ее к столу, где стояли бокалы вина.

— Что за приятное вино? — поинтересовалась она, отхлебнув его.

— Мускат из Крыма, из Массандровских подвалов.

— Нельзя ли еще?

— Можно, если разрешите мне отлучиться в мой собственный подвал. Там я припрятал еще бутылку.

— Пожалуйста.

Ее улыбающийся взгляд скользнул по схемам и плакатам — наглядным пособиям по авиационной технике, в беспорядке лежащим на диване.

— Только быстрее возвращайтесь, у меня нет времени долго ждать.

— Всего две-три минуты…

И я охотно оставил ее одну, в расчете на то, что она будет фотографировать. Возвратился я с бутылкой в руке:

— Рад, что могу доставить вам удовольствие.

— Вы настоящий рыцарь, — пошутила она.

Отойдя от раскрытого окна, села к столу. Томно улыбаясь, разлила вино по бокалам, но немного отпив, заторопилась.

— Вино-то, оказывается, замедленного действия, — спохватилась она, подавая мне руку.

— Именно поэтому и не стоит беспокоиться. Успеете добраться до постели.

Она ушла. Из открытого окна я помахал ей рукой. Но через четверть часа я снова встретился с ней, увидев ее выходящей из телефонной будки недалеко от нашего дома.

Я подъехал к ней на автомашине и, видя ее удивление, решил действовать напролом, не давая опомниться.

— Кажется, неувязка, — сказал я с досадой и огорчением. Срочно вызывают в штаб. Поездка может сорваться.

— А я уже позвонила Францу.

«Великолепно» — подумал я. А вслух сказал:

— Тогда поедем к нему извиняться… — и открыл дверцу автомашины.

Она беззвучно шмыгнула в машину. Уселась и, закинув назад голову, беспечно пролепетала.

— А потом вы подбросите меня к маме?

Ибрагим с места взял скорость…

Не я виновник того, что приехала она не к маме, а в хмурое серое здание с небольшими комнатками для допросов.

Не я виновник того, что пролила она много слез, прежде чем начала говорить/

А сказать ей было о чем.

На столе лежал фотоаппарат «минокс», умещавшийся в ее пудренице. Лежала и проявленная фотопленка с изображением плакатов и схем. Да и сама она была уже сломлена и, по-видимому, готова была признаться, дать показания.

— Почему вы, — заговорил я, видя, что она успокоилась, — может быть, менее виновная в преступлениях, должна будете расплачиваться за них. А Франц и Эльфи останутся на свободе, будут развлекаться и посылать на смерть новые жертвы…

— Нет! — воскликнула она, перебивая меня.

Она вся вдруг преобразилась. Глаза ее загорелись затаенным злорадством. Рот открылся…

— Это он сделал меня шпионкой. Он бил нас, когда мы не имели материалов. Запирал в кладовой, морил голодом. Заставлял спать с русскими офицерами. Не думайте, что он добр. Они хотят заманить вас на Урфар, похитить, заставить оклеветать Родину.

— Успокойтесь, — попросил я, — говорите спокойно.

Наконец, она замолчала и, отдышавшись, спросила упавшим голосом:

— Вы его арестуете сегодня?

— Да, — сказал я.

— А Эльфи?