Алистер Маклин - Когда бьет восемь склянок Страница 20

— Конечно, мистер Джонсон. — Он улыбнулся, но глаза были серьезны. — Вы могли слышать об этом — ну, о нашей семейной трагедии. Мой старший, Джонатан, и Джон Роллинсон — жених Сью. Я знал, что произошло. И столько месяцев спустя его дочь ходит с такими синяками под глазами... Должно быть, она сильно любила жениха. Могу поверить в это.

— Я не газетчик, сэр. Совать нос в чужие дела не в моих привычках — это просто вся моя жизнь, смысл моего существования. Но вряд ли стоило здесь об этом говорить.

— Авиационная катастрофа. У Джонатана был собственный «Вич-крафт». — Он указал на зеленую полосу, убегающую к северным утесам. — Он поднялся отсюда в то утро. Они — репортеры — всегда хотят иметь репортаж с места событий. Они прилетали на вертолетах и приплывали на лодках — там, на западе, есть посадочная площадка. — Опять невеселая улыбка. — Но у них не было хороших рекомендаций... Не откажетесь выпить? Вы и ваш пилот? Лорд Кирксайд, похоже, был сделан из другого теста, чем его дочка и Дональд Мак-Ичерв; но с другой стороны, архиепископ Кентерберийский испытал на себе, что характер у Кирксайда был покруче, чем у дочери или мистера Мак-Ичерна...

— Благодарю вас, сэр. Я очень ценю вашу доброту. Но у нас мало времени, день уже на исходе.

— Конечно, конечно. Просто безрассудно с моей стороны. Но и вы не должны питать больших надежд, что успеете что-нибудь найти за это время.

— Откровенно говоря, нет. Но вы же знаете, как это бывает, сэр.

— Мы будем молить бога, чтобы дал вам хоть один шанс на миллион. Удачи вам, мистер Джонсон. Он пожал мне руку и повернулся, чтобы уйти. Сью заколебалась, потом протянула руку и улыбнулась.

— У нас мало топлива и мало времени, — сказал Вильямс. — Еще час-другой и мы окажемся в темноте. Куда теперь, мистер Калгерт?

— На север. Прямо вдоль этой полосы травы — кажется, с нее когда-то взлетали на легком самолете. Потом через ту гряду. А дальше командуйте сами.

Он сделал так, как я сказал, затем мы еще минут десять летели на север, и когда скрылись с глаз всех наблюдателей на этих островах, описали большой полукруг и отправились домой. Солнце садилось, и под нами была уже скорее ночь, чем день, когда мы снизились над песчаной косой в восточной части острова Торбей. С трудом можно было различать темные пятна деревьев, слабый серебристый блеск песка и белые пятна на воде — там, где она пенилась у рифов, окаймляющих косу. Посадка вызывала у меня опасения, но Вильямс казался столь же спокойным, как мамаша на детском конкурсе, которая сунула жюри пятифунтовую бумажку. Ну, если он не беспокоился, то и мне не стоило — я ничего не понимаю в вертолетах, но достаточно разбираюсь в людях, чтобы признать, что рядом со мной сидит превосходный пилот. Все, о чем я должен был беспокоиться, это как я буду пробираться назад через этот адский лес. Хорошо хоть, что теперь мне не надо будет бежать.

Вильямс поднял руку, чтобы включить посадочные огни, но свет вспыхнул за секунду до того, как его пальцы коснулись выключателя. Свет вспыхнул на земле. Яркий луч, слепящий луч, луч поискового прожектора диаметром по меньшей мере в пять дюймов, установленного где-то между линией прибоя и опушкой леса. Луч шел в сторону, затем уперся в нос вертолета, отчего внутри стало светло как днем. Я отвернулся, Вильямс поднял руку, чтобы защитить глаза, но тут же обмяк, убитый на месте, на его белой куртке появилось красное пятно — грудь была пробита в самой середине. Я бросился вперед и вниз, пытаясь найти хоть какое-то укрытие под прозрачным колпаком кабины. Вертолет был неуправляем, он наклонился вперед и медленно вращался вокруг своей оси. Я пытался вырвать руль из рук мертвеца, но тут траектория пуль изменилась. Безумная какофония звуков, железный скрежет пуль, бьющих по двигателю, визг рикошетов. Двигатель остановился внезапно, будто кто-то выключил зажигание. Вертолет больше не хотел оставаться в воздухе, и я ничего не мог поделать. Я напрягся в ожидании удара о воду, но удар оказался намного резче и разрушительнее, чем я предполагал. Мы упали не в воду, а на окружающие отмель рифы.

Я был зажат между полом я приборной доской, дверь была надо мной и я не мог ее достать. После удара я почти потерял сознание и был слишком беспомощен, чтобы добраться до двери. Ледяная вода устремилась сквозь пробитый обтекатель и дыры в днище фюзеляжа. Воцарилась могильная тишина, журчание воды лишь подчеркивало ее. Потом опять застрочил пулемет. Пули пробили фюзеляж как раз позади меня и вышли через обтекатель. Дважды я чувствовал, как резко рвануло у плеча рукав куртки, и постарался с головой спрятаться в ледяную воду. Потом, когда в косу накапалась вода, вертолет наклонился вперед, замер на мгновение, соскользнул с рифа и камнем пошел на дно.

Глава 5

Среда, сумерки — 20.40

Среди множества смешных и ни на чем не основанных представлений, распространяемых людьми, не ведающими того, о чем они болтают, есть одно, особенное, специально для слабоумных, а именно представление о том, что утонуть — значит избрать самый мирный, легкий, чуть ли даже ни приятный вид смерти. Это не так. Это ужасная смерть. Могу утверждать так, потому что пробовал тонуть — и мне это ничуть не понравилось. Мне казалось, что голова раздулась, будто ее накачали сжатым воздухом, боль в ушах и главах была просто дикой, ноздри, рот и желудок полны морской воды, а мои разорванные легкие, казалось, кто-то облил бензином и поднес спичку. Может быть, если бы я открыл рот и, чтобы сократить затянувшуюся агонию, сделал бы глубокий вдох — последний в своей жизни, может быть, если бы я сделал это, конец наступил бы легко, мирно и приятно. Однако до конца дней я не поверю в это.

Проклятую дверь заклинило. После попаданий в фюзеляж, после удара о рифы, а затем о морское дно, было бы чудом, если бы ее не заклинило. Я толкал ее и тянул к себе, молотил кулаками. Она не двигалась. Кровь клокотала и шумела у меня в ушах, огненные тиски сдавили грудную клетку, крушили ребра, выжимали из легких жизнь. Я уперся ногами в приборную доску и вцепился в ручки двери. Я упирался ногами и выкручивал ручку с такой силой, на какую только способен человек, знающий, что его ждет смерть. Ручка отломилась, меня отбросило назад и вверх, в хвост фюзеляжа, и тут мои легкие не выдержали. Смерть не могла быть хуже этой агонии. Воздух вырвался из наполненного водой рта и ноздрей, и я сделал судорожный вдох, тот самый последний вдох, который должен наполнять легкие морской водой.

Но легкие не наполнились морской водой, они наполнились воздухом. Ядовитым сжатым воздухом, насыщенным парами бензина в масла, но тем не менее — воздухом. Уровень воды достигал шеи. Я сделал полдюжины глубоких вдохов, чтобы унять огонь в легких и шум в голове, а потом до предела протиснулся в хвостовую часть фюзеляжа. Теперь вода была по грудь. Я пошарил рукой в темноте, чтобы оценить имеющееся в моем распоряжении запасы воздуха. Точно судить было невозможно, но мне показалось, что его хватят минут на десять-пятнадцать, учитывая то, что он находится я сжатом виде.

Я двинулся влево поперек фюзеляжа, глубоко вздохнул в оттолкнулся. В восьми футах от кресла пилота должен быть пассажирский люк, может быть его дверцу удастся осилить, Я нашел ее — не дверцу, а дыру, где она должна была быть. Удар заклинивший одну дверцу, вышиб другую. Я вернулся в хвостовую часть и подкрепился несколькими глотками сжатого воздуха. Теперь он не показался мне столь замечательным, как в первый раз.

Теперь, когда я знал, что могу выбраться в любую минуту, я не спешил. Если что я отличает тех парней наверху, так это педантизм. Для них сделать работу наполовину все равно, что не сделать ее вообще, Сюда они могли добраться только на лодке, и теперь эта лодка наверняка кружит над тем местом, где упал вертолет, а ее экипаж не отмечает успех со стаканами в руках. Эти парни светят с обоих бортов факелами м прожекторами, выискивая какое-нибудь волнение на поверхности. И оружие у них наготове.

Я могу только гадать, сколько времени наверху будут ждать — в том, что ждать они будут, я не сомневался ни кинуты. Но я ничего не мог поделать с постоянно ухудшающимся воздухом. Просто удивительно, сколько времени может провести человек в столь душной, загрязненной обстановке — кислорода все еще оставалось на несколько минут. Я однако я не мог сидеть здесь бесконечно. Может быть, я и так уже ждал слишком долго?

Я постарался припомнить все, чему меня учили когда-то, когда я работал морским спасателем. Как долго я нахожусь под водой? Как глубоко? Сколько времени продолжалось погружение? Тогда я не ощущал хода времени. Может, погружение длилось секунд сорок. Где-то на пол пути я сделал последняя глоток воздуха, прежде чем погрузился в воду с годовой. Потом минуты полторы я боролся с дверцей. Минута на отдых, полминуты на поиски другого люка, а после этого, сколько еще? Шесть минут, семь? Не меньше семи. Значит всего около десяти минут. В горле появился твердых комок, стало трудно дышать.