Андрей Ильин - Ревизор 007 Страница 21

Хозяин дома наклонился над бумагой.

— Что писать?

— Начальнику городского газового хозяйства Будыкину Н.П. От жильца дома номер…

«Газовщик» сместился за спину старательно выводящего буквы жильца и вытащил нож.

— Вот здесь неправильно, — сказал он, ткнув пальцем левой руки в бумагу.

Приблизил нож к спине, развернул лезвие плашмя, чтобы оно легче прошло сквозь ребра.

— Что не правиль…

Нож мягко, как в масло, вошел в спину напротив сердца. По самую ручку вошел. И остался в ране, чтобы сдержать напор выплескивающейся из тела крови.

Удар был профессиональный, тысячекратно отработанный на муляжах и трупах. Жилец даже не вскрикнул. Жилец умер мгновенно.

«Газовщик» вытянул из-под вздрагивающей головы бумагу недописанным текстом. Сунул в карман ручку. Поставил на место решетку газовой плиты.

Потом вытащил из кармана небольшую баночку. Из баночки обрубки пальцев. Смахнул с них спирт, обдул, мазнул по своему вспотевшему лицу. И аккуратно, повторяя линии руки, приложил пальцы к ручке торчащего из спины покойника ножа

Подошел к двери кухни — приложил к ручке большой и безымянный пальцы.

Прошел в коридор, выбрал из кучки обрубков мизинец. Приложил к ручке входной двери…

Дождавшись, когда в подъезде никого не будет, вышел на улицу…

Приятеля Будницкого нашли с ножом в спине, лежащим на кухне возле стола. Отсутствие следов взлома и признаков борьбы свидетельствовало о том, что потерпевший знал своего убийцу. И потому беспрепятственно впустил его в квартиру.

На ноже и на ручках кухонных и входных дверей были обнаружены отпечатки пальцев.

Экспертиза установила, что отпечатки пальцев, снятые с орудия убийства и с дверных ручек, принадлежат гражданину Будницкому Ивану Михайловичу…

Потенциальная угроза, исходящая от Будницкого и его людей, была устранена. Посредством устранения носителей угрозы.

Иного выхода не было.

Иного выхода работники Конторы не знали.

Каждый делает то, что должен.

Что умеет.

И что привык… О моральной стороне дела Ревизор старался не задумываться. Как не задумываются о моральной стороне своей работы служащие боен. И те, кто произведенную ими продукцию употребляет в пищу. Не желая вспоминать, что всякая сосиска начинается с убийства.

Потому что иного способа переработки живых существ в колбасу нет.

И иного способа сохранить Тайну — тоже…

Но не одной только привычкой объяснялась душевная черствость работников Конторы. Но еще и расчетом.

Если сегодня по доброте душевной сохранить единицу, двойку или тройку, то завтра придется вычищать десятки. Возможно — сотни. Не исключено — тысячи. Придется ради сохранения Тайны Конторы жертвовать Конторой.

Но даже и этот результат нельзя признать окончательным.

Потому что он берет в расчет только прямые потери. A есть еще косвенные. Связанные с деятельностью внутренней разведки. Вернее, с ее бездействием. Чреватым заговорами и переворотами, религиозными, классовыми и межнациональными столкновениями, терактами и черт его знает какими еще несчастьями.

Которые можно предотвратить, если вовремя и жестко предупредить зачинщиков. И можно ликвидировать, ликвидировав зачинщиков. Что не может позволить себе милиция, ФСБ и прочие официальные госструктуры. Что может позволить себе стоящая над законом Контора.

Если она останется невидимкой.

А если нет…

Так стоит ли щадить одного, двух, трех… рискуя десятками тысяч?

Вряд ли!

Не стоит ни одного, ни двух… ни два десятка!

Во имя сохранения, может быть, последней боеспособной силовой структуры страны можно пожертвовать гораздо большим!

Глава 14

В последнюю перед собранием акционеров ночь директор крупнейшего в регионе химического комбината не спал. И прошлую ночь тоже не спал. И позапрошлую… Какой, к черту, сон, когда решается судьба завода. Его судьба!

Двадцать пять лет на одном месте! От мастера стройцеха до генерального. Шутка сказать!..

И вдруг…

Нет, так запросто его не взять! Коллектив за него. Потому что он за коллектив. Все эти двадцать пять лет. Три садика построил, две базы… Больницу отгрохал, куда там столице…

И за Москву можно быть спокойным. Там в министерстве Мишка первым замом. Еще с тех пор. Кому надо шепнет. Кому надо сунет. Не позволит сожрать.

А если посчитать все акции… Нет, шансы есть! Большие шансы. Даже несмотря на то, что они собрали треть голосов. Нельзя им отдавать завод. Растащат, разорвут на мелкие предприятия. Распродадут по цехам. Людей сократят… Нельзя по цехам!

Хрен им, а не завод!..

Директор ворочался до утра, проигрывая в уме детали завтрашнего собрания акционеров. Завтрашний бой… выиграть который ему было не суждено…

Серый в предрассветном сумраке «жигуль» остановился против директорского котеджа. Негромко хлопнули дверцы. Две фигуры крадучись прошли к ограде.

— Там собаки.

— Слышу.

Один вытащил из-за обшлага плаща короткий, с черным набалдашником глушителя пистолет.

— Стой здесь.

Перелез через низкую ограду. Пошел в темноту. Послышался быстро нарастающий лай собак. Глухие, еле слышные щелчки. Лай оборвался…

Незнакомец с пистолетом вернулся с длинной лестницей.

— Смотри, что я нашел…

Лестницу приставили к стене дома. Забрались по ней на второй этаж. Толкнули окна. Одно было открыто.

— Что там?

— Не вижу. Кажется, кабинет.

Но комната была не кабинетом. Была детской. На двух, по углам, кроватях спали малолетние дети генерального директора. Сын и дочь.

— А если они проснутся? Может, их сразу?..

— Не проснутся.

Незнакомцы на цыпочках прошли к дверям, вышли в коридор.

— Кажется, там…

Задремавший было под утро директор услышал лай рвущихся с цепей собак.

«Кто это там… балуется? — подумал он сквозь сон. — Хотя кому… Наверное, кошка опять. Повадилась ночами…»

Снова провалился в дремоту. Увидел себя на трибуне, зал, сотни лиц.

«Разве уже?» — удивился он. И понял, что не готов к выступлению, что не знает, что говорить. Стал шарить по трибуне в поисках потерянного доклада…

Где же он? Где?! Сильный удар в бок сорвал его с трибуны и с кровати.

— Тихо! — сказал кто-то.

На фоне просветлевшего окна проступали контуры двух фигур.

— Кто вы?..

— Тихо, я сказал!

Новый удар. Директор откатился к стене. Сел, опираясь руками о стул.

— Что вам надо?

— Ты сам знаешь.

— Я не понимаю вас.

— Ах не понимаешь?!

Ближний к директору мужчина пнул его ногой в живот. И еще раз — в голову.

— Осторожно, в лицо не попади! — предупредил второй.

— Ну что, теперь понял?

Теперь директор все понял. Раз в лицо не бьют, значит… Значит оно им нужно. На завтрашнем собрании акционеров.

— У вас все равно ничего не выйдет, — тихо сказал он.

— Козел!

Удар.

— Вы этим ничего не добьетесь!

Удар.

Удар.

— Вы все равно…

— А этим?

Один из бандитов ткнул в висок директора пистолет.

— Я вот сейчас нажму на курок…

— Я предусмотрел такую возможность. Если меня завтра не будет на собрании, оно не состоится.

Удар. Хрустнуло, сломалось ребро.

— М-м! Чего вы добиваетесь?

— Чтобы ты завтра снял свою кандидатуру.

— Нет!

Удар.

Удар…

— Ладно. Я согласен.

Лишь бы бить перестали. Лишь бы ушли. А там можно будет…

— Так-то лучше. Завтра от всего откажешься. И не дай бог, если ты… А чтобы ты знал, что мы не шутим…

Один из бандитов схватил левую руку директора, завел ее за спину, рванул вверх. Директор упал на колени, уперся лбом в пол — рот ему плотно зажала чья-то ладонь.

— Чтобы ты знал, что мы не шутим, мы тебе метку оставим.

Бандит вытащил из кармана плоскогубцы. Обыкновенные, хозяйственные, которыми гайки крутят и провода зачищают. Вытянул из кулака левой руки мизинец, отставил в сторону, пропихнул в глубину широко разведенных кусачек и сильно сжал ручки.

Как будто гвоздь перекусывал. Раздался глухой хруст ломаемых костей. Раздробленная верхняя фаланга отвалилась от пальца и повисла на лоскутах мяса и кожи. Бандит даванул еще раз. Фаланга упала на пол.

Директор задергался, замычал. Его приподняли, развернули и очень сильно и расчетливо пнули носком ботинка в пах. Директор упал и забил ногами по полу.

Бандиты быстро отступили к дверям. «Ушли», — понял директор. И вдруг сквозь пелену боли вспомнил, что там, в коридоре, направо дети. Его дети! И если они могли палец…

Попытался встать. Но не смог. Медленно, уже понимая, что не успеет, пополз к двери…

Бандиты зашли в детскую. Но не пошли к окну, через которое попали в дом. Пошли к кроваткам. Каждый к своей.