Георгий Ланин - Красная маска Страница 21

После ужина Дьяков сидел на траве у холма из руды и напряженно думал, стараясь понять, что произошло накануне. Непонятное исчезновение сторожа и самозажигающийся свет не давали ему покоя.

И чем больше размышлял Дьяков, тем тяжелее становилась его голова. «Все же удрал Лапин, — наконец решил машинист, — и не иначе удрал, как через коридор». «Каков человек, — рассуждал он дальше, — трех вокруг пальца обвел. А если не трех?» — вдруг мелькнуло у него в голове. Последующая мысль, пробежавшая в его утомленном мозгу, настолько испугала лебедчика, что, вскочив, он бросился к колонке. Сбросив с себя пиджак, Дьяков подставил голову под кран и долго лил на нее холодную воду.

Еще не упала из чугунной трубы последняя капля, как машинист уже сформулировал донельзя простое положение: «Кто караулил коридор? Бутов. Лапин ушел? Ушел. Не через окно? Нет. Значит — через коридор. Но там был Бутов. Стало быть, его пропустил Бутов. Выходит, он с ним заодно».

После ледяного душа мысли Дьякова текли быстрее и легче. Уже через некоторое время Дьяков стыдил себя за подозрения на Бутова, руки которого сплошь в мозолях. «Чуть голова не сварила, и уж на своего же парня напраслину возводишь. А вопросы какие он задавал?» — оправдывал себя лебедчик.

Дьяков лег спать с чувством неуверенности в Бутове и с сознанием своей неспособности разбираться в поступках людей. Все же одно было ему ясно — впереди наблюдение не только за Лапиным, но и за молодым горняком. К утру следующего дня Дьяков твердо решил: «Когда на твоих копях убивают инженера, всякое подозрение надо проверить».

Проходя мимо конторы, лебедчик увидел, что Лапин там и читает какую-то книгу. Во время отдыха Дьяков прошел мимо еще раз. Сторож все еще просматривал ту же книгу в темном переплете. Он часто снимал очки, протирал их платком, смотрел вдаль и затем опять углублялся в чтение. «Уж и в контору протерся, — недовольно подумал Дьяков. — Обещали за ним наблюдать», и машинисту казалось, что никто не следит за охранником, никому нет до него дела.

Вечером прямо с работы Дьяков отправился в общежитие к Бутову. Горняк лежал на кровати в носках, в новом костюме, румяный и побрившийся. На его лоб большими прядями падали черные волосы. Добродушные голубые глаза смотрели весело и открыто. Стараясь казаться равнодушным, машинист в то же время анализировал лицо своего помощника, силясь угадать по нему, что за человек Бутов. «Банда — не банда?» — мучительно спрашивал он себя. «Волосы не вьются, простые, — отмечал он, — значит парень, как парень. Уши вон какие! — словно топором кто их вырубил. А брови! Не нашенские — и тонки и длинны. А нос! Словно по угольнику ровный. Не рабочий нос». Но тут же он оправдывал горняка: «На губы погляди! Что два вареника сляпаны. Как есть рабочие губы.»

— Что вы на меня так глядите? — перебил его мысли Бутов. — Точно я ваша невеста, — и горняк расхохотался.

— Вот смотрю на тебя, Витей, и думаю: за что девчата тебя балуют.

Бутов благодарно улыбнулся. Всякое внимание к его особе трогало молодого рабочего.

— Влюбился я, — неожиданно понизив голос, сказал он, глядя Дьякову прямо в глаза. — Она из универмага, из отдела шерстяных тканей. Если согласится, ей-богу, женюсь, — и Бутов поправил волосы, упавшие на лоб.

— Это хорошо, — одобрительно кивнул головой машинист, не переставая изучать горняка. Но чем больше он смотрел на него, тем больше убеждался, что в Бутове нет ничего необычного.

Прошло еще несколько дней. Дьяков, хотя и чувствовал, что, быть может, ошибся, все же не отставал от Бутова.

В пятницу вечером Бутов отправился в город. Встретив у лебедочной Ганшина, он бросил ему:

— Съезжу в Сверкальск. Часика на два.

Вслед за Бутовым в город поехал и Дьяков. Уже стемнело, когда горняк спрыгнул с автобуса и, не оглядываясь, кинулся прямо по Садовой. Смешавшись с толпой, за ним следом двинулся и Дьяков. На случай если б он был замечен, машинист решил превратить свое преследование в шутку.

На углу Березовской Бутов круто свернул и через несколько кварталов вошел в подъезд трехэтажного дома. Выждав немного, лебедчик тоже вошел в подъезд и, убедившись, что второго выхода нет, вернулся на улицу. Сев на скамью близ дома, Дьяков принялся ждать. Вскоре совершенно стемнело и над подъездом зажглась лампа. В дом вошла женщина, за ней — две дочки. Чей-то голос из окна второго этажа долго кричал: «Геночка! Гена! Генка! Генка — черт!» — пока на улице не показался резвый мальчик с колесом в руках.

Бутов все не выходил из дому.

«Надолго засел Витя Бутов, — думал машинист, — а хотел на пару часов.» Около полуночи Дьяков встал со скамейки, прошелся перед домом, вытягивая онемевшие от долгого сидения ноги. Радио проиграло гимн, в окнах погасли огни. Стало прохладнее. Но никто не выходил из подъезда.

В три часа ночи Дьяков опять встал со скамьи и, чтобы согреться, сделал несколько резких движений руками. Затем он застегнул пиджак на все пуговицы и прошелся по улице, не теряя из виду освещенный лампою вход. В пятом часу стало светать, померкли звезды. Лампочка из белой и колющей глаза стала тускло-желтой. Бутов все не выходил. В шесть часов показался дворник и, недоверчиво поглядывая на Дьякова, стал мести тротуар. В начале седьмого хозяйки пошли на базар. Но Бутов словно под землю исчез. «Ему к восьми на работу» — недоумевал машинист и, полный новых подозрений, оставил свой пост. Взяв такси, он помчался на Амак, чтобы успеть к утренней смене. На обеденном перерыве, лебедчик, вытирая платком красные от бессонница глаза, подсел к Спасскому, товарищу Бутова по комнате, и будто нечаянно спросил:

— Как Витей, сегодня дома ночевал?

— А где ж ему быть! — удивился Спасский. — До двенадцати резался в карты, а потом на боковую.

За последние дни лебедчик привык к неожиданностям, но сейчас он был потрясен не меньше, чем когда услышал за своей спиной насмешливый голос Лапина. С трудом овладев собой, Дьяков спросил:

— Стало быть, Витей рано вернулся?

— Часов в десять, может и раньше.

От этих слов машинист окончательно растерялся. Из дому на Березовской был только один выход, который он стерег всю ночь. И никто лучше его не мог знать, что Бутов не выходил из подъезда. И все же горняк в десять был в Амаке! Злость и досада овладели вдруг машинистом: Бутов ловко провел его, отлично выспался, а он остался в дураках, продежурил ночь невесть зачем, и вдобавок в глазах его резь, будто от толченого стекла.

В тот же вечер Дьяков опять отправился в КГБ за советом.

23. Похищение пепла

После работы Нилов сидел в своем кабинете в НИАЛе и учил английский.

— Вил, вил, — повторял он грамматику, — частица желания. — Ай вил гоу, ай вил гоу — Я хочу идти…

Легкий стук в дверь прервал его занятия.

— Можно? — послышался знакомый голос, и на улице ученого показалась радостная улыбка.

На пороге стояла Орлова.

— Проходите, Нина Николаевна, — поднялся навстречу ей Нилов.

— Шла домой, — певуче заговорила лаборантка, — зайду, думаю, и посмотрю, что делаете вы по вечерам.

— И очень хорошо поступили, — любуясь женщиной, проговорил алмазовед. — Садитесь, пожалуйста.

На Орловой было легкое безрукавное платье, не шее висел небольшой медальон. Сегодня лаборантка выглядела особенно хорошо.

— Очень рад, очень рад, — повторил ученый, придвигая стул лаборантке.

Орлова села, сложив на коленях крохотные ручки. Сегодня она смотрела на своего руководителя мягче, чем обычно, даже ласково, и Нилов сразу это заметил.

— Вы что-то учите?

— Английский язык.

— А на кандидатский вы что сдавали?

— Немецкий.

— Давно учите, Андрей Павлович?

Впервые за все время Орлова назвала алмазоведа по имени, и он уловил в этом особый смысл. Лаборантка нравилась ему, и каждый знак внимания с ее стороны он воспринимал с повышенной остротой.

— Давно.

Нилов знал, что его гостья занимается на пианино и, чтобы сделать ей приятное, спросил:

— Как ваше пианино, Нина Николаевна?

Орлова сразу оживилась.

— Хорошо, каждый день играю. Иногда — по часу, иногда по два. В воскресенье — все три. Прошла гамму ля бемоль мажор. Однако левая рука все не идет. Стараюсь, стараюсь и зря. Учительница дала мне учить вальс «Доремифа».

Увидев на руке Орловой сумочку, Нилов спросил:

— Вы идете домой?

— Да. Готовила реактив АН-17, завтра с ним первые опыты. Поэтому и задержалась.

— Вы позволите проводить вас?

— Пожалуйста, — охотно согласилась молодая женщина. — Вдвоем веселее идти.

Нилов закрыл учебник, спрятал тетрадь. Заперев ящик стола и положив ключ в карман, он осмотрел кабинет и извинился:

— Простите меня, я на минутку схожу в лабораторию, проверю аппараты.