Борис Рабичкин - Белая бабочка Страница 21

Обросший, в телогрейке, из которой торчали клочья серой ваты, поздним осенним вечером сорок второго года Шелех сидел у круглой печки и грел озябшие руки. Ветер то и дело выдувал из чугунки клубы дыма. Камеральная пропахла сажей. Трубы шли через всю комнату. Окно лаборатории было разбито и заложено подушкой. Остатки стекла назойливо дребезжали под ветром. Теперь странно было видеть в этой комнате кучи черепков, лежавших на полках, и запыленные чертежи на почерневших стенах.

Услыхав стук в дверь, Шелех встрепенулся. В комнату вошел бородач в свитке — терновский крестьянин, с которым Шелех сошелся после первой стычки с немецким лейтенантом.

— Остап Петрович, тут до тебя один человек пришел.

— Кто таков?

— От лесных людей.

— Ты его знаешь?

— Как самого себя.

И вот они сидят втроем — Остап Петрович, старик — бывший терновскнй бригадир и незнакомый Шелеху человек лет пятидесяти, чуть сутуловатый, с сединой. На нем полупальто из грубого сукна и сапоги.

Незаметно и тихо, оберегая остатки Эоса, жил хранитель заповедника. Но доброе людское слово о нем пришло и в лес.

— Наши хлопцы придумали, — говорил человек в полупальто: — а что если оружие спрятать где-нибудь в урочище Ста могил? Везти из Южноморска недалеко и хранить надежно.

— Много его будет?

— Ящиков пятнадцать.

Шелех задумался.

— Найдем место. В склепе замуруем.

Воина в эосском некрополе обычно погребали вместе с его оружием. С некоторых пор в одном из склепов, по соседству с захороненными железными мечами и стрелами с бронзовыми наконечниками, стали появляться ящики с автоматами, пистолетами, гранатами.

В течение нескольких месяцев древний некрополь служил надежным складом оружия.

Беда нагрянула темной осенней ночью. Из лесу приехали за оружием и наткнулись на засаду. В ту же ночь эсэсовцы забрали Шелеха прямо с его железной кровати в камеральной.

«Повесят Остапа Петровича», — сокрушались в Терновке.

Кто знает, что бы случилось, если б Шелеху не удалось бежать. Напечатанные на желтой бумаге афишки Регля обрадовали не только терновцев...

В заповедник Остап Петрович вернулся уже с партизанами. В их отряде он пробыл несколько месяцев.

Музей был разграблен отступавшими гитлеровцами. Но когда полк Советской Армии входил в Терновку, над Эосом уже развевался красный флаг и сделанная рукой Шелеха надпись на воротах заповедника гласила, что эта территория находится под особой охраной как древний памятник.

Академик Лаврентьев очень растрогался, читая письмо о том, как героически вел себя хранитель заповедника Шелех, спасший многое из эосских коллекций...

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ОРДЕР НА АРЕСТ

Ученик Дзержинского

Сравнительно не старый человек, полковник Троян был из старой чекистской гвардии прошедшей школу Феликса Эдмундовича Дзержинского.

Зимой 1918 года с этажа на этаж большого дома Всероссийской ЧК носился паренек в потертом матросском бушлате чуть ли не до пят и прохудившихся сапогах.

Сын погибшего в бою красногвардейца, хлопец с мягким украинским говором, он полюбился черноморскому матросу, ставшему комендантом ЧК.

Посыльный коменданта однажды едва ни сбил с ног высокого, худощавого человека в зеленой гимнастерке и шинели, наброшенной на плечи.

Человек в шинели улыбнулся: паренек с почтовой сумкой летел по коридору так, словно от его расторопности по крайней мере зависели судьбы революции.

Рассыльный остановился и замер, не в силах вымолвить слова.

— Чего молчишь? Давай знакомиться... Дзержинский.

— Троян, — сказал хлопец, стараясь изо всех сил пожать протянутую ему руку.

— Сын римского императора?

Рассыльный зарделся от этой шутки.

— Мой батько был печатник.

— Значит, ты грамотный?

Паренек кивнул головой:

— Читаю хорошо и писать могу.

Эта встреча с председателем ЧК многое определила в судьбе бывшего типографского подмастерья.

Как-то ночью, вручив Дзержинскому толстый пакет, он замешкался у стола, не отрывая взгляда от бледного, заострившегося лица, склоненного над бумагами. Ему хотелось продлить минуты пребывания в этой комнате.

Дзержинский поднял на него глубоко запавшие глаза...

Феликс Эдмундович подумал о пареньке, стоявшем перед ним, о тысячах таких, как он. Сколько ненависти вокруг. Сколько людей брошено друг на друга. Сколько нищеты и сирот. Но ведь победят правда, любовь. И для этого он сидит здесь... Теперь его усталые глаза были совсем другие — лучистые, ласковые. Ему вдруг вспомнилась фраза из письма, когда-то полученного в тюрьме... Асек Дзерлинский... Родные писали, как произносит свое имя Ясек, которого он тогда еще и в глаза не видел...

Троян осторожно направился к двери. Феликс Эдмундович вернул его с полдороги.

— Садись... Много сегодня бегал? Ну, рассказывай.

— Феликс Эдмундович, — вдруг выпалил паренек, — возьмите меня в чекисты!

— А ты кто, не чекист?

— Посыльный...

— Знаешь, хлопец, в таком пакете, — Дзержинский взял со стола уже раскрытый конверт, — тысячи жизней...

— Товарищ Дзержинский, дайте мне задание... Я смогу, — упрямо твердил паренек, — я выполню...

Дзержинский улыбнулся.

— Значит, сможешь? Выполнишь?.. Ты не гляди, — сказал он, — что сегодня среди нас еще не все грамотные. Времени мало... А врагов много... Так вот тебе задание: учись... Чекисту нужно много знать.

С этими словами Дзержинский подошел к шкафу, стал рыться на полке.

— Книги читаешь? — вдруг спросил он.

— Теперь только газеты.

— Возьми, — сказал председатель ВЧК протянул Трояну книгу в картонной обложке, на которой было написано: «Максим Горький. В людях»...

Эту книгу полковник Троян хранит по сей день. И каждый раз, когда он, человек совсем не сентиментальный, берет ее в руки, невольно вспоминается ему собственная школа жизни. Рабфак осенью 1919 года... Вечерний юридический факультет... Курсы иностранных языков... И тридцать пять лет беспрерывной чекистской работы.

За эти годы Трояну много раз доводилось слышать символические слова — «меч революции». Для Трояна это не просто крылатая фраза. Он отлично знал, как нужен этот меч, когда дело идет об истинных врагах...

Ученик Дзержинского, которому Феликс Эдмундович доверял серьезную оперативную работу и кого сам рекомендовал в партию, талантливый разведчик Троян с некоторых пор выполнял третьестепенные задания.

Его первый доклад высокому начальнику — человеку в пенсне, с быстрым взглядом больших выпуклых темных глаз — был его последним докладом. Подполковник Троян, сообщая о результатах проверки одного дела, позволил себе высмеять шпиономанию некоторых незадачливых работников, готовых видеть вражеский умысел даже в какой-нибудь мелкой ошибке человека.

Потребовалось много лет и много событий, чтоб стало ясно, в чем тут дело...

В последние годы полковнику Трояну предлагали высокие посты. Он отказывался от них, потому что его увлекала живая, оперативная работа разведчика.

Когда донесение из Южноморска легло на стол генерала из Комитета государственной безопасности, вопрос о том, кому поручить это дело, решили сразу...

После четырех недель, в течение которых полковник Троян занимался эосским делом, многое прояснилось, хоть ни один из узлов до конца еще не был распутан.

У майора Анохина был свой взгляд на это дело. Поначалу он даже уверовал в виновность Лаврентьева. Теперь он, хоть и заколебался, но все еще не мог оторваться от фактов, говорящих против академика. А в сложном деле всегда важно, опираясь на факты, уметь подняться над ними. Тогда лучше видишь их связь и диалектику. Точно так, когда стоишь близко перед большим полотном, сразу схватываешь лишь отдельные детали, видишь их хоть и крупным планом, но раздельно. Чтоб охватить всю картину в целом, нужно отойти на несколько шагов, и все детали сразу займут свое место в общей композиции.

Анохин рассматривал эосское дело узко, как сумму фактов за или против академика Лаврентьева. Все его мысли вращались вокруг Южноморска, Эоса и Лаврентьева.

Троян, размышляя о том же, видел это дело, как звено в большой цепи явлений, происходящих во всем мире. Да, во всем мире. Он рассматривал его на широком фоне событий и, подобно тому как капля может отразить небо, видел в этом деле отражение острой борьбы сил, наполняющей каждый нынешний день нашей жизни.

Тут, конечно, сказывался и размах Трояна, и масштабность его мышления, и большой чекистский опыт. Кроме того, у Трояна было то преимущество, что он видел дело не только в свете документов и фактов, но имел возможность непосредственно общаться с членами эосской экспедиции, с самим Лаврентьевым, чей внутренний мир перед ним представал все полней и полней.

Майор был энергичен, точен, исполнителен, и эти его качества полковник сразу оценил. Но для Анохина, разведчика сравнительно еще молодого, это было первое крупное дело.