Димитр Пеев - Алиби Страница 21

— Но, может быть, Кардам — немец?

— Кардам, дорогой мой, — древнеболгарский хан, — улыбнулся Марков. — Но это имя все-таки наводит меня на некоторые мысли. Сомневаюсь, чтобы господа так хорошо знали нашу древнюю историю. Их всегда волновала новая, а особое любопытство они проявляют к ее последним страницам. И я спрашиваю себя, почему этот субъект выбрал имя достопочтенного хана. Это имя навевает некоторые далекие воспоминания юношеских лет...

— А может быть, его действительно зовут Кардам? — сказал Ковачев. — И он сохранил нарочно свое настоящее имя? Вы ведь тоже так поступили. Вы сами мне рассказывали, как не согласились «ради жандармов» изменить свое имя, как, несмотря на конспиративную практику, вы сохранили в подполье прозвище «бай Крыстьо».

— Асен, это уже слишком! — Воскликнул с притворным возмущением Марков. — Я не ожидал, что ты начнешь меня сравнивать с кем попало, с этими сволочами. Я остался «бай Крыстьо» из-за упрямства, потому что не боялся полиции. А этот очень нас боится, будь уверен. Но я не в обиде — ты еще молод и не знаешь, что одно время существовала студенческая фашистская корпорация «Кардам». Может быть, он состоял ее членом, и сейчас в память о «добром старом времени»... Но мы что-то разболтались. Я все еще не сказал тебе, что содержит основной текст радиограммы.

— А вы легко сумели его расшифровать?

— Легко? Тебе уже давно пора знать, что у нас легко получается только зарплата. Но все-таки можно сказать, что быстро. Дешифровальная электронная аппаратура за два часа нашла ключ. Вообще, этот Кардам хорошо снабжен техникой. Интересно, где он прячет все эти машинки? Они, очевидно, очень рассчитывали на то, что их передачи не будут перехвачены: необычная волна, сверхускоренный темп передач. Скорость — восемьсот цифр в секунду – не шутка, никто не в состоянии записать такое. Конечно, кроме магнитофона. И все-таки. Если бы нам в руки не попала серая коробка, мы бы ничего не ведали. Кто знает, сколько телеграмм было передано до сих пор.

Ковачев взял болгарский текст и еще раз прочитал его слово за словом.

«Роберт», — очевидно, адресат. Что может означать «за месяц тонн объект»? «094 настуран 417 ульрихит» — это, очевидно, какие-то химикалии. А может быть, условное наименование воинской части? «46081» похож на номер воинской части. «Первое 26»? И наконец, — «лавандуламит». Почему «мит»? Существует лаванда, лавандовое масло. Какая-то бессмыслица... А телеграмма как будто бы дешифрована!

— Смотри, смотри! — покачал головой Марков. — И я вот так ломал голову до восьми часов. А все очень просто. Это отчетные данные за август месяц двух наших самых продуктивных шахт, добывающих урановую руду. Объект 094 дал 417 тонн настурана, или урановой окиси, и 46 тонн ульрихита — смеси урановых и ториевых окисей. А объект 081 дал 26 тонн настурана и 3 тонны лавандуламита, или уранового фосфата. Данные абсолютно точные. Вот и все. Как тебе это нравится?

Значит, иностранная разведка добралась до самых секретных данных производства урана.

Дело становилось не только серьезным, но и очень срочным. Каждую минуту могли быть переданы новые сведения, касающиеся важных государственных тайн.

— Ну, помогай бог, — пробормотал смущенно Ковачев. — Думаю, что нам поставят задачу выловить их в самый краткий срок.

— Да, нельзя допустить появления еще одной радиограммы подобного содержания. Но только спокойно! Ни в коем случае нельзя терять самообладания. И пока не говори ничего товарищам. Петев от этого не станет энергичнее, а Дейнов только ударится в панику. — Марков посмотрел в упор на своего заместителя. — С чего это у тебя глаза загорелись, как у кота при виде мыши?

— Я подумал: откуда у них эти данные?

Ковачев едва сдержался, чтобы не сказать больше. «Неужели! Неужели удача!»

— Откуда... Конечно, от тех, кто разбирается в настуране и прочем...

— Из управления «Редкие металлы», да? А вы там с кем говорили? — взволнованно спросил Ковачев.

— С начальником управления.

— А заместитель начальника знает о случившемся?

— А почему он должен знать? Я предупредил, и думаю, что разговор останется между нами. Начальник управления — серьезный товарищ. Я знаю его давно. Как только я начал расспрашивать его о продукции, о руде, он догадался, что могло меня привести к нему чуть свет, и побледнел. А ты... — Полковник испытующе посмотрел на Ковачева. — Ты что скрываешь? Что это за загадки?

— Вы кончили?

— Да. Впрочем, есть еще несколько интересных деталей. Видно, как Кардам избегает повторения некоторых слов — «тонн», «объект», «настуран». Понимает, что это может облегчить дешифровку. На технику надейся, но сам не плошай! Заслуживает внимания и тот факт, что в нашей терминологии вместо слова «ульрихит» употребляется «уранинит», а вместо «лавандуламит» — «урановый фосфат». Но Кардам знает дело в тонкости. Хотя в отчете значатся принятые у нас наименования, он употребляет другие, принятые на Западе. Очевидно, получил там образование. Вот такие дела. Ну, а теперь говори, что у тебя. Вижу, что ты принес какую-то сенсацию, что не с пустой сумой пришел.

— Сума у меня наполнилась, пока я вас слушал, — задумчиво произнес Ковачев.

Внезапно его охватило необъяснимое смущение. Сейчас он выскажет против человека, которого даже и не видел, самое страшное подозрение. Обвинит его в убийстве и в шпионаже. Есть ли у него для этого достаточные основания? А имеет ли он право молчать?

— Ну, что пригорюнился?

— Мне кажется, что я могу назвать того, кто скрывается под именем Кардам, — сказал все еще неуверенным голосом Ковачев.

— Ого! — Воскликнул возбужденно полковник. — Ни больше, ни меньше?! Говори, говори...

— Бывшего супруга Якимовой зовут Петр Василев Хаджихристов. Он окончил институт геологии в Германии, где учился с 1938 по 1944 год. После Девятого сентября присоединился к группе болгар, которые изъявили желание вернуться на родину, и поэтому его посадили в гитлеровский концлагерь около Гамбурга. Освободили их английские войска. До лета 1945 года он находился в английской оккупационной зоне, после чего репатриировался в Болгарию. Член международного союза узников концлагерей и... — Ковачев на миг замолчал, — член Болгарской коммунистической партии, с 1946 года. Сначала он работал инженером в Министерстве промышленности, потом в Шахтпроекте. Позднее был ассистентом в институте геологии, доцентом. А в начале этого года назначен...

Ковачев многозначительно смолк, как бы стараясь усилить эффект.

— Ну, говори же, не испытывай моих нервов.

— Заместителем начальника управления «Редкие металлы».

— Гм... Все? Совсем не мало. А еще что-нибудь есть?

— Есть. Телефонный номер управления был записан в блокноте Якимовой. И перед ним стоит буква «П». Она называла своего бывшего мужа Пьер.

— Что значит — «был записан»?

— Потому что листок, на котором он был записан, вырван. Но отпечаток написанного ясно виден на следующем листке. Хаджихристов на двенадцать лет старше Якимовой. Голос, который позвонил Каменову, сказал...

— Что она сидит с пожилым мужчиной в ресторане в Бояне, — подхватил Марков. — Помню, помню. Та-ак... Значит, бывший супруг... Но с каких пор ты им занимаешься? Ты мне ничего не говорил. А вижу, что хорошо познакомился с его биографией. Или ты скрывал? Подготавливал «бомбу»?

— Никак нет, товарищ полковник. Вчера говорил с Доневой. А сегодня перед тем, как прийти в министерство, зашел в управление «Редкие металлы». В отделе кадров прочел написанную им собственноручно автобиографию.

— И ты предполагаешь, что он убил Якимову, а потом и Каменова?

— Этого я не говорил. Но я почти уверен, что этот человек замешан в деле, которое мы расследуем. Он даже может оказаться центральной фигурой. Подумайте, кто мог располагать первого сентября отчетными данными за август месяц? Сведениями совершенно секретными.

— Я думаю, думаю... Месячные отчеты готовятся к двадцать шестому числу. Это какие-то выдумки плановиков. Данные посланы двадцать седьмого, а получены в управлении двадцать девятого. И еще я думаю об английской оккупационной зоне, и о многих других вещах. Какое у него социальное происхождение?

— Единственный сын видного столичного архитектора. Вырос в роскоши, водил дружбу с сынками богачей. Он сам пишет об этом в автобиографии. Как будто бы хвалится этим. Или хочет сказать: посмотрите, как я правдив и искренен. Хотя мое социальное происхождение и не отвечает вашим догмам, я не боюсь этого.

— И этот человек, после того как столько лет прожил в гитлеровской Германии, внезапно решает вернуться в коммунистическую Болгарию! Что это за припадок патриотизма? Не меняет решения и после пребывания в английской зоне. Гм... Познакомься подробно с его биографией и проверь, не был ли он членом студенческой корпорации «Кардам». Естественно, что он знает немецкий не хуже, чем болгарский. Может быть, даже предпочитает вести на нем «профессиональные» разговоры.