Ян Флеминг - Бриллианты вечны. Из России с любовью. Доктор Ноу Страница 21

На трибунах раздались гневные крики. Бонд опустил бинокль и увидел, как покрытая потом, с пеной у рта, гнедая под номером «10» молнией промчалась через финиш. Ее соперницы отстали на пять корпусов. Вторым был номер третий, третьим — отставший от него на какую-то секунду номер первый.

«Неплохо, — подумал Бонд, — свист и рев озлобленной толпы. Совсем неплохо. И как великолепно этот жокей все проделал! Он наклонил голову так низко, что даже Писсаро должен будет признать, что Белл просто не мог видеть соседнюю лошадь. Вполне естественная попытка приблизиться к внутренней части дорожки перед выходом на финишную прямую. Белл не поднял головы вплоть до финиша и продолжал подгонять лошадь хлыстом так, как будто думал, что соперники отстали от него не больше, чем на полкорпуса».

Бонд подождал, пока на табло появились результаты заезда, встреченные зрителями свистом и издевательскими выкриками: «Номер 10 «Застенчивая улыбка» пять корпусов. Номер 3, полкорпуса. Номер 1, три корпуса. Номер 7, «Пиранделло», три корпуса».

Лошадей уже выстраивали, чтобы вести на взвешивание, но толпа по-прежнему требовала крови, видя, как «Трезвонящий» Белл, улыбаясь во весь рот, бросил хлыст помощнику, соскочил с «Застенчивой улыбки», которая все еще не могла успокоиться, снял седло и поволок его на весы.

Внезапно настроение толпы изменилось. Теперь возгласы выражали одобрение. На табло, напротив номера 10, появилась белая табличка с надписью «Протест». Из громкоговорителей раздалось: «Прошу внимания! В этом заезде жокей номера 3, Т.Лакки заявил протест по поводу поведения жокея номера 10 «Застенчивая улыбка», Т.Белла. Не выбрасывайте свои билеты. Повторяю, не выбрасывайте свои билеты.

Бонд достал платок и вытер вспотевшие руки. Он представил себе, что происходит сейчас в просмотровом зале, за судейской ложей. Должно быть они просматривают фильм. Белл наверняка стоит с обиженным видом, а рядом с ним — жокей третьего номера, еще более обиженный. Присутствуют ли при разбирательстве владельцы лошадей? Если да, то, наверное, по жирной морде Писсаро ручьями течет пот за воротник? Может там и хозяева остальных лошадей, бледные и злые?

Загремел громкоговоритель:

— Внимание, внимание. Информация по предыдущему забегу. Номер 10, «Застенчивая улыбка», дисквалифицирована. Победителем заезда стал номер 3. Решение обжалованию не подлежит.

В раздавшемся радостном реве толпы Бонд поднялся, слегка размял затекшие ноги и руки и отправился в бар. Теперь за «бурбоном» с родниковой водой надо поразмыслить о том, как передать Беллу обещанные деньги. Процедура эта Бонду не нравилась, но грязевые ванны были местом людным, а в Саратоге его никто не знал. Но после передачи денег он не сможет больше помогать агентству Пинкертонов. Надо будет еще позвонить «Тенистому» и пожаловаться, что получить свои кровные пять тысяч ему не удалось: пусть у того голова поболит и по этому вопросу. Забавно было помогать Лейтеру обвести этих людишек вокруг пальца, но теперь — его очередь поработать.

Кое-как Бонду удалось-таки пробраться в бар. Для этого надо было, однако, как следует потолкаться.

13. Грязевые ванны

Кроме Бонда в маленьком грязном автобусе ехали лишь сидевшая рядом с шофером негритянка с высохшей от болезни рукой, да девушка, старавшаяся не держать на виду руки. Голова ее была укрыта густой черной вуалью, ниспадающей на плечи подобно маске пчеловода и не касающейся кожи на лице.

На бортах автобуса красовалась надпись «Грязевые и серные ванны», а на лобовом стекле было написано: «Ходит каждый час». За весь путь через город новых пассажиров не объявилось, и автобус свернул с главной дороги на плохую, засыпанную гравием и обсаженную пихтами дорожку. Проехав пол-километра, автобус опять повернул и покатил вниз в сторону нескольких облезлых серых строений. В центре между ними поднималась в небо сложенная из желтого кирпича труба, из которой вилась вертикально, ибо ветра не было, тоненькая струйка черного дыма.

Площадка перед входом была абсолютно пуста, но как только автобус остановился на заросшей сорняками гаревой дорожке перед тем местом, где, видимо, находился вход, на верхней площадке лестницы, перед зарешеченной дверью появились два старичка и хромая негритянка. Они ждали, пока пассажиры не поднимутся к ним.

Как только Бонд вышел из автобуса, в нос ему ударил тошнотворный запах серы. Запах этот был настолько ужасающим, что казалось, доходил сюда прямо из ада. Бонд отошел в сторонку и сел на грубо сколоченную скамью под казавшимися неживыми пихтами. Там он просидел несколько минут, готовя себя к тому, что должно было произойти с ним после того, как он войдет в двери ада, и ему надо было преодолеть чувство отвращения и брезгливости. Бонд подумал, что частично такая реакция была нормальной реакцией здорового человеческого тела при соприкосновении с миром болезней, а частично была вызвана видом огромной мрачной трубы, извергавшей черный дым. Но, пожалуй, больше всего на него воздействовала сама перспектива прохода через эти двери, покупки билета, раздевания и дачи своего чистого тела в чужие руки, которые неизвестно что будут делать с ним в этом богом забытом заведении.

Автобус уехал, и Бонд остался один. Было очень тихо. Бонд подумал, что дверь и два окна по бокам похожи на глаза и рот. Дом, казалось, смотрел на него, следил за ним и ждал… Рискнет ли он войти? Попадется ли он на крючок?

Бонд заерзал. Потом встал и решительно направился к дому, пересек гаревую дорожку, поднялся по ступеням, и дверь захлопнулась за ним.

Он оказался в обшарпанной приемной. Серные пары здесь ощущались еще резче. За железной решеткой стояла конторка, на стенах, в застекленных рамочках, висели рекомендательные письма, аттестаты и хвалебные рекомендации, в углу стоял шкаф с выложенными на полочках пакетиками. Над ними была прикреплена табличка с неряшливо, от руки сделанной надписью: «Возьмите с собой наш целебный набор. Лечите себя самостоятельно». На стоявшей рядом подставке с рекламой дешевого дезодоранта красовался перечень цен. Реклама гласила: «Чтобы из ваших подмышек дух шел как от свежих пышек!»

Увядшая женщина с венчиком рыжеватых волос над узким лбом, с лицом рыхлым как взбитые сливки, медленно подняла голову и посмотрела на него сквозь решетку, ограждавшую конторку, оторвавшись от книжки с подобающим названием: «История о настоящей любви».

— Чем могу помочь? — это был голос, предназначенный для чужаков, для тех, кто не знал, за какие ниточки надо дергать.

Бонд с видом осторожного отвращения, как от него и ожидалось, сказал в ответ:

— Я хотел бы принять ванну.

— Грязевую или серную? — свободной рукой (второй она придерживала раскрытую книгу) женщина потянулась за пачкой билетов.

— Грязевую.

— Может, купите абонемент? Это будет дешевле.

— Нет, один билет, пожалуйста.

— Полтора доллара, — она положила перед ним розовато-лиловый билет и придерживала его пальцем до тех пор, пока Бонд не положил на конторку деньги.

— Куда мне теперь идти?

— Направо, — ответила она. — По коридору. Ценные вещи лучше оставить здесь. — Она протянула Бонду большой белый конверт. — И не забудьте написать свою фамилию.

Искоса она наблюдала за Бондом, пока он клал в конверт часы и мелочь.

Двадцать стодолларовых банкнот он оставил лежать в кармане рубашки. Надолго ли? Он вернул конверт женщине.

— Спасибо.

— Пожалуйста.

В дальнем конце приемной стоял низенький турникет, рядом с которым были прикреплены две картонные руки с надписями «грязь» и «сера». Их указательные пальцы были направлены, соответственно, вправо и влево.

Бонд прошел через турникет и, повернув направо, попал в сырой коридор с цементным, плавно уходящим вниз полом. Спустившись по нему и пройдя сквозь крутящуюся дверь, он оказался в длинной зале со стеклянным высоким потолком и кабинами вдоль стен.

В зале было душно и жарко, пахло серой. Двое молодых, на вид не шибко умных, парней, единственной одеждой которых были серые полотенца вокруг талии, играли в карты за стоящим у входа столиком. На столике были две наполненные до отказа окурками пепельницы и тарелка с грудой ключей. Один из них, увидев Бонда, выбрал на тарелке ключ и протянул ему. Бонд подошел и взял ключ.

— Двенадцатая, — сказал парень. — А билет где?

Бонд отдал ему розовую бумажку, и тот лениво махнул рукой в сторону находившихся у него за спиной кабин, а головой кивнул на другой выход из зала.

— Ванны принимают там.

Оба забыли про Бонда и вернулись к своей игре.

В обшарпанной кабине не было ничего, кроме сложенного полотенца, на котором от частой стирки не осталось ни единой ворсинки. Бонд разделся и обвязался полотенцем. Банкноты он свернул в тугой рулончик и засунул их в карман пиджака, прикрыв носовым платком. Надеялся он на то, что сюда любой мелкий воришка вряд ли залезет, если времени в обрез. Кобуру с пистолетом он повесил под пиджак, вышел из кабины и запер за собой дверь.