По светлому следу (сб.) - Томан Николай Владимирович Страница 21

Дружинин порывисто протянул руку Строганову:

– Спасибо, Иван Прокофьевич, спасибо за совет! Поверьте моему слову – недолго осталось ждать. Вопрос всего нескольких дней.

Илья легонько толкнул отца локтем:

– Не пора ли нам?

Иван Прокофьевич решительно поднялся:

– Ну, мы пойдем. Извините, если чего лишнего наговорили, но ведь мы свои люди, на нас нельзя быть в обиде. А совет наш попомните.

Проводив Строгановых до дверей, Дружинин вернулся к Воеводину и сказал восхищенно:

– Какой народ! Да ведь с таким народом черт знает что можно совершить! Разве испугаешь его какой-то фашистской миной!

ПО-ПРЕЖНЕМУ ВСЕ В ТУМАНЕ

Следующий день был спокойным. С утра Дружинин ездил в горсовет по неотложным делам, потом совещался в райисполкоме с прибывшими инженерами, принимал у себя заведующего гороно. А когда наконец немного освободился и взялся за газеты, вошла Варя и доложила, что пришел инженер Орликов.

– Сергей Сергеевич? – удивился Дружинин. – Да ведь он был у меня сегодня! Что там у него такое?

– Говорит, по неотложному делу.

– Ну что ты будешь делать со стариком! – вздохнул Дружинин. – Пригласи его.

Пожилой, седоволосый инженер Орликов вошел, слегка прихрамывая и опираясь на толстую палку с массивным набалдашником.

– Извини, Владимир Александрович, – что я к тебе вторично, – густым басом начал он, – но я с жалобой на саперов. Что же это такое! Оцепили все заводы и никого не подпускают. Как же я смету составлять буду?

– Ну-ну, успокойся! – улыбнулся Дружинин. – Раскипятился! Ничего, дорогой Сергей Сергеевич, не поделаешь. Ты же знаешь, что заводы заминированы и могут в любой момент взорваться?

– Ну, так что же из того, что заминированы? – не успокаивался Орликов. – А когда я мост через Дон строил, нас день и ночь бомбили и обстреливали, а я его все-таки построил. И ничего, жив-здоров, как видишь.

– Ну, тогда была война, а теперь другое дело.

– Как другое дело? Разве дух боевой из нас уже выветрился?

– Не узнаю тебя, Сергей Сергеевич! Очень ты ершистым стал, – засмеялся Дружинин и серьезно добавил: – Дело тут, конечно, не в боевом духе, а в простом благоразумии, так что ты два-три дня воздержись от посещений заводов. Я тебе просто запрещаю это. И не будем больше портить нервы друг другу. У тебя все?

– Все, – мрачно отозвался Орликов.

Дружинин подал ему руку:

– Ну, будь здоров!

Когда инженер ушел, Владимир Александрович снова взялся за газеты. Но тут вошла Варя и доложила о приходе капитана Шубина.

Хмурое лицо капитана не предвещало ничего хорошего. Это отметил Дружинин еще до того, как Шубин успел открыть рот.

– Ну, что новенького? – спросил его Владимир Александрович. – По-прежнему, значит, плывем в тумане? А как же Хмелев ведет себя теперь?

– Очень странно, – ответил Шубин, закуривая папиросу. – Все свободное время проводит в библиотеках, хотя, как мне известно, никогда не увлекался чтением.

– Пристрастился, значит, на старости лет.

– Не похоже что-то. Книги он берет по какому-то списку, перелистывает их и, не читая, возвращает.

– Да… – пожал плечами Дружинин. – Странновато…

ЧТО ЖЕ ИЩЕТ ХМЕЛЕВ?

Владимир Александрович давно уже не имел отдыха. Он терпеть не мог безделья. А теперь, в дни великой восстановительной страды, выходные дни были для него особенно тягостны. Дружинину почти физически больно было смотреть на остановившиеся станки, опустевшие комнаты учреждений. Начинало казаться, что все вокруг замерло, перестало двигаться и совершенствоваться.

А в последние дни забыл Владимир Александрович уже не только об отдыхе, но и о спокойном сне. Днем и ночью думал он теперь о мине, видя в ней коварного врага, который хотя и не наносил пока осязаемого удара, но ежечасно, ежеминутно грозил большой бедой. И уже вч одной только этой угрозе таилась немалая опасность.

Дружинин был волевым, темпераментным человеком. Он привык принимать быстрые, смелые решения, но теперь нужна была другая тактика. Он обязан был проявлять особую осторожность, выдержку, тщательно анализировать создавшуюся обстановку. Хорошо понимая необходимость всего этого, Владимир Александрович очень досадовал, однако, что приходится терять драгоценное время.

В газетах уже сообщалось о первых успехах соседних промышленных районов. Во всех уголках страны шла стройка, a в Краснорудске работа застопорилась из-за угрозы взрыва. Дружинин верил в искусство Воеводина и не сомневался, что рано или поздно он найдет мину. Вопрос только в том – когда?

Шубин шел к той же цели своим путем. Он видел разгадку тайны в самом Хмелеве, который не договаривал чего-то. Дружинин был с ним отчасти согласен в этом, но ему казалось, что Шубин ошибается, ио ходя из одних только подозрений. И вот Владимир Александрович сам решил сходить к Хмелеву и вызвать его на откровенный разговор.

Небольшой аккуратный домик бывшего кузнечного мастера находился в конце тихой, безлюдной улицы. Владимир Александрович вышел из машины неподалеку от него и пошел дальше пешком. Подойдя поближе к домику Хмелева, он заглянул в низкое окошко. Его удивил беспорядок, царивший в комнате: подоконник, стол и даже пол ее были завалены книгами, тетрадями и какими-то бумагами.

«Уж не сошел ли с ума старик?» – мелькнула у Владимира Александровича тревожная мысль. Он хотел уже было отказаться от своего намерения зайти к нему, но в это время Хмелев, сидевший на полу спиной к окну, обернулся и увидел Дружинина. Старый мастер поспешно вскочил на ноги и, крикнув что-то, побежал открывать дверь.

– Здравствуйте, Владимир Александрович! – приветливо сказал он, ничуть не растерявшись. – Заходите, пожалуйста. Вот уж не ожидал вас у себя увидеть! Премного вам за это благодарен.

– Вы ведь не знаете, зачем я пришел. Может быть, зря благодарите-то, – заметил Дружинин.

Хмелев улыбнулся:

– Если бы кто-нибудь другой пришел, я бы не решился, пожалуй, благодарить, a вас вот благодарю.

– Почему же?

– Я знаю, мне теперь не доверяют. Однако таким людям, как вы, легче, чем другим, разобраться – сломлен во мне дух советский или не сломлен. Вам полагается знать человека глубже и верить – в него крепче, чем другим.

– Любопытно рассуждаете, – задумчиво произнес Дружинин, дивясь неожиданной для него логике Хмелева. – Вот только ведете себя не совсем понятно. Если бы дух советский не был в вас сломлен, вы не примирились бы с недоверием, которое к вам питают, старались бы рассеять его. – Он обвел глазами пол, заваленный книгами, и добавил раздраженно: – Черт знает, что у вас тут творится! Прямо-таки погром какой-то…

Хмелев, казалось, не обратил никакого внимания на это замечание и спросил:

– А откуда это видно, что дух советский во мне сломлен? Нет, Владимир Александрович, я еще не отказался от надежды защитить свое достоинство. А ход мыслей у меня такой: перво-наперво нужно было мне решить, что у нас сейчас самое главное. Прикидывал я и так и этак, и выходило, что главное сейчас – это судьба заводов. Значит, если я помогу решить главное, то буду действовать по-советски, а люди потом пусть уж сами решат, что я за человек. Короче говоря, хочу я помочь мину найти, а что при ней, может документ, порочащий меня, окажется, так это уж дело второстепенное.

Увидев, что Дружинин все еще стоит посреди комнаты, Хмелев спохватился вдруг и подал ему стул.

– Садитесь, пожалуйста, – смущенно проговорил он. – Простите, что сразу не предложил. Тяжело мне, Владимир Александрович, на старости лет такое подозрение к себе видеть… Об этом день и ночь неотступно думаю, потому, может быть, чудаком стал казаться. Вот эти книги почему разбросаны? Перевод донесения Гербста я ищу. Оно ведь по-немецки было написано, и я не мог разобраться в нем. Попросил племянника, ученика восьмого класса, перевод сделать. Он перевел мне донесение на русский язык, а я для памяти записал его на переплете какой-то книги. У меня ведь большая библиотека сына осталась. После войны я передал ее горсовету на пополнение городских читален, разграбленных фашистами. Вот и хожу теперь по библиотекам, ищу ту книгу, на переплете которой перевод записан. Подлинник-то я капитану Овсянникову передал, когда он стал мину разыскивать. Донесение Гербста хотя и не дописано было, но в нем есть кое-какие цифры, которые, возможно, пригодились бы.