Богомил Райнов - Агент, бывший в употреблении Страница 22

— Я почти забыла его вкус. Мне ничего не стоит усесться с важным видом за столик в кафе «Захер», но если ты сидишь одна, то люди думают о тебе бог знает что.

Разговор происходит на кухне, где хозяйка уже готовит чай и расставляет тарелочки для торта.

— А почему такая красивая женщина, как вы, сидит где бы то ни было одна?

— Вы щедры на комплименты. Я это еще позавчера отметила. Но, если вы хотите получить ответ на ваш вопрос, то обратитесь к Табакову. «Мужчина-собственник»… Вам знакомо это выражение?

— Вы хотите сказать, он вас ревнует?

— Ни о чем таком и не мыслила говорить.

— Может, в таком случае это вы его немного ревнуете?

— К кому? К собаке? Не припомню, чтобы он испытывал к кому бы то ни было, кроме как к Черчу, сильное чувство. Говорю же вам: «мужчина-собственник», таков мой благоверный.

Продолжение беседы протекает уже в гостиной. Мы сидим визави в глубоких креслах за низеньким столиком. Перед нами чайный сервиз с большим фарфоровым чайником и шоколадный торт. Старательно пытаюсь сосредоточиться на этих предметах, поскольку стоит мне немного отвести от них взгляд, как он падает на роскошные, точно кем-то изваянные, бедра в тонких бежевых чулках. Не то чтобы дама назойливо выставляет напоказ свои прелести — просто эти кресла ужасно нескромные. И сведены ли ноги, чуть раздвинуты или скрещены, вид одинаково вызывающий. Только сейчас замечаю во всех деталях, как преобразилась Марта. Ни банного халата, ни пеньюара, ни стоптанных тапочек. Несмотря на холодноватый прием, женщина учла то обстоятельство, что ей предстоит встреча с незнакомым существом противоположного пола. На округлом теле — белая блузка, воздушная, как легкое дуновение ветра, серая, достаточно короткая юбка, согласующаяся с модой и сезоном, изящные туфли на каблуке средней высоты — ничего общего с теми обычными в наши дни башмаками, в которых находят сочетание скалолазные ботинки и ходули.

Сквозь тюлевые занавески струится свет июльского дня — мягкий и приятный. Из магнитофона доносится приятная разнеживающая музыка. Не уверен, что это венский вальс, но положительно не механический стук копыт по черепу, который называется «техно». Хозяйка источает легкий аромат дорогих духов, напоминающий о том, что жизнь не так уж плоха, особенно в женской компании.

Мы разговариваем о всяких пустяках, не особенно стараясь поддерживать разговор, и паузы становятся все длиннее, поскольку наступает очередь языка взглядов и многозначительного молчания.

— Уже пять, а жара все никак не спадет, — замечает Марта, вставая и делая два шага к окну.

Жара меня не особенно занимает. Мое внимание сосредоточено на этих выразительных бедрах, столь рельефно проступающих сквозь тонкую ткань короткой юбки.

— Может, — бормочу, — если открыть окно, станет прохладнее?

— Станет еще жарче. Это Вена, зимой — вьюги, летом — жара.

— Тогда могли бы кое-что сбросить с себя, — предлагаю. — Мы ведь свои люди.

— Я так легко одета, что не вижу, что тут можно снять.

— Что так легко надето, то так же легко может быть снято, — возражаю.

Марта поднимает оголенные руки, в гармоничных формах которых нет и намека на дряблость, и погружает пальцы в волны своих пышных каштановых волос. При этом ее большие груди едва не вываливаются из глубокого декольте.

Она стоит так, продолжая смотреть в окно, а я тем временем приближаюсь к ней сзади, фиксируя взглядом застежку тонкой молнии на ее блузке.

— Может, если расстегнуть молнию, вам станет прохладнее… Помочь?

— Помогите. Сколько можно ждать!

Этот летний предвечерний час с нежной мелодией из магнитофона, легким ароматом дорогих духов и полураздетой женщиной в моих объятиях… Ничего особенного. Когда-то это называлось «заниматься любовью», а теперь молодежь называет это — «трахаться». Для меня же это всего лишь прекрасное напоминание о прошлом, возможно, последний теплый момент в моей в общем-то «прохладной» жизни.

Торт от «Захера» и последовавшие за ним жадные объятия — этот случай мог бы остаться мелким инцидентом в череде серых будней, но он незаметно перерастает в постоянную связь. Каждый из нас, конечно, занят своими обычными заботами, но свободное время мы по неписаной традиции проводим вместе, на верхнем этаже.

Разговариваем о разных вещах. Она мне рассказывает случаи из своей жизни, например, как ее отец был назначен каким-то техническим сотрудником при посольстве в Бонне, а она, усомнившись, что за границей их продержат достаточно долго, чтобы успеть обзавестись дипломом о высшем образовании, решила пойти на компьютерные курсы. В это время Табаков был уже на пике своей карьеры, и Марта набралась смелости представиться ему, спросив, нет ли у него возможности взять ее на работу — хотя бы в качестве секретарши.

— Он оглядел меня так бесцеремонно, — говорит Марта, — что я приготовилась к тому, что он предложит мне задрать юбку, чтоб посмотреть на мой зад, а он сказал: «Взять тебя в качестве секретарши не могу. Эта должность для некрасивых женщин. Но я могу взять тебя в другом качестве. Прямо сейчас обещать не буду, но есть вероятность, что попозже я возьму тебя, скажем, в качестве жены — если будешь слушаться и вести себя прилично».

— И после этого он велел тебе задрать юбку?

— Нет, он этого так и не предложил, хотя я была готова к подобному испытанию. «Если будешь слушаться». Для Табакова первое и самое важное качество в человеке — послушание. Ему, естественно.

— И вы расстались потому, что ты оказалась непослушной?

— Вовсе не потому. Просто после того, как он мной пресытился — а пресыщение у него наступает очень быстро — он практически забыл обо мне. Заставлял сидеть дома, чтобы я, по его словам, ненароком не выкинула какой-нибудь глупости, и в то же время почти позабыл о моем существовании. Он совсем не испытывает потребности к женщине. Что ему с ней делать? Ему нужна секретарша и служанка. А у него есть и та, и другая. Поэтому однажды, когда меня разобрала злость, я набралась смелости и сказала ему: «Траян, если я тебе надоела, скажи мне об этом прямо». А он ответил: «Именно это я и хотел сказать, но хорошо, что ты сама обо всем догадалась». Вот так.

— Не заметно, чтобы ты была огорчена этим.

— Я огорчена, Эмиль, но не этим. Уходит мое время… Я чувствую, как оно утекает, словно боль…

— Не говори так, — укоряю ее. — Ты в самом расцвете сил.

— Да, верно, в расцвете. И уже перехожу рубеж. Нахожусь между расцветом и увяданием. Отцветаю.

— У каждого возраста свое очарование, — бормочу, не особенно задумываясь.

Однако она, в противоположность мне, задумывается. Женщина и эта ее напасть — годы! Попробуй, примири эти два начала…

— Хорошо, что ты появился, — слышу ее невнятное бормотание. — Если бы ты помедлил еще немного, может, ничего бы и не случилось.

«Если бы я помедлил еще немного, может, меня вообще бы уже не было», — отвечаю ей, но в манере Однако — мысленно.

Умолкаем, а молчание, как известно, — преддверие сонного забытья.

В очередной раз прохожу мимо офиса Табакова, но рекламный щит в глубине помещения по-прежнему неосвещен. Лишь через неделю мрак сменяется светом.

Час ночи. Ворота гаража приподняты. Макс или Мориц молча делает мне знак в сторону крутой лестницы: мол, поднимайся. Табаков на своем обычном месте за столом в компании Черчилля, который при моем появлении лениво, но все-таки дружелюбно начинает помахивать обрубком хвоста.

Хозяин дома по-прежнему занят бумагами. Моя гипотеза о том, что он забросил бизнес, вынужденный заняться нелегкой задачей охраны от плохих парней нажитого имущества, по-видимому, ошибочна. Игрок по-прежнему за игорным столом.

Обмениваемся несколькими ничего не значащими фразами в основном по поводу моих коварных попыток завоевать любовь Черча, а также по возникшей проблеме, касающейся опять же пса, который стал плохо есть. Расценить это можно не только как старческий каприз — бульдогу как-никак уже восемь лет, — но и как симптом какого-то заболевания.

— Я так и не понял, с какой целью ты заперся в этой роскошной тюрьме, — замечаю. — Жизнь свою оберегаешь или сторожишь свое богатство?

— Наивный вопрос, Эмиль. Ясное дело, что оберегаю самое ценное. Я не о Черче, он и сам в состоянии о себе позаботиться. А вот у меня нет его клыков, поэтому приходится быть начеку. Что же касается богатства, то оно надежно укрыто. Хочешь на него взглянуть?

— Не хочу показаться нахалом, но раз ты сам предлагаешь…

— Я не люблю хвалиться своим имуществом, но для тебя сделаю исключение.

Он подходит к стене со встроенными книжными шкафами, берет с полки миниатюрную зажигалку и направляет ее на один из шкафов. Тот сначала отходит назад, а потом отъезжает в сторону, открывая проход в смежную комнату.