Лен Дейтон - Смерть - дорогое удовольствие Страница 22

– Не уверена, что ты прав. Дэтт намекает на это, но я не уверена.

– Ну, а я уверен, – сказал Жан-Поль. – Могу поспорить, что эти фильмы и фотографии находятся в распоряжении министерства внутренних дел. Вероятно, Люазо все их видел. Возможно, они каждую неделю устраивают просмотр для узкого круга. Может быть, Люазо видел фильм о нас с тобой не позже, чем через сутки после того, как тот был снят.

– Ты думаешь? – В ней поднялась волна страха, почти паники, ударившей как ток в два киловатта.

Большая прохладная рука Жана-Поля сжала ее плечо. Ей хотелось, чтобы он сжал еще крепче. Ей хотелось, чтобы он причинил ей такую боль, которая искупила бы все грехи. Она представила, как Люазо смотрит фильм в компании полицейских. Господи всемилостивый, этого не может быть. Пожалуйста, пожалуйста, Господи. Она вспомнила, что уже испытывала мучения от совершенных ею глупостей, но эта была самой ужасной из всех.

– Но зачем хранить фильмы? – спросила Мария, хотя и знала ответ.

– Дэтт отбирает людей, которые пользуются этим домом. Дэтт психиатр, он гений…

– Злой гений…

– Возможно, и злой. – Жан-Поль хотел быть объективным. – Возможно, он злой гений, но, собрав избранный круг людей, обладающих большим влиянием, имеющих большой вес и могущество в мире дипломатов, Дэтт может давать правильные оценки людям и предсказывать их поведение во всем, что они делают. Многие важные шаги французского правительства были предприняты благодаря дару предвидения Дэтта и его анализу сексуального поведения.

– Это подло, – сказала Мария.

– Таков современный мир.

– Вернее, современная Франция, – поправила Мария. – Гадкий человек.

– Он не гадкий, – не согласился Жан-Поль. – Он не отвечает за то, что делают другие люди. Он их даже не поощряет. Ведь его гости могли бы безукоризненно соблюдать правила приличия, и Дэтт был бы счастлив отмечать и анализировать их безупречное поведение.

– Voyeur.[43]

– Он даже не voyeur. Странная история. Но именно странность делает это дело таким важным для министерства. И именно поэтому твой бывший муж не может изъять фильм, даже если бы и захотел.

– А как насчет тебя? – небрежно спросила Мария.

– Будь благоразумной, – сказал Жан-Поль. – Это правда, что я выполняю небольшие поручения Дэтта, но я не являюсь его confidant.[44] У меня нет ни малейшего представления о том, что произошло с фильмом…

– Их иногда сжигают, – вспомнила Мария. – И очень часто их забирают люди, которых они касаются.

– Ты никогда не слышала о копиях?

Надежды Марии угасли.

– Почему ты не спросишь о фильме, который был снят о нас?

– Потому, что ты сказала: «Пусть они его хранят. Пусть показывают его каждую пятницу вечером». Ты так сказала.

– Я была пьяна, – сказала Мария. – Это была шутка.

– Шутка, за которую мы оба дорого платим.

Мария фыркнула.

– Тебе нравится мысль о том, что люди смотрят наш фильм. Это просто образ, который ты хотел бы воплотить. Великий любовник… – Она прикусила язык, чуть было не добавив, что фильм – единственное документальное доказательство его гетеросексуальности. – Люазо может изъять фильм, – сказала Мария, и хотя она была уверена, уверена, уверена, что Люазо не видел фильма, воспоминание о пережитом страхе оставалось. – Люазо мог бы достать его. – Отчаяние заставляло ее желать, чтобы Жан-Поль согласился с ней хотя бы в этом малозначительном вопросе.

– Но он не станет, – возразил Жан-Поль. – Не станет потому, что в нем замешан я, а твой бывший муж испытывает ко мне глубокую и нелогичную ненависть. Беда в том, что я могу понять, почему он так поступает: я недостаточно хорош для тебя, Мария. Вероятно, было бы лучше, если бы Люазо не ревновал тебя ко мне. Возможно, нам следует прекратить встречаться на несколько месяцев.

– Убеждена, что именно так и следует поступить.

– Но я не могу этого вынести, Мария.

– Какого черта не можешь! Мы не любим друг друга. Я для тебя только удобный компаньон, и у тебя столько других женщин, что ты просто не заметишь моего отсутствия. – Она начала презирать себя раньше, чем закончила предложение. Конечно, Жан-Поль тотчас же распознал ее мотив.

– Моя дорогая маленькая Мария. – Он легонько и несексуально коснулся ее ноги. – Ты отличаешься от других. Другие просто глупые девки, которые забавляют меня, как декорации. Они не женщины. Ты единственная настоящая женщина, которую я знаю. Ты женщина, которую я люблю, Мария.

– Сам мсье Дэтт, – сказала Мария, – мог взять фильм.

Жан-Поль свернул на обочину и остановился.

– Мы довольно долго играли в эту игру, Мария.

– В какую игру? – спросила Мария. Позади них водитель такси принялся жутко ругаться, как только понял, что они не собираются двигаться.

– Игра в то, как сильно ты ненавидишь Дэтта, – пояснил Жан-Поль.

– Я действительно его ненавижу.

– Он твой отец, Мария.

– Он мне не отец, это просто глупая история, которую он тебе рассказал из каких-то своих соображений.

– Тогда где твой отец?

– Его убили в 1940 году в Буйоне, в Бельгии, во время боев с немцами. При воздушном налете.

– Он был того же возраста, что и Дэтт.

– Как и миллионы других мужчин, – пожала плечами Мария. – Это настолько нелепая ложь, что не стоит и спорить из-за нее. Дэтт надеялся, что я проглочу эту историю, но даже он сам больше не упоминал о ней. Дурацкая ложь.

Жан-Поль неуверенно улыбнулся.

– Почему?

– О Жан-Поль! Почему! Ты же знаешь, как работает его маленький злой умишко. Я вышла замуж за важного человека из Сюртэ. Разве ты не понимаешь теперь, как удобно было бы заставить меня считать его моим отцом? Своего рода страховка, вот почему.

Спор утомил Жана-Поля.

– Ладно, пусть он не твой отец. Но я все же думаю, что тебе следует сотрудничать.

– Как сотрудничать?

– Делиться с ним информацией.

– Сможет он отдать фильм, если информация будет того стоить?

– Я могу его спросить. – Он улыбнулся. – Теперь ты разумна, любовь моя.

Мария кивнула, машина тронулась. Жан-Поль запечатлел быстрый поцелуй у нее на лбу. Таксист, увидев такое, издал клаксоном короткий запрещенный сигнал. Жан-Поль опять поцеловал лоб Марии, на этот раз несколько более страстно.

Огромная Триумфальная арка вырастала перед ними, когда они неслись по площади Звезды, как обмылки по кухонной раковине. Сотни шин скрипели в борьбе с центробежной силой. Поток вынес их на бульвар Великой армии. Транспорт замер по сигналу светофора.

Мужчина, ловко танцующий между машинами, собирал деньги, просовывая взамен газеты в окошки машин, его движения напоминали танец с веером. Когда сигнал светофора изменился, машины рванулись вперед. Мария развернула свою газету. Краска еще не высохла и размазалась под большим пальцем. Заголовок гласил: «Исчезают американские туристы». Там была фотография Гудзона, американского исследователя водорода. В газете говорилось о том, что, по сообщению американского посольства, он был руководителем проекта, связанного с замораживанием пищи, который назывался «Паркс». Ни лицо, ни имя человека ничего не говорили Марии.

– Есть что-нибудь интересное? – спросил Жан-Поль, который в это время состязался с «мини-купером».

– Нет, – ответила Мария, стирая типографскую краску с большого пальца. – В это время года никогда нет ничего интересного. Англичане называют это время глупым сезоном.

Глава 18

В «Собаках» был весь спектр удовольствий. В заведении было темно, жарко, и все корчились, как черви в банке с наживкой.

Музыка оглушала, а напитки стоили невероятно дорого даже для Парижа. Мы с Бирдом сидели в углу.

– Заведение совершенно не в моем вкусе, – заявил Бирд. – Но в некотором смысле оно мне нравится.

Девушка в золотой вышитой пижаме протискивалась между столиками. Проходя мимо нас, она наклонилась и поцеловала меня в ухо.

– Дорогой, – промурлыкала она, – давно не виделись. – И тем полностью исчерпала свой запас английских слов.

– Черт побери, – сказал Бирд, – просвечивает насквозь, черт побери.

Девушка признательно потрепала плечо Бирда и двинулась дальше.

– У вас действительно замечательные друзья. – Бирд перестал меня критиковать и стал рассматривать как социальную достопримечательность, которая стоит того, чтобы на нее посмотреть.

– У журналиста должны быть контакты, – объяснил я.

– Мой Бог, конечно! – воскликнул Бирд.

Музыка неожиданно прекратилась. Бирд вытер лицо красным шелковым платком.

– Похоже на кочегарку, – сказал он.

Клуб странно притих.

– Вы были военно-морским инженером?

– Я действительно закончил артиллерийскую школу и начал служить лейтенантом. Закончил службу капитаном третьего ранга. Мог стать капитаном первого ранга, если бы случилась хоть небольшая война, или контрадмиралом, если бы война была большая. Никаких иллюзий и неоправдавшихся ожиданий. Двадцати семи лет службы на флоте вполне достаточно. Я прошел через все. В моем послужном списке больше кораблей, чем я в состоянии запомнить.