Лен Дейтон - Мозг ценою в миллиард Страница 22

— А-а-х!..

— Вы тоже удовлетворяете «сиюминутные потребности»[4], — не отказал я себе в язвительной реплике.

Шток немного помолчал, а затем посмотрел как бы сквозь меня.

— Я касался живого Ленина, — сказал он. — Я стоял рядом с ним на площади Восстания в июле 1920 года — и я ощущал его. Так что не вам повторять ленинские слова о сиюминутных потребностях.

Мой гость, говоря это, стаскивал рубашку, и фраза прозвучала откуда-то из-под белой хлопчатобумажной ткани. Под рубашкой оказалась майка цвета хаки. Снова появилось раскрасневшееся и улыбающееся лицо Штока.

— Вы читали поэта Бернса?

Он повесил на вешалку брюки, оставшись в длинных кальсонах и носках с длинными резиновыми подвязками.

— Я знаю «Оду Хаггису», — ответил я. Да и кто не знал этой оды! Хаггис, или ливер в рубце — шотландское блюдо из бараньей или телячьей печени, сердца и легких, прославился на весь мир благодаря Роберту Бернсу, воспевшему это народное блюдо в нескольких своих стихотворениях.

Шток одобрительно кивнул.

— Я тоже читаю Бернса, — сказал он. — Вам следовало бы читать его чаще. Вы бы многое узнали. «Питаем мы своим горбом потомственных воров, брат…» Бернс разбирался в жизни. Человек, который учил меня английскому, мог часами читать Бернса наизусть.

Шток подошел к окну и выглянул на улицу, отогнув занавеску, как в гангстерских фильмах.

— Вашим гостям всегда не хватает выпивки? — прозрачно намекнул он.

Я долил виски в стакан. Даже не поблагодарив, Шток осушил его.

— Это уже лучше, — одобрил он и подошел к сервировочному столику. Широким жестом сдернул накрахмаленную салфетку. Вместо металлических судков с едой на столике лежала офицерская форма с фуражкой и начищенные сапоги. Шток влез в брюки, застегнул ширинку, заправил рубашку и повернулся ко мне. Снова пошевелил пальцами ног.

— Возможно, вы не понимаете, зачем я предостерегаю вас, вместо того чтобы взять с поличным? Готов объяснить. Думаете, если я устрою облаву и захвачу этих преступников и смутьянов, а заодно и вас, кто-нибудь скажет: «Какой молодец этот полковник Шток! Он обезвредил шайку бандитов до того, как они смогли нанести вред нашей стране»? Держи карман… Будет сказано: «Смотрите, сколько подрывных элементов работало прямо под носом полковника Штока». Поймите это, англичанин. Мы давно знаем друг друга. Я хочу, чтобы ваши люди покинули вверенную мне территорию и расстались со своими фантастическими планами. Это единственное мое желание. — Шток завязал галстук с такими усилиями, словно гнул пальцами металлический прут, а не кусок материи. Он влез в китель и поддернул рукава, чтобы стали видны манжеты рубашки.

— А какие у них фантастические планы? — спросил я.

— Не делайте из меня дурака, англичанин, — сказал Шток, затягивая узел галстука. Протянув руку к бутылке, он плеснул себе еще виски.

— Я просто хочу знать, в чем дело, — уточнил я.

— Эти смутьяны думают, что Советский Союз вот-вот сбросит своих «тиранов». Им кажется, что все люди, идущие по нашим улицам, мечтают снова стать рабами капитализма. Они уверены, что мы не спим ночами, мечтая уехать в Америку. Они рассчитывают, что им позволят распространять прокламации, швыряться золотом, что, если понадобится, немедленно возникнет армия монархистов и встанет против нас. Это я и называю фантастическими планами. Теперь понятно?

— Да, — ответил я.

Шток надел фуражку и стеганую куртку до бедер, похожую на те, что в русских войсках носят вместо рабочей спецодежды в сильные морозы. Кажется, она называется «ватник». Никаких знаков отличия на ватнике не было. Шток подошел к окну и вытащил нож. Провел им по бумажной ленте, которой было заклеено окно, и распахнул створку.

— Спасибо, что разрешили воспользоваться вашей комнатой, — сказал Шток и перелез через подоконник на пожарную лестницу.

— Услуга за услугу, — заявил я. Он протянул руку за своим стаканом.

— Что ж, согласен, — ответил Шток. — Поступайте, как хотите. У нас свободная страна.

Он выпил и поставил стакан на подоконник.

— Не верьте тому, о чем читаете в «Правде», — сказал я ему вслед.

И полковник Шток погрузился во мрак.

Я налил себе виски и, медленно прикладываясь к стакану, соображал, как быть дальше. О том, чтобы связаться с Долишем, не могло быть и речи. Еще меньше меня привлекала служба безопасности Мидуинтера. Чтобы дозвониться до Нью-Йорка, необходима уйма времени. Но, может быть, Мидуинтер уже рассчитал, как перехитрить Штока? По правде говоря, в это я не верил. Со Штоком не справиться ни одному компьютеру. Наверное, это и нравилось мне в полковнике.

13

Через час и десять минут после ухода Штока зазвонил телефон. «Ну тебя к черту», — сказал я ему, но после третьего или четвертого звонка снял трубку.

— Западные наряды, — услышал я. — Безопасно. Две лишние рубашки. Комсомольский бульвар возле Октябрьского моста.

— Я никуда не пойду, — сообщил я. — Я болен.

— До встречи, — раздалось в трубке.

— Не ждите меня, — ответил я.

Я положил трубку на место и повторил свои слова. Пошли они все к черту! Налил еще полстакана виски, но пить не стал. Операция явно была обречена на провал — слишком многое не в нашу пользу. Не стоило даже браться за это. Я втянул ноздрями запах спиртного, выругался по-русски, надел пальто и пошел на встречу.

Домский собор, покрытый снегом, сиял в лунном свете. Возле Политехнического притулились два маленьких такси-пикапа. Около машин стояли и разговаривали двое. Они неестественно следили за улицей из-за плеча друг друга. Круговой обзор. Один из них обратился ко мне по-немецки:

— Не хотите ли продать какие-нибудь западные наряды?

Я сразу узнал его. Это был тот самый лысый, с которым я разговаривал по видеотелефону. От него разило чесноком.

— Есть пара лишних рубашек, — отозвался я. — Шерстяных. Я мог бы их уступить, если это не запрещено.

— Договорились, — сказал лысый и открыл дверцу одной из машин. Я забрался в такси, и водитель с энтузиазмом газанул, въезжая на Октябрьский мост.

Над противоположным берегом нависло красное от огня и дыма заводских печей небо. Предприятия тяжелой промышленности Ленинского района работали и по ночам. На берегу у выезда с моста — огромный плакат «Балтийское море — море мира».

В такси сидели несколько мужчин в отсыревших пальто, и водитель с трудом вел перегруженную машину по обледеневшей дороге. «Дворники» со скрипом возили по стеклу мокрые снежные хлопья. Пассажиры замерзли, и кто-то из них постукивал ботинками по полу, восстанавливая кровообращение в ногах. Все молчали. Второе такси не отставало от нас, и, когда машину подбросило на дороге, его фары осветили лица людей, в компании которых я оказался. Лысый сунул в рот очередной зубчик чеснока.

— Любите чеснок? — спросил он, дыхнув мне прямо в нос.

— Если он еще не был в употреблении, — ответил я, но он не понял.

— У меня простуда, — пояснил лысый.

Русские уверены, что чеснок помогает от простуды.

Ногтем я соскреб иней со стекла. Мир вокруг лежал белый, как театральный задник, не тронутый краской. Снег шел без остановки. Ветер подхватывал снова и снова его белые хлопья и закручивал в огромные вихри, которые стирали последние карандашные штрихи этой ночи.

Прошло не меньше часа, а мы все еще ехали. В крохотных деревушках мерцали редкие огоньки. Дважды мы чуть не сбили лошадь, влачащую телегу. Когда наконец мы остановились, второго таксиста занесло на льду и он чудом не врезался в нас.

Остановились мы в чистом поле.

— Вылезайте, — скомандовал лысый. Я открыл дверцу, и ветер хлестнул меня по лицу, как колючая проволока. Оба такси приткнулись под деревьями за дорогой. Лысый предложил мне сигарету.

— Вы американец? — спросил он.

— Да, — ответил я. Не было смысла что-либо уточнять.

— А я поляк, — сказал он. В Латвии многие католики считают себя поляками. — Мужчина показал на водителя нашего такси. — И мой сын — поляк. Все остальные — русские. Не люблю русских.

Я кивнул, чтобы не спорить.

Лысый наклонился ко мне и задышал чесноком.

— Вы, я и мой сын — здесь единственные, кто работает на Мидуинтера. Остальные…

Известным всему миру знаком из сложенных пальцев он изобразил решетку.

— Преступники, — уточнил я, дрожа от холода.

Он затянулся сигаретой, облизав губы и обдав меня неприятным запахом.

— Деловые люди, — поправил он. — Таков уговор.

— Что за уговор?

— Через несколько минут на этой дороге появится военный грузовик. Мы захватим его. Они получат груз, а мы — документы.

— Что за груз?

— Продовольствие. Еда и питье. Здесь ничего не крадут кроме этого. Продовольствие — это единственное, что можно продать без разрешения. — Он засмеялся.