Зорге. Бой без выстрелов - Сергей Михайлович Голяков Страница 23

— Я был бы счастлив открыто назвать вас лучшим другом, — признался как–то Рихард. — Может быть, наступит такое время.

Ходзуми в ответ только приложил обе руки к сердцу.

В середине декабря в токийской газете «Джапаниз адвертайзер» появилось объявление о том, что некий любитель–коллекционер желает купить гравюры «укиаэ». Вскоре в редакцию пришел молодой художник: «Такие гравюры могу предложить я». А еще через день художник и коллекционер встретились в кабинете заведующего рекламным отделом газеты. Коллекционер весь погрузился в созерцание гравюр, искусно выполненных в традиционном японском стиле. Потом, оторвавшись от листов, пристально посмотрел на художника:

— Вы не будете возражать, если я заплачу вам не иенами, а долларами?

— Как будет угодно господину. Коллекционер достал деньги.

— У меня есть сдача, — сказал художник и тоже вынул из кармана долларовую бумажку. Бросил взгляд на номер банкноты. Он был ровно на единицу больше, чем на банкноте коллекционера. Из кабинета коллекционер — это был Бранко Вукелич — и молодой художник вышли вместе. Так появился в группе «Рамзая» четвертый разведчик — живой, энергичный и талантливый Иотоку Мияги.

Какие сведения, важные для поисков ответа на вопросы, поставленные Стариком, мог дать Рихарду юный живописец? Зорге подобрал ему роль:

— Вы должны специализироваться исключительно на портретах военных. Самое главное, чтобы особенно хорошо удавались ордена, ленты, аксельбанты.

И Мияги завоевал признание мастера по части орденов и аксельбантов. А какой генерал, день за днем позируя у холста, не развяжет в непривычной обстановке мастерской язык, не сболтнет лишнего? Пусть самую малость. Но — слово от одного, фраза — от другого… Сегодня — генерал гвардейской императорской дивизии, завтра — адмирал военно–морского флота, послезавтра — офицер генштаба или жандармского управления… Художник Мияги с каждым днем все лучше разбирался в делах японской армии, все больше узнавал о ее планах, обзаводился многими знакомствами.

Ручейки информации с разных сторон стекались к Зорге. Факты, факты, факты… Их нужно было собирать, систематизировать, оценить. Москве нужен аргументированный анализ, точный ответ на задачу со многими неизвестными. Передавать донесения в Центр было обязанностью пятого члена группы «Рамзай», радиста Бернхарда.

Припав к наушникам, он слушал далекий, слабый, прерываемый сигнал, казавшийся чудесной музыкой. Это был ответ. Новые задания. И короткие, в два слова, но такие ободряющие, приветы Старика: «Молодцы, ребята», «Вами довольны».

Но Рихард доволен не был. Сделано очень мало. И как часто важные сведения устаревали, потому что не удавалось своевременно их передать! Тут уж виноват был Бернхард. Преданный и смелый парень, он оказался неопытным радистом. Собранный им передатчик был очень громоздок и слишком маломощен, часто выходил из строя.

Но как бы там ни было, они работали. Они все ближе проникали к главным истокам важной информации.

Так два непрерывных года. И вот наконец вызов в Москву.

26

Снова — Никитский бульвар, тихий переулок, ступени, ведущие вниз. Снова, как когда–то невероятно давно, приближаются из глубины коридора ее шаги, шлепают по полу тапочки без задников. И снова радостью перехватывает дыхание.

— Рихард!

Чтобы больше быть с ним, Катя взяла на заводе отпуск. С умыслом или без умысла она старалась обворожить его Москвой, радостью, любовью.

Есть ли большее счастье, чем жить вот так, ежеминутно чувствуя на себе взгляд этих сияющих глаз?..

Катя описывала ему достопримечательности Москвы с таким волнением, словно это она строила станции метро, одевала булыжные мостовые в асфальт, строила во всю длину Охотного ряда гостиницу «Москва» и Дом Совнаркома, облицовывала гранитом Кропоткинскую и Крымскую набережные, переименовывала Триумфальную площадь в площадь имени великого поэта революции… С какой горделивой радостью показывала она Рихарду первые троллейбусы, сменившие трамваи! И Рихард радовался вместе с ней этим переменам.

Но иногда глаза Кати становились грустными, вопрошающими. И он, внимательно глядя на ее помолодевшее от любви лицо, видел все же на нем, у губ и у глаз, бороздки морщинок. Их не было прежде. Нет, ему не казалось, что Катя постарела: любящим так никогда не кажется. Они просто улавливают на родных лицах тени тревог и забот. Однажды Катя не выдержала, спросила:

— Как дальше?

— Отчитался. Работу признали успешной. Наверное, останусь в Москве… — Последние слова он выговорил не так решительно. Подошел, обнял Катю за плечи: — Как бы там ни было дальше, а завтра мы умчим с тобой отдыхать на юг!

Катя радостно ахнула: ничего же не собрано, не приготовлено! Суматохой заглушила тоску о «дальше». По всей комнате стояли, разинув пустые пасти, чемоданы.

А наутро Рихарда снова вызвали в Управление.

— Семен Петрович вас уже спрашивал, — с оттенком укоризны сказала Наташа и кивнула на плотно прикрытую дверь начальника.

Рихард еще в первый день, как только приехал, узнал, что у него теперь новый начальник — комкор Семен Петрович Урицкий. А Павел Иванович, суровый и дорогой Старик, с весны находится совсем недалеко от Рихарда — он назначен заместителем Василия Константиновича Блюхера, командующего Особой Краснознаменной Дальневосточной Армией.

С Урицким Зорге до этого не был знаком. Поэтому приглядывался к нему с интересом. Семен Петрович ниже, ростом, чем Старик, тоже крепок, коренаст. Не сед, а темноволос и смугл. Громкоголос и подвижен. Лицо более суровое. Но, как и у Старика, — серьезный, пытливый взгляд. Цепкая и смелая мысль. Как и у Старика — на петлицах три ромба. Хорошо разбирается во всех тонкостях этой особой отрасли военного искусства — разведки.

Сейчас в кабинете начальника были еще два человека: Василий и Оскар.

Урицкий бросил нетерпеливый взгляд на часы, но ничего Рихарду не сказал. Молча показал на свободный стул.

Говорил Оскар:

— Как нам стало известно из Берлина, Гаус посетил Осиму и в неофициальном порядке поставил перед ним вопрос о заключении военного союза между Германией и Японией.

— Этот шаг мы предвидели. Но почему такое предложение было сделано не послу, а военному атташе? — задумчиво сказал Урицкий. — Гауе — ближайший помощник министра иностранных дел рейха… Впрочем, понятно. Военный атташе Японии Осима — ярый сторонник фашизма и очень влиятельное лицо среди токийского «молодого офицерства». Видимо, гитлеровцы хотят непосредственно через него обратиться к японским фашистам.

— Вполне вероятно, — кивнул Оскар. — Германия торопится. Она ищет сближения с Японией потому, что «островная империя» — более важный союзник для Гитлера, чем даже Италия: она может связать противника рейха военными действиями на Востоке.

— А что думает по этому поводу