Андрей Ильин - Мы из Конторы Страница 24

А он думал, он уверен был, что там пусто, что никого нет. В помине! Почти на все сто! Еще бы — там же штора ни разу не колыхнулась, лучика света не пробилось!.. Вот он и расслабился!.. И чуть не попал!.. Как кур в ощип!..

Н-да!..

Там, в невидимом отсюда дворе, разворачивалось шумное шоу — крутились синие мигалки, кто-то лез на крышу, «рексы» тащили в машину упирающегося русского диверсанта и тащили на носилках в карету «Скорой помощи» побитого Herr Baumgartman… А в видимом отсюда доме, в квартире с темными окнами и задернутыми жалюзи, проклюнулась жизнь! В первый раз за все это время! И единственный!..

Выходит, те наблюдатели были не одни? А и другие тоже! Вот эти самые молчуны!.. Выходит, не подвела интуиция?

Но как они сидели, как сидели!.. Как неживые! Не дыша!..

Лишь когда случился захват, они позволили себе чуть больше. Позволили себе на мгновение высунуться. Когда бойцы группы быстрого реагирования выводили из подъезда арестанта. Потому что таиться уже смысла не имело — ведь злоумышленник был выслежен и схвачен. Поэтому и позволили!

Что и требовалось доказать.

И на чем строился весь расчет!

На шум они должны были прореагировать — должны были полезть из тайных щелей. И полезли! Потому что не могли предполагать, что диверсант, которого совместными усилиями органов немецкого правопорядка взяли, будет не он. И будет не там, а совсем в другом месте — удаленном на полкилометра. На своем НП. На чердаке. В клетушке. С сорокакратной подзорной трубой! В доме, из окон которого удобно было следить за домом «объекта». За его окнами, подъездом и двором. И так и оказалось — следили!

Они — за «объектом», а он — за ними!

В сексе это извращение называется — слежкой за вуайеристом, или наблюдением за наблюдателем. За тем, что подглядывает за актом в данном случае правосудия. А наблюдатель поглядывает за ним! За тем, как он наблюдает. Откуда наблюдает… Как…

И делает выводы…

Тут он рассчитал все очень верно!

Просто так их выманить было бы невозможно. Только на приманку, на какое-нибудь значимое событие например, на захват русского диверсанта! Который придет взрывать предателя своей Родины и заодно законопослушных немцев.

Вот он и пришел! С бомбой в коробке.

И уж тут они не утерпели, тут они, нарушая все правила приличий и заодно конспирации, полезли любопытствовать. Тем выдав себя. С головой.

Вот и вся немудреная хитрость.

Которая позволила установить истину.

Встреча состоялась, но на встречу с предателем пошли только ноги, а глаза остались на месте. И стали смотреть за теми, кто будет смотреть — как ловят ноги…

И углядели. И при этом остались целы.

А вот нога…

Глава 29

Нет, сирены еще не замолкли.

И кареты «Скорой помощи» не уехали.

И пожарные машины не убыли.

И репортеры не разошлись.

Потому что была еще коробка!

И в ней-то и было все дело!..

Когда прибыли саперы, все вокруг было оцеплено полицией и завешено флюоресцирующими лентами с предупреждающими — Ahtung! — надписями! Но за них и так никто не пытался лезть. Немцам коли сказали не лезть — они не лезут…

Это только в России, когда случается нападение на Сбербанк и революция, куда прибывают войска с автоматами, улица вмиг заполняется зеваками, которым охота поглядеть, кто в кого будет стрелять и попадет ли. И тут уж ори не ори — ничего не поможет, зеваки будут стоять, обсуждая, кто сильнее, милиция или бандиты будут лезть на заборы, откуда лучше видно, и биться об заклад. А вездесущие детишки непременно просочатся сквозь пикеты и кордоны, встанут вкруг автоматчиков и, дергая их со всех сторон за камуфляж, станут канючить:

— Дядь, а дядь, а скажи, у тебя автомат всамделишный? А граната есть?

А дай подержать!

А стрельни, дядь! Ну стрельни хоть разок!.. Или патрончик подари!

— Кыш, мелюзга! А ну — пошли отсюда! — станут огрызаться милиционеры, строя страшные рожи и отводя от детских ручонок оружие. Вместо того чтобы направлять его на цель.

— Пошли отсюда, я сказал!

— Чего на пацанов орешь?! — обязательно выступит кто-нибудь из толпы. — Чего они тебе — мешают, что ли? Пусть стоят, коли охота.

И тут уж бойцам станет не до преступников, а до наседающей пацанвы и толпы, которая станет развлекаться, задирая их.

И ничего тут не поделать! Только если в нарушение закона дать пацаненкам пенделя или отвесить леща, а толпе расквасить пару рож — только тогда они и разойдутся.

Ну нет у русских уважения к параграфам.

У немцев — есть.

— Отойдите на десять шагов! — командует полицейский.

И все дружно шагают назад. Ровнехонько на десять шагов. И глядят оттуда на саперов, что вылезли из своего грузовика. Вид у которых самый боевой.

Саперы облачились в особые, способные выдержать взрыв бронекостюмы, взяли в руки специальные, не пробиваемые осколками щиты и никуда не пошли, пустив впереди себя телеуправляемого робота.

Робот вскарабкался по лестнице, подполз к коробке и вытянув щуп, осмотрел-«обнюхал» ее со всех сторон.

Коробка как коробка. С ленточкой…

Присутствия взрывчатых веществ в ней робот не обнаружил, но все равно было принято решение расстрелять коробку с помощью водометной пушки.

Ударившая с огромной силой в «бомбу» струя разметала оболочку коробки и ее содержимое в мелкие клочки и в разные стороны, нанеся подъезду непоправимый, который даже не понять, с кого взыскать, урон.

В коробке был — торт.

Всего лишь торт.

Просто торт.

Кремовый. С розочками.

И не было никакой бомбы.

Или хоть пистолета.

Ну хотя бы отравленного кинжала!

Ничего такого — только торт. Наверное, очень вкусный.

— Где бомба? — рявкнули на диверсанта контрразведчики, беря его, пока он не пришел в себя, в оборот. — Куда ты дел бомбу?

— Какую бомбу? Я не знаю ни о какой бомбе! Меня попросили занести торт.

— Торт?!.

— Ну да — торт.

— Кто попросил?

— Я не знаю. Я первый раз в жизни его видел! Честное слово!

Контрразведчики переглянулись. Как же они так лопухнулись-то? Ведь это же самое обычное дело, когда шпион посылает вместо себя на конспиративную квартиру какого-нибудь случайного прохожего, чтобы узнать, нет ли там засады.

И этот — послал!

И они поверили.

Потому что нельзя было не поверить. Вернее — невозможно! Из-за коробки!.. Кабы не коробка, они могли бы вести себя потише — запустили диверсанта в помещение и там без шума повязали бы его.

Но коробка!..

В коробке могла быть бомба!

Бомба могла взорваться!

Дом рухнуть!

Добропорядочные немцы погибнуть!

За что кто-то должен был бы ответить!

Они!

И надо им это, чтобы до конца дней своих жить на социале и выплачивать семьям пострадавших компенсации!..

Вот они и отреагировали. Причем именно так, как рассчитывал русский диверсант, пославший своей жертве кремовый торт. А сам — не пришел!

Где же его теперь искать?

— Вы сможете узнать человека, который вручил вам торт, если, к примеру, случайно встретите его на улице?

— Не знаю, неуверен, вряд ли, — засомневался арестованный. — У него было какое-то очень незапоминающееся лицо.

— Он говорил по-немецки?

— Да.

— Хорошо?

— Скорее нет, чем да. Он неправильно строил многие фразы, и у него был акцент. Мне кажется, вернее, я уверен, что он не был не немцем.

— А кем?

— Иностранцем. Может быть, русским.

— Почему вы так решили?

— Не знаю — но мне кажется, он — русский!

— Вы можете его описать?

— Я попробую… Среднего роста, пожалуй что метр семьдесят — семьдесят пять, немолодой, но и не старый, скорее лет сорока, чем пятидесяти, с бородой, такой небольшой, но ухоженной, в очках…

— А прическа?

— Прическа? У него был хвостик, знаете, такой, когда забирают волосы сзади.

Действительно, невзрачная личность.

— Где вы с ним познакомились?

— Это не я, это — он со мной! Я не хотел!

Он подошел ко мне в пивной…

Глава 30

Просьба была невинной — вручить подарок имениннице. И была весьма убедительной, потому что исходила от очень представительного на вид мужчины и подкреплялась деньгами. Тремя сотнями евро.

— Ваше лицо внушает мне доверие.

— Да?.. И что с того?

— Я прошу вас помочь мне, у меня безвыходная ситуация — сегодня у одной моей знакомой день рождения.

— Я очень рад.

— Я — тоже. Я должен поздравить ее — не могу не поздравить! Я ее десять лет поздравляю — каждый год во что бы то ни стало, день в день — это традиция, которую я не хочу, не могу прервать. Если сегодня она не получит подарок, она вообразит черт знает что. И заболеет. И, наверное, даже умрет, потому что у нее такая тонкая организация психики.