Александр Василевский - Люди молчаливого подвига Страница 24

Сообщения Зорге в Центр свидетельствуют об обратном. В этих сообщениях Зорге называет Вукелича «прекрасным товарищем, отлично знающим дело…». Просто Рихард никогда никого не хвалил в глаза, так как всякая похвала невольно возвышала бы его над товарищами. Он считал, что все они работают во имя идеи, и этим все сказано. Бранко стремился завоевать любовь и доверие Зорге и завоевал их. Никто не мог бы назвать Рихарда сентиментальным, размягченным, излишне доверчивым. Он был тверд и непреклонен, когда речь шла о дисциплине.

Бранко Вукелич стал фотографом организации, создал великолепную фотолабораторию. Именно из его дома велись радиопередачи: на втором этаже особняка была развернута радиостанция. Но главное заключалось в другом: он зачастую перепроверял через посольства и журналистов иностранных государств те сведения, которые добывали Зорге, Одзаки, Мияги.

Вукелич мог бы считать себя счастливым. Он служил великому делу и не сомневался, что рано или поздно поедет в Советский Союз. Зорге поддерживал его в этой уверенности. Их отношения с Рихардом перешли в глубокую дружбу. Но в семье Вукелича назревал конфликт. Занятия мужа, как казалось Эдит, носили безобидный характер. Но когда в их доме была развернута радиостанция и выяснилось, что во время сеансов связи нужно охранять дом от бдительного ока полиции, Эдит заволновалась. Ведь у них сын… Разве Бранко вправе подвергать судьбу ребенка опасности? В любую минуту их могут арестовать, бросить в тюрьму. Ну а если даже ее оставят в покое, что она будет делать с ребенком без Бранко в совершенно незнакомой, чужой стране? Он успокаивал ее. Рано или поздно они уедут отсюда в Россию. Нельзя так бояться жизни. Но Эдит боялась. Она не была создана для суровых испытаний. Не лучше ли уехать в Австралию, где живет сестра Эдит?

Шли годы. И каждый день был тяжелым испытанием для Эдит. Она вздрагивала, когда стучали в калитку, всюду ей чудились шпики. Любой полицейский агент, без смысла, без определенных намерений фланирующий перед домом иностранца, казался ей предвестником беды. Шорохи, ночные шорохи… шаги возле дома… они сводили ее с ума. Она кричала, что ни одного часа не останется больше «в этой мерзкой Японии». И оставалась. Бранко советовал ей на некоторое время уехать в Австралию или же в Данию. Эдит замкнулась в себе. Частыми скандалами с мужем, изнуряющим страхом перед полицейскими, тревогой за сына она довела себя до расстройства нервной системы.

Эдит замыслила побег. Любовь давно умерла, и оба это понимали. Бранко не мог отказаться от того, что стало смыслом жизни, бросить организацию и бежать, спасая спокойствие жены. Он презирал трусов. У него один путь и другого быть не могло. Не так давно он узнал, что брат Славомир сражается за свободу Испании в интернациональной бригаде. Молодец Славко! Ты настоящий коммунист и антифашист… Значит, те семена, которые бросал в юности Бранко, проросли. Сейчас Бранко и Славко делали одно общее дело: они дрались с фашизмом. Вукелич знал, что происходит в Испании. Зорге рассказывал о Германии, о портовых рабочих Гамбурга, которые создали нелегальную организацию и сообщали антифашистским центрам о гитлеровских военных транспортах. В западноевропейских портах созданы боевые группы патриотов-антифашистов, препятствующие продвижению этих транспортов в Испанию. Тысячи честных людей сражаются в интернациональных батальонах и бригадах на стороне Испанской республики.

Когда летом 1938 года Эдит потребовала развода, Бранко не удивился. Он еще пытался уговорить ее, растолковать, но натолкнулся на стену непонимания. Получив развод, Эдит уехала к сестре в Австралию.

Японская провокация у озера Хасан осенью того же года, события на реке Халхин-Гол восемь месяцев спустя — все это отвлекло Вукелича от мыслей о семейной трагедии. В качестве «гостя японской армии» он сперва побывал на стыке границ Советского Союза, Маньчжоу-Го и Кореи, где развернулись бои за высоту Заозерную, а когда японская армия напала на МНР, по поручению Зорге вылетел на монгольско-маньчжурскую границу.

На международной арене обстановка все усложнялась и усложнялась, поток информации захлестывал Вукелича.

Прошло два года с тех пор, как Эдит уехала в Австралию. За все это время она не написала ему ни строчки. Бранко скучал по сыну. Но он был молод, и к нему наконец пришла настоящая любовь. Она была японской студенткой Иосико Ямасаки. В начале 1940 года они поженились. А в следующем году, в марте, у них родился сын Хироси. Счастье их оказалось недолгим.

12 октября 1941 года Бранко Вукелича арестовали. При аресте присутствовала его жена. Когда в дверь постучали, Бранко сказал: «Око, посмотри, кого там принесло в такую рань». Сам он пил кофе.

«Я открыла дверь и увидела полицейских. Бранко продолжал спокойно пить кофе. Он лишь надел очки, чтобы получше разглядеть непрошеных гостей. Полицейский заговорил с ним по-японски. Из этого я сделала заключение, что ему о Бранко известно все. Бранко и в эту тяжелую минуту не покинуло чувство юмора, так присущее ему: он предложил полицейскому кофе. Тот отказался и дал распоряжение производить обыск. Потом Бранко простился со мной, поцеловал семимесячного Хироси. Бранко увели. Полицейские продолжали обыск. Они обнаружили радиостанцию…»

Примечательный факт: трое, составлявшие ядро организации «Рамзай», были правоведами: доктор государственно-правовых наук Зорге, доктор права Одзаки, выпускник юридического факультета Сорбоннского университета доктор Бранко де Вукелич.

Да, все трое в совершенстве знали юриспруденцию, хорошо представляли себе крючкотворство буржуазного правоведения.

В ходе процесса над организацией в Токио японское правосудие не могло предъявить ее членам ни одного сколько-нибудь строго аргументированного обвинения. Сперва судьи кричали, что, по японским законам, все члены организации подлежат смертной казни. Но доводы Зорге, Одзаки и Вукелича сильно поколебали эту уверенность судей. Рихард Зорге взял под защиту товарищей. Судьи натолкнулись на железную логику его аргументов и были растеряны. Вукелич вообще считал, что японский суд неправомочен привлекать его к ответственности, и отказался отвечать на вопросы. Бранко хорошо знал законы. Вопреки букве закона, движимые патологической ненавистью к антифашистам, судьи приговорили Зорге и Одзаки к смертной казни. Но это было сделано именно против закона, это было надругательством над правами человека. И все-таки победа осталась за членами организации. Моральная победа.

Больше всего судей раздражало, приводило в неистовство поведение Вукелича. Его били, пытали, морили голодом, не давали ему воды, но он оставался тверд. Презрительно улыбаясь, говорил, что его убеждения — это его личное дело и он не обязан отчитываться перед японской полицией. Почему они свои убеждения считают эталоном для всех остальных людей? Японские секреты его никогда не интересовали. Или, может быть, у судей есть веские доказательства? Но доказательства как раз и отсутствовали. В своих посмертных записках Вукелич указал на причины, побудившие его активно помогать Зорге:

«Успешное строительство социализма и сохранение мира всегда были для меня наиболее желанными целями, и именно эти цели лежали в основе моего согласия работать в секретной организации. Я надеялся, что мои усилия получат соответствующее признание и в будущем мне разрешат поехать в Советский Союз, чтобы испытать счастье мирной и культурной жизни в мире социализма, в строительстве которого я участвовал сам своей секретной работой».

Бранко Вукелича обрекли на пожизненное заключение и бросили в страшную тюрьму Сугамо, где он находился до июля 1944 года. Неожиданно Иосико разрешили свидание с мужем. Она взяла трехлетнего Хироси и отправилась в тюрьму. Свидание продолжалось всего несколько минут. Их разделяла решетка. Бранко протянул руки к сыну. Стражник отвернулся. Разговаривать приходилось громко, обязательно на японском. Вид Бранко был ужасен. Он почти совсем ослеп, остались кожа до кости. Но держался с присущей ему бодростью, острил и делал вид неунывающего человека. Иосико понимала, какие вести его интересуют больше всего, и сказала по-английски: «Советские войска подходят к границам Германии».

Время истекло. Это была их последняя встреча. Вскоре Бранко Вукелича сослали на каторгу в Абасири (северная часть острова Хоккайдо). Нет в Японии более мрачного места, чем Абасири. Зимой здесь бывают сорокаградусные морозы. В начале весны здесь неделями стоят густые туманы, часто наступает сильное похолодание. Заключенные, которых поместили в дощатые бараки, спали на оледенелых циновках. Потому-то с приходом зимы в Абасири умирали сотнями от воспаления легких и других болезней.

Как известно, Вукелич в совершенстве владел разговорным японским языком, но письма жене и сыну писал на английском, так как запомнить несколько тысяч иероглифов он не мог. Тюремные цензоры переводили его письма на японский и только после этого отправляли адресату. Потому-то Иосико получала весточки от мужа с большим запозданием. Бранко скоро догадался, почему задерживаются письма, и всерьез занялся иероглифами, катаканой и хираганой.