Эрик Амблер - Маска Димитриоса Страница 24

Латимер начал одеваться, бормоча: «Ну и хорошо, и прекрасно! Поезжай в Женеву, брось начатую работу. А почему? Да потому, что ты обленился, а лентяи вечно заняты всякой чепухой. Заруби себе на носу, милейший, что автор детективов никак не связан с действительностью, кроме некоторых технических подробностей, как-то: законы баллистики, медицина, юридические законы. Надеюсь, ясно. Так что хватит нести всякий вздор».

Он побрился, собрал вещи и, спустившись вниз, осведомился у дежурного о расписании поездов на Афины. Тот начал листать книжку, ища нужную страницу. Латимер молча наблюдал, как он это делает, и вдруг у него вырвалось:

— А что, если бы я поехал отсюда в Женеву?

На другой день вечером Латимер получил письмо со штампом почтового отделения в Шамбеси. Это был ответ на посланные им Гродеку письма — свое и Питерса. Письмо было на французском.

«Вилла „Акации“, Шамбеси, пятница.

Дорогой мистер Латимер!

Я буду очень рад, если вы приедете ко мне завтра. Мой шофер заедет за вами в отель в 11–30.

Пожалуйста, примите мои уверения в глубоком к вам уважении.

Гродек.»

Шофер прибыл минута в минуту и, отсалютовав Латимеру, точно он был генерал, жестом пригласил его в машину, огромный шоколадного цвета автомобиль. Потом сел за руль, и машина быстро помчалась под моросящим дождем, точно они уходили от погони.

Латимер с интересом разглядывал внутренность автомобиля. Он был отделан дорогими породами дерева и слоновой костью, подушки были из кожи и очень удобные — короче, все говорило о богатстве, о том, что денег тут — куры не клюют. Если веришь мистеру Питерсу, деньги эти были получены за темные шпионские дела. Странно, но Латимер почему-то не обнаружил никаких следов этих дел, осматривая машину. Ему было очень интересно знать, каким был из себя герр Гродек. Опять ему пришла в голову странная мысль, что он, должно быть, старец с седой испанской бородкой. Питерс говорил, что он по национальности поляк, большой любитель животных и чудесный человек, в полном смысле этого слова. А вдруг в действительности он окажется отвратительным субъектом? Кстати, любовь к животным вообще ничего не доказывает: нередко страстные любители животных искренне и глубоко ненавидят все человечество. Кроме того, ведь может так случиться, что профессиональный шпион, работавший на многие разведки и, следовательно, не испытывавший никаких патриотических чувств, возненавидел весь белый свет, не так ли?.. «Опять в голову полезли всякие глупости», — подумал Латимер.

Некоторое время они ехали по шоссе вдоль северного берега озера, но у Преньи свернули налево и стали подниматься вверх по пологому холму. Проехав с километр, они еще раз повернули налево и поехали по узкой просеке в сосновом бору. Когда машина подъехала к железной ограде, шофер вышел из машины и открыл ворота. Потом, проехав по дорожке, они повернули направо и оказались у большого, неприветливо глядевшего загородного дома.

Деревья росли довольно далеко от дома, и, сидя в машине, Латимер увидел внизу, в долине, за пеленой снега с дождем маленькую деревушку и возвышающуюся над ней деревянную колокольню церкви. Еще дальше, за деревней, серело озеро, по которому, оставляя за собой белый след, шел пароход в Женеву. Латимер видел озеро летом, и сейчас оно произвело на него особенно мрачное и тоскливое впечатление. Такая тоска охватывает вас в театре, когда там нет представления: декорации убраны, занавес поднят и в мертвенном свете ртутных ламп сцена лишена своего обычного очарования.

Шофер открыл перед ним дверцу, и он пошел к дому.

Дверь ему открыла полная улыбающаяся женщина, по-видимому экономка, и пригласила его войти.

Он оказался в небольшой прихожей: слева была вешалка, на которой висело несколько пальто — мужских и женских, на полке лежало несколько шляп, на полу — моток альпинистской веревки, а в углу стояли лыжные палки. К стене справа были прислонены три пары хорошо смазанных лыж.

Экономка взяла у него пальто и шляпу и, открыв перед ним дверь, впустила его в большую комнату.

Комната напоминала деревенский трактир: вверху вдоль стен шла галерея, на которую можно было подняться из зала по лестнице; в огромном камине горел огонь; на полу из сосновых досок лежал ковер. В комнате было очень чисто и тепло.

Улыбнувшись, экономка сообщила, что герр Гродек сейчас спустится вниз, и ушла. Латимер направился к креслам, стоявшим у камина. Вдруг раздался слабый шум, и Латимер увидел, как на спинку одного из кресел взобрался сиамский кот и с явной враждебностью стал щурить на него свои голубые глаза. Тотчас к нему присоединился второй. Выгнув спины, они наблюдали за Латимером. Не обращая на них внимания, Латимер сел в одно из кресел. В наступившей тишине слышно было, как потрескивали дрова в камине. Вдруг на лестнице послышались шаги.

Коты подняли головы и затем, точно по команде, мягко спрыгнули на пол. Латимер обернулся — к нему шел, протянув руку и немного виновато улыбаясь, высокий широкоплечий человек, которому, наверное, было уже под шестьдесят.

Его когда-то густые цвета соломы волосы сильно поредели, да и седых волос было уже довольно много, но серые с голубоватым оттенком глаза смотрели молодо. Он был тщательно выбрит. Овальной формы лицом с широким лбом и маленьким плотно сжатым ртом он напоминал англичанина или датчанина, какого-нибудь вышедшего на пенсию инженера. В домашних туфлях и мешковатом, свободном костюме из твида он двигался уверенно и энергично, очевидно, наслаждаясь заслуженным покоем после праведных трудов.

— Извините, пожалуйста, мсье, — сказал он, пожимая Латимеру руку, — но я не слышал, как вы приехали.

Он говорил по-французски с каким-то занятным акцентом, но легко и свободно, что показалось Латимеру весьма примечательным. Вероятно, по-английски он говорил гораздо лучше.

— Позвольте прежде всего поблагодарить вас, мсье Гродек, за оказанное мне гостеприимство. Я не знаю, что писал вам мистер Питерс в своем письме, потому что…

— Потому что, — весело и жизнерадостно воскликнул Гродек, — вы не дали себе труда изучить польский язык. Я могу вам только посочувствовать — язык ужасный. Надеюсь, вы уже познакомились с Антуаном и Симоном. Он показал рукой на кошек. — Я, например, убежден, они на меня очень обижаются, что я не говорю по-сиамски. Вы любите кошек? Я, например, убедился, что Антуан и Симон умны и сообразительны. Ведь вы же не такие, как все другие кошки? — Он схватил одну из них и показал Латимеру. — Ах, Симон, до чего же ты мил и хорош! — Он посадил кота себе на ладонь. — Ну, давай, прыгай скорей к своему другу Антуану!

Кот спрыгнул на пол и с видом оскорбленного достоинства удалился. Гродек стряхнул пыль с ладоней.

— Ведь правда они прекрасны? И очень похожи на людей. Когда стоит плохая погода, они тоже нервничают. Мне так хотелось, чтобы в честь вашего визита, мсье, сегодня была хорошая погода. В ясный, солнечный день отсюда открывается такой чудесный вид.

Латимер с этим охотно согласился. Ему пока никак не удавалось определить, что за человек был Гродек. Во всяком случае, оказанный ему прием был совершенно не похож на тот, который он себе представлял. Чем дольше присматривался Латимер к Гродеку, тем очевидней становился контраст между его внешностью вышедшего на пенсию инженера и его скупыми, но быстрыми жестами и плотно сжатыми губами, говорившими о большой внутренней силе. Латимер подумал, что он, вероятно, все еще имеет успех у женщин, а ведь мало кто из людей его возраста может этим похвастаться, и он задал себе вопрос: кто та женщина, пальто которой он видел в прихожей?

Чтобы поддержать разговор, Латимер сказал:

— Здесь, наверное, очень приятно жить летом.

— Конечно, — сказал Гродек, открывая створку шкафа. — Что будете пить? Может быть, английское виски?

— Да, спасибо.

— Очень хорошо. Я тоже предпочитаю его как аперитив.

Он налил виски в стакан.

— Летом я люблю работать на воздухе. Это очень полезно для здоровья, но, по-видимому, не для работы. Вы никогда не пробовали работать на открытом воздухе?

— Нет, не пробовал. Мухи…

— Совершенно верно, мухи. Вы знаете, я пишу книгу.

— Вот как! Вы, вероятно, пишете мемуары?

Гродек открывал бутылку с содовой, и Латимер заметил, что возле глаз у него появились морщинки.

— Нет, мсье. Это жизнеописание Франциска Ассизского. Я думаю, мне хватит этой работы до конца моих дней.

— Должно быть, это очень утомительный труд, требующий хорошего знания источников.

— О да. — Гродек передал Латимеру стакан. — Преимущество выбранной мной темы состоит, как мне кажется, в том, что о Франциске Ассизском написано так много, что мне не надо обращаться к первоисточникам. Ведь я не собираюсь предложить какую-то оригинальную концепцию, просто это позволяет мне с чистой совестью жить в полной праздности. Как только мне становится скучно, как только я чувствую первые признаки, так сказать, душевного недомогания, я, удалившись в библиотеку, начинаю изучать труды о Франциске Ассизском и сочиняю еще несколько страниц моей книги. Когда я убеждаюсь, что проделанная мной работа не бесполезна, я делаю перерыв. Не буду скрывать: я очень широко цитирую Сабатье. В его трудах такое обилие материала, что мне легко и приятно писать свою книгу. Иногда для удовольствия я читаю немецкие журналы. — Он поднял стакан. — Ваше здоровье.