Роберт Тронсон - Будни контрразведчика (в ред. 1991 г.) Страница 24

Через площадь к гостинице решительно шагали агенты, похожие на Шона Коннери и Патрика Мак-Гуна. Они остановились под балконом Солта и посмотрели вверх.

– Сейчас они, пожалуй, ворвутся сюда. Киска, бросай чемоданы, мы сбежим через черный ход!

– Кто эти люди? – спросила Киска.

– Не знаю. Я даже не знаю, на кого они работают. И не собираюсь выяснять.

Агенты все не уходили, они совещались о чем-то вполголоса.

– Надевай пальто, крошка. А мне в гальюн.

Командор скрылся в ванной, и Киска торопливо нацарапала в темноте на листке бумаги: «Кто бы вы ни были пожалуйста помогите мистеру Бейтсу, он в полиции или у мистера Димитриоса. Ваша Дж. Кафф (мисс)».

Она выбросила записку с балкона. Листок затрепетал на ветру и стал медленно опускаться. Но Киска так и не узнала, подобрали двое агентов ее сигнал бедствия или нет.

Стрелки часов подходят к половине двенадцатого. С минуты на минуту появится морской патруль. В таверне танцуют под варварские ритмы джаза.

– Станцуем, дорогой? – спрашивают за спиной у Рональда. Рональд оборачивается и видит нежно улыбающегося Димитриоса.

– Пора домой, милый мистер Бейтс.

Двое злобных головорезов хватают Рональда под руки и тащат из зала, словно он мертвецки пьян, и они, его дружки, хотят отвезти его домой. Несколько громил ждут на улице. Рональд отбивается, но его тянут к машине, где уже открыта задняя дверца. И в эту минуту издалека доносится вой полицейских сирен. Рональд вырывается и бежит прочь, не разбирая дороги. Чем-то тяжелым и твердым, наверно, рукояткой пистолета, его бьют по затылку. Рональд теряет сознание.

Так заканчивается четверг, 11 ноября, самый богатый событиями день в жизни Рональда Бейтса.

4.

ПОРА, КОГДА ЦВЕТЕТ СИРЕНЬ.

«Два дня назад произошло одно из самых досадных недоразумений в истории нашей страны (говорилось в передовой статье «Дейли мейл»). Из-за вопиющей небрежности начальника Особого управления Скотланд-Ярда был злодейски убит прибывший к нам с государственным визитом глава дружественной державы. Напрашивается вопрос: когда же Эдварда Бойкотта, чья непростительная безответственность сделала возможным подобное преступление, уберут с ответственного поста, на который его вообще не следовало назначать?»

Кислятина Крэбб читал за завтраком газету в своем маленьком уютном коттедже недалеко от Доркинга.

«Будем надеяться на скорейшее выздоровление и возвращение к работе надежного и опытного руководителя мистера Крэбба, которого во время его болезни Бойкотт замещал. Мы уверены, что он сумеет исправить тяжелое положение, создавшееся в системе нашей внутренней безопасности».

Эта статейка сыграет определенную роль, если меня представят к ордену «Британской империи», – подумал Кислятина и по обыкновению задал себе вопрос, на который сам и ответил.

В. Сколько еще продержится Бойкотт?

О. Его вынудят подать в отставку сегодня же. А сообщение в прессе появится до пятницы.

В комнате зазвонил один из трех телефонов – прямой провод из управления службы безопасности.

– Дорогая, возьми, пожалуйста, трубку, – попросил Крэбб свою маленькую, седую, улыбчивую в отличие от супруга жену.

– Ах, доброе утро, мистер Лавлейс.

Крэбб отрицательно замотал головой.

– Нет, к сожалению не лучше, а скорее хуже. Крэбб громко застонал. Он не собирался показываться в управлении по крайней мере еще две недели.

– И вдобавок Бойкотт так его подвел. Для больного человека всякое потрясение…

Кислятина взял отводную трубку. Бакстер Лавлейс говорил:

– А у меня новость, которая его порадует. Под давлением сверху – вмешался парламент и даже королевский двор – это чудовище Бойкотт был вынужден наконец подать в отставку.

Больной вскочил и начал лихо отплясывать шотландский танец. А когда его жена закончила разговор с Лавлейсом, Крэбб снова взялся за «Дейли мейл».

«Но Бойкотт должен нести ответ не только за смерть президента. Ему предъявлено также обвинение в нарушении служебной этики. Вчера Джозеф Кромески, жертва войны, возбудил судебное дело о возмещении морального ущерба – его жену бесчестно соблазнили. И кто же? Один из сотрудников Бойкотта. С ведома шефа это негодяй, используя свое служебное положение…»

Тут случилось нечто небывалое. Крэбб издал горлом странный звук и схватился за грудь.

– Что с тобой, милый? – испугалась жена.

– Ха-ха-ха-ха-ха! – Крэбб смеялся.

– Артур! – за тридцать лет совместной жизни жене не довелось видеть на лице Кислятины даже тени улыбки.

– Ха-ха-ха-ха! – хохотал Крэбб, не в силах остановиться.

– Артур, чему ты… – она с трудом заставила себя произнести это слово, – смеешься?

– Ха-ха! – Кислятина ткнул было пальцем в газету, но вдруг лицо у него окаменело, и он, смолкнув, повалился на пол.

– Удивительный случай, – сказал через полчаса врач, обернувшись к рыдающей вдове. – Я, признаться, слышал, что люди умирают от смеха, но вижу такое впервые в жизни.

«Цветет сирень в моем саду.

А под окошком у меня

Улыбаются гвоздики…»

Рональд, раздетый догола, распятый, как Христос, на шведской стенке в огромном гимнастическом зале, читал про себя «Грантчестер». Но внутренней силы и выдержки любимые стихи ему не прибавляли.

– Где Кассагалис? – в двадцатый раз спросил Димитриос.

– Не знаю! – крикнул Рональд.

– Двинь-ка ему еще, Тассо. В живот (лицо у Рональда давно превратилось в кровавое месиво).

– О-о-о-о-о-! – взвыл Рональд.

– Попробуем другой вопрос. Что вы знаете о «Девяти музах»?

– Кассагалис говорит…

– Не то, что говорит Кассагалис, а то, что вам сказали в Лондоне.

– Я не помню. Я тогда выпил слишком много коньяку, я опьянел, и все вылетело у меня из головы.

– Дурацкая отговорка. Глупо. Адонис, попробуем, что-нибудь другое.

– Зачем вы меня мучите? Я ничего не знаю!

– И все-таки, дорогой мистер Бейтс, скажите мне, пожалуйста, где находится Кассагалис. Я очень вас прошу.

– Англия, земля родная! – весело воскликнул командор Солт, спускаясь по трапу с океанского пакетбота вслед за бледной, еле держащейся на ногах Киской. Они вернулись кружным путем: восточный экспресс до Парижа, автобус до Брюсселя, затем в наемной машине до Остенде, пересекли на пароме Ла-Манш и прибыли в Гарвич. «Никому и в голову не придет искать меня в Гарвиче», – самодовольно размышлял Солт.

– Ваш паспорт, пожалуйста, – сказал представитель иммиграционных властей.

Солт, вручая паспорт, глянул чиновнику в лицо и обомлел – на него пялились знакомые рыбьи глаза.

– К сожалению, паспорт у вас просрочен. Придется вас здесь задержать, сэр, – объявил Хаббард-Джонс с мрачным удовлетворением: наконец-то сбылась мечта, которую он так давно лелеял. Теперь он сможет отомстить командору за все.

Лихорадочное забытье и проблески сознания слились для Рональда в нескончаемый поток боли.

Рональду виделся отец, которого он не помнил, и он закричал: «Папа, папа, подожди!», и отец остановился, а Рональд вдруг понял, что это старик Кроум. «Мистер Кроум, я не знал, что вы мой отец». – «Конечно, я твой отец, Рональд, ведь меня не убили». Рональд бежал к нему, но это уже отчим обнимает его колени и молит: «Забери меня отсюда, Рон», а потом оказывается, что это не отчим, а сэр Генри Спрингбэк. «Я думал, вы тоже умерли». – «Умер, умер, я и не жил никогда», – горестно отвечает сэр Генри.

Наступил проблеск сознания, и Рональд увидел, что его держит за ноги не отчим и не сэр Генри. Человек, похожий на Шона Коннери, отвязывал Рональду ноги от шведской стенки. Второй, похожий на Патрика Мак-Гуна, разрезал веревки на руках.

– Вы сможете идти сами?

– Конечно, смогу, – хотел ответить Рональд, но вместо этого жалобно закричал и беспомощно соскользнул на пол.

Новый проблеск сознания – Рональда, завернутого в одеяло, кто-то несет, как ребенка, на руках. В углу валяется Димитриос. Тассо, избитый до неузнаваемости, распростерся на полу. Изуродованные трупы вокруг – это остальные мучители. Рональд не испытывал мстительной радости, ему бесконечно жаль бедняг.

Запахло бензином. «Готово», – говорит один из его спасителей. «Бежим!» – отвечает второй, тот, что несет Рональда на руках, и они выбегают из здания, объятого пламенем. Рональду смутно вспоминается какая-то поговорка, что-то вроде: «Из огня да в полымя». И он снова теряет сознание.

5.

ПРИГОВОР, КОТОРЫЙ НЕ БЫЛ ВЫНЕСЕН.

– Так кто же все-таки ваши спасители? – спросил Бакстер Лавлейс.

– Я их больше не видел, – Рональду было трудно говорить – у него не осталось передних зубов. Прошла неделя с тех пор, как его вытащили на руках из афинского гимнастического зала, но синяки на лице еще не прошли, а кроме того, давали себя знать переломанные ребра.