Эхо северных скал - Александр Александрович Тамоников Страница 24

на сто, Максим остановился. Отсюда был хорошо виден весь поселок, озеро и его дальний берег. Хорошо был виден второй холм на юго-востоке. На запад и на восток уходили накатанные темные колеи грунтовой дороги. Еще несколько холмов были разбросаны по равнине. Было очевидно, что, прикрываясь неровностями рельефа, можно было запросто незаметно подобраться к поселку на пару километров.

– Вы хотите последовать совету Белецкого? – поинтересовался Игнатов.

– Ну, если он и враг, то сообщить кому-то о своем плане и о том, что мы этому плану последовали, он не сможет, – улыбнулся Максим. – А если он не враг, то его военный опыт просто бесценен для нас. Согласитесь, Касьян Иванович, вам ведь этот план тоже понравился?

– Боюсь, что у нас нет времени на придумывание и исполнение другого плана, – проворчал участковый. – А выманить на себя и перебить банду – очень уж заманчивое предложение. На большее у нас сил не хватит.

– Надо, чтобы расстояние до машины от нашей засады было не больше двухсот метров, – предложил Яшкин. – Лучше уж поближе. С двухсот метров я сниму из карабина их главного, кто там ими командует. Тогда с остальными будет проще. Может возникнуть паника. А если тут еще и пулемет вступит в бой, тогда, считайте, полдела сделано.

– Ну вот, – развел руками Коган, – вроде как голосование за этот план и прошло.

– Ладно, – Шелестов указал вперед на дорогу, где она огибала груду камней. – Машину поставим вон там, поднимем капот, как будто случилась поломка. Мы с Коганом с автоматами будем у машины изображать водителя и бойца охраны. Ты, Яшкин, займешь позицию на том склоне, чуть западнее. Мы постараемся остановить банду и заставить атаковать нас пешим порядком. Тут уж не зевай и выбивай всех, кто хоть каким-то образом будет тебе напоминать их командиров. Вместе с карабином возьмешь себе «ППШ» участкового. На случай, если они полезут на тебя или придется нас прикрывать интенсивным огнем. Ты, Игнатов, здесь пониже с пулеметом заляжешь. Когда мы с Борисом побежим, изображая панику, тут ты и ударишь по ним, нанося максимальный урон. Коси все, что шевелится!

– До ночи нужно занять позиции, – задумчиво произнес Игнатов. – Боюсь, нет у нас больше времени. И едой запастись, водой. Может, сутки придется лежать в засаде, может, двое. А может, и опоздали уже.

Возможности поддерживать связь ни у кого не было. В поселке не нашлось даже завалящей ракетницы. Рисковать жизнями местных пацанов, которых можно было бы использовать как посыльных, Шелестов тоже не хотел. Да и неопытные мальчишки могли невольно выдать позиции «маленькой армии» Шелестова. Внутри поселка они еще могли бегать скрытно, но выходить за пределы населенного пункта Максим запретил. Пришлось строить оборону без учета возможности поддержки связи. Каждый боец должен был ориентироваться на определенные признаки и визуальную картину боя.

Самая трудная задача была у Шелестова и Когана. Они должны были спровоцировать банду на нападение вне поселка и дать возможность остальным перестрелять уголовников за пределами населенного пункта. Это в идеале, но когда исход боя зависит от малейшей случайности из-за нехватки наличных сил, то предсказать, чем закончится противостояние, невозможно.

– Эх, гранатку бы нам, – вздохнул Коган, осматриваясь возле машины, которую вывели из поселка и оставили в нужном месте. – Канистрочку под машину, а потом рвануть. Тут на десять метров все загорится, полыхнет синим пламенем.

– Машина казенная, – напомнил Шелестов, осматривая камни, за которыми им следует в первой части боя занимать позицию и откуда им придется «убегать», чтобы подставить банду под пулеметный огонь.

– Слушай, а ты правда этому Белецкому не веришь? – снова заговорил Борис. – Тут, знаешь, не до сантиментов и личной неприязни. Нам лишний опытный боец не помешает.

– При чем здесь личная неприязнь. Как раз ничего личного я к нему не испытываю, и оснований что-то испытывать нет. Зачем я буду лезть в дела другого департамента, ставить палки в колеса его сотрудникам. Пусть с Белецким решает вопрос сам уполномоченный Литвяк. Это его ответственность, его обязанность. Выпущу я его, у потом он поймает шальную пулю или вообще в последний момент решит, что делать ему тут нечего, а жить хочется. И даст деру отсюда. Вот красиво я буду выглядеть перед начальством.

– Ты так думаешь о нем? – хмыкнул Коган. – Что-то я тебя не узнаю, Максим. Ты всегда был человеком проницательным и в людях умел разбираться.

– Хорошо, – примирительно ответил Шелестов. – Пусть не даст деру, а погибнет в бою. А вдруг Литвяк и его руководство рассчитывают на некие сведения, которые могут получить от Белецкого, а я его под пулю подставлю. Нет, Боря, ты как хочешь, а я рисковать не хочу.

– Ну да! – рассмеялся Коган и широко повел рукой. – Тут у нас с тобой риск крайне минимальный. Почти никакого риска. Ни грамма, ни миллиметра. Так, развлечение для детей младшего дошкольного возраста. Шалости детские и только!

– Мы – это мы, – строго сказал Шелестов. – Мы сами за себя решаем, что нам делать, и это наша операция!

– Ладно, решать тебе, – пожал плечами Коган. – Но он тоже человек, и у него есть семья и своя жизнь…

Договорить Борис не успел, так как раздался короткий свист, затем еще один. Это был сигнал. Громко свистеть умел только Яшкин, и он должен был подать сигнал, если увидит кого-то, приближающегося к поселку. Оперативники тут же закрутили головами. Шелестов, одетый в шинель Яшкина, хорошо заметную на расстоянии, запрыгнул на подножку полуторки и стал смотреть на запад, потом поднялся в кузов. Три оленьих упряжки по четыре оленя в каждой неслись к поселку. На нартах, насколько он сумел разглядеть, сидели люди, одетые как ненцы. Что за кавалькада?

– Приготовились! – закричал Максим и сделал знак Яшкину и Игнатову, чтобы были готовы к бою.

Коган с автоматом залег за камнями. Шелестов стал крутиться возле машины, изображая активную ремонтную деятельность. Он стоял спиной к приближающимся упряжкам, остро чувствуя, что спина у него очень широкая и незащищенная и что, услышав выстрел, он не успеет упасть на землю. Но поворачиваться еще не время. Не будут бандиты, если это они, стрелять сразу и с большого расстояния. Они попробуют провернуть дело тихо! Но упряжки? Откуда у них упряжки и ненецкая одежда? Ограбили кого-то? Убили? Сволочи! Может, все-таки это и правда ненецкие оленеводы?

– Уже близко, – крикнул Коган, – приготовься, Максим! Я стреляю первым и прикрываю тебя!

Шелестов, стараясь двигаться спокойно и непринужденно, обошел машину, склонился над двигателем под поднятым капотом, а затем открыл дверь и сел на водительское сиденье. Сейчас он изображал попытку запуска двигателя, поэтому оправдано, что дверь осталась открытой. Теперь есть время рассмотреть через стекло тех, кто подъезжал на оленьих упряжках. Поднеся к глазам бинокль, Максим стал рассматривать седоков, однако из-за оленей он плохо видел пассажиров. Но что-то было не так. Он уже хотел дать команду не стрелять, как неожиданно понял, что ему не нравилось. Каждый из седоков на нартах был одет в ненецкую малицу, но у нескольких человек он заметил на ногах не меховые штаны, не пимы, а обычные кирзовые сапоги, в которые были заправлены самые обычные брюки. И Максим коротко нажал на сигнал машины.

Шелестов выпрыгнул из автомобиля, когда упряжки находились уже метрах в ста от него. Старясь держать автомат в опущенной руке так, чтобы его не увидели приближающиеся люди, он еще раз оценил ситуацию. Расположение своих людей. Если все пойдет по плану, то задуманное удастся. Насколько он сумел рассмотреть, их девять человек. Для четверых неробких опытных людей, находящихся в обороне, девять противников – не очень большая сила. Не ошибиться бы только в том, что это враг, что это именно банда, а не обычные люди. Геологи, например, которые используют одежду, купленную у местного населения. А бывает так, чтобы все геологи, вся партия нарядились в национальные костюмы и гоняли по тундре на ненецких оленьих упряжках и были вооружены? Не многовато оружия на девять мирных геологов. И какое разнообразие. И автоматы, и винтовки, и карабины. Ну, вот вы и прибыли! Эти слова в голове Шелестова прозвучали почти торжественно. Все теперь позади: и сомнения, и догадки,