Николай Шпанов - Заговорщики. Преступление Страница 25

12

Август рекомендовал брату ехать через Лозанну, но Гаусс отверг этот маршрут. Правда, он никогда не видел Фирвальдштетского озера и, вероятно, никогда уже не увидит, но теперь ему было не до прославленных ландшафтов Швейцарии.

Несколько лет тому назад Гаусс, наверно, и не подумал бы ехать на свидание с кардиналом, хотя бы и столь симпатичным ему, как бывший папский нунций в Германии Эудженио Пачелли. Переговоры в Эйнзидельне отлично провел бы Александер. Но времена переменились: Гаусс не доверял больше никому. Он желал собственными ушами слышать, что намерен ему сообщить Пачелли, и хотел сам произнести то, что следовало сказать кардиналу. Трудные времена! Гаусс уже не знает, с кем можно говорить, не опасаясь, что все станет известно Гитлеру или, по крайней мере, Герингу. С круговой порукой генералов покончено. Это доказал "ночной инцидент". Он, Гаусс, до сих пор не может забыть об этом. Позор! Никто, кроме своих, не мог выдать Гитлеру замыслов генеральского кружка. Впрочем… у ночного эпизода была и положительная сторона: Гаусс убедился в том, что гестапо вовсе не так всеведуще, как хочет казаться. Если бы Гиммлеру или Гейдриху стало известно то, что обсуждал Гаусс со штатскими членами его кружка Шахтом, Гизевиусом, Герделером, — никто не остался бы в живых… А случай перед Мюнхеном! Если бы не приезд Чемберлена, Гитлер давно перестал бы быть Гитлером.

Пожалуй, в сентябрьской неудаче виноват Гальдер. Он тогда уже поверил Гитлеру, будто существует неписаное соглашение с западными державами, предоставляющее Германии свободу действий на востоке. Ход англо–франко–советских переговоров в Москве и англо–германских переговоров в Лондоне доказывает, что такая возможность возникла только теперь. Вместе с англо–французами или без них, война на востоке — неизбежность. К этому ведут дело правящие круги не только Европы, но и Америки.

Нужно быть такой лисой, как Шахт, чтобы публично заявлять, будто Германия согласна всерьез обсуждать рузвельтовский план разоружения сейчас, когда все заводы страны работают на полную мощность, чтобы подготовить армию к походу на Польшу! Если бы все это не было так грустно… Да, именно грустно. Ведь всякому ясно: когда подталкиваемая со всех сторон Германия бросится на восток, сами же англичане и американцы вцепятся ей в спину. А в рейхсканцелярии этого не понимают… Ефрейтор просил немецкий народ о доверии и всемогущего о помощи в тот момент, когда Гинденбург совершал свою последнюю и самую роковую ошибку, назначая этого кретина канцлером. С тех пор утекло много воды. Барабанщик больше не просит. Он просто хватает деньги, людей, пушки. Он вооружен инстинктивной хитростью громилы. Он сумел устроиться так, что любое его требование удовлетворяется, любое решение скрепляется подписями министров. Гаусс отлично помнит, как когда‑то, в минуту откровенности, Геринг заявил: "Я часто собираюсь высказать фюреру кое‑что, но стоит мне очутиться перед ним, как я молчу". Впрочем, что касается "наци № 2", то эта робость, вероятно, объясняется страхом особого рода. Гитлер многих держит в руках угрозой пустить в ход секретные досье гестапо. Сам фюрер любит оставаться в стороне. Под сладенькие разговоры об его доброте он пишет Гиммлеру приказы убить того или другого. Гиммлер недаром клялся, что на каждого "израсходованного" у него есть "оправдательный документ". Гитлер не знает личных привязанностей. Родственные связи не имеют для него ни малейшего значения. Человек без всяких корней в прошлом, он не стремится приобрести их на будущее. Гаусс помнит одного из немногих, кому фюрер при всех говорил "ты", — это был Эрнст Рем. И именно Рема Гитлер заставил захлебнуться в собственной крови.

Почти все, что Гитлер хотел сохранить в тайне, ему удавалось скрыть не только от народа, но даже от своих сообщников. Ни один человек во всем аппарате нацистской партии и в министерствах не имел права знать больше, чем было предписано приказом № 1. Это создавало вокруг Гитлера атмосферу, в которой он один мог выносить решения, один был высшим судьей.

Гаусс удивился: как это ему до сих пор не приходило в голову! Разыгрывая яростного противника Гитлера, Шахт выполнял его малейшее желание. Это было большим, чем маскировка. Когда Шахт говорил правду — клянясь в ненависти к Гитлеру или возглашая: "В факте оздоровления немецкого хозяйства нет никакого финансового чуда. Существует лишь чудо пробуждения немецкого национального сознания и немецкой дисциплины, и мы обязаны этим чудом нашему фюреру Гитлеру"?.. Когда Шахт лгал?

Уж не разыгрывал ли Гаусс дурака, вступая в "заговор" с такими, как финансовый спаситель фюрера Шахт, как начальник гитлеровской контрразведки Канарис, как осуществитель самых тайных связей гитлеровской секретной службы с заграницей Гизевиус?..

Гаусс в страхе сжал виски: что, если все его заговоры и секретные совещания были пляской смерти, которой дирижировал сам Гитлер?

Для Гитлера у "заговорщика" Шахта всегда находились деньги, несмотря на то, что это было связано с опасностью полного обесценения марки. Шахт почти не скрывал, что источником так называемой стабилизации валюты в Германии является не столько Рейхсбанк, сколько мошна американских миллиардеров. Шахт не стеснялся иногда и открыто призывать американцев вмешаться в финансовые дела Европы. Это он советовал Фуллеру, личному представителю Рузвельта, прислать в Европу не кого иного, как американского банкира Фрезера, тесно связанного с банковскими кругами Англии и Франции. Дельцы с того берега канала, так же как с западной стороны линии Мажино, не упускали случая через Шахта выгодно вложить капитал в военные дела Германии. Они верили Шахту, что каждый посеянный в Германии пфенниг взойдет долларом. Гаусс понимал, что в действительности означает поездка Шахта в Америку "для чтения лекций по экономике". Гаусс знал, что, отправляясь "для лечения" в Швейцарию, Шахт проводит время в базельском кабинете Монтегю Нормана, директора банка Международных расчетов… И все для кого? Для фюрера, для фюрера…

Чорт возьми, нужно быть старым ослом: конспирировать с человеком, каждый шаг которого направлен на укрепление диктатуры Гитлера! Вот так ефрейтор и берет в руки всех, кого хочет. Попробуй Гаусс теперь не подписать любой приказ, какой ему подсунут!..

Круг, в котором вращался Гаусс, был ограничен коротким словом "война". Оно определяло мышление и поведение подавляющего большинства таких, как он, немецких генералов. Но при всей узости шор, из‑за которых Гаусс смотрел на мир, он принадлежал к числу немногих, стремившихся отдать себе отчет в причинах и следствиях своих поступков. Это стремление и привело его в свое время к протесту против легкомысленного кликушества Гитлера. Гаусс повторял: "Не трогайте Россию!" Он не походил на генералов типа Браухича, Кейтеля и Йодля, потакавших любому прожектерству фюрера. Гаусс не мог заставить себя не думать о том, что произойдет, если в ход пойдет "Белый план" нападения на Польшу. Россия не может не понять, что Польша — не цель, а только этап. Польша связана с Францией договором, Англия дала Польше гарантии. Беда, если Англия хоть раз откажется от своей традиции изменять союзникам! А что, если двойная игра англо–французов в Москве имеет целью не обман русских, а обман немцев? Значит — второй фронт на западе! Что станется тогда с Германией? Гитлер и вся его шайка бормочут, будто игра идет в Москве, а серьезный разговор — между Лондоном и Берлином. А где гарантия, что не наоборот? На Вильгельмштрассе убеждены, что ради разгрома коммунистической России Лондон примирится с соперничеством возрождающейся Германии. Разумеется, если Лондон пойдет на это, Гаусс возражать не станет. Тогда и он, пожалуй, скажет: покончим с Польшей, но так, чтобы никто не успел опомниться, — одним ударом! Именно это и должен был бы быть тот самый "блиц", которым бредит гитлеровское окружение. Вследствие своей полной военной неграмотности они убеждены, что пресловутый "блицкриг" — изобретение их фюрера. Им не дано знать, что идея "блица" восходит к первым годам существования прусского генерального штаба. Они не могут понять, что "молниеносное наступление" Карла фон Клаузевица — вот зародыш их "изобретения". Они не в состоянии уяснить себе, что шлиффеновские "Канны" — элемент того же самого блица. Гипертрофировавшиеся в головах Бернгарди и Гаусгофера, оснащенные моторами XX века, эти "идеи" и стали тем "блицем", который представляется сейчас Гитлеру новым способом покорения мира…

Очень жаль, что примиренчество Чемберлена и Даладье лишило германскую армию удобного случая проверить в Чехии технические средства "блица". Может быть, с Польшей дело пойдет удачней. Если бы Гитлер не был так патологически самонадеян и завистлив, в Польше удалось бы испытать уже и новое оружие, известное посвященным под названием "фау", но, увы, Гитлер приказал Браухичу прекратить работы в этой области только из‑за того, что на них не было испрошено его согласие. Дело перешло в руки штатских промышленников…