Петр Пильский - Тайна и кровь Страница 25

— Очень я беспокоился за тебя, — сказал Кирилл. — Сведения о тебе были неважные… Могли угробить. Прямо скажу: здорово тебе повезло!

Мой рассказ о голове Трунова необычайно возмутил Кирилла. Дрожа от негодования, он грозил:

— Ничего!.. Когда-нибудь на этажерке будут стоять две банки с головками Урицкого и этой девки… Яковлевой.

Рано утром кирилловский рысак нес меня за Охту, на Пороховые. Северное солнце всходило, но не грело. Было светло и холодно, и сильный конь бодро летел вперед, звонко цокая подковами по камням мостовой.

На повороте мы остановились. Я вылез. Кирилл завернул и шагом поехал обратно. Я стал отыскивать № 16, нашел и через двор, через узкое крыльцо, по лестнице поднялся наверх, пихнул дверь, и она отворилась с чуть слышным стоном.

Ни в первой, ни во второй, ни в третьей комнате не было никого. Я в недоумении остановился. Дом казался необитаемым. Тишина, закрытые ставни, густой полумрак, скрипящие под ногами половицы невольно заставляли чего-то остерегаться, ждать опасности, быть готовым к какой-то роковой внезапности.

Из средней комнаты тоже закрытая ставнями дверь со стеклами в своей верхней половине вела на веранду.

Я тихо отворил ее — и отступил.

Предо мной стояли, сбившись в угрюмую кучу, человек двадцать красноармейцев, а впереди них — комиссар со значком на груди и орденом Красного Знамени.

Мгновенным порывом я схватился за карман, где лежал револьвер, и быстрым движением вынул его. Еще один миг — и я стал бы стрелять.

Но тотчас же из этой небольшой толпы людей, притаившихся у правой стены веранды, раздался веселый смех. Красноармейцы хохотали, и лукаво улыбался комиссар. Я взглянул на них и рассмеялся сам.

Кто-то крикнул:

— Рано, товарищ, схватились за оружие. Немного попозже было бы полезней.

Я ответил шутливо:

— И на старуху бывает проруха.

Это были наши. Они окружили меня, и вопросы посыпались один за другим. В комиссаре я сразу узнал Рейнгардта. Его внимательные голубые глаза быстро смерили меня с головы до ног. Он увел меня с веранды в комнату.

— Кто вас прислал?

— Трофимов.

— Какие до этого получили поручения?

— Разведку на запасных путях Николаевского вокзала.

— Были внутри вагона?

— Был.

И я рассказал Рейнгардту все, что видел и узнал. Он остался доволен.

— Дело-то мы оборудуем, — задумчиво говорил он, — почти наверно. Штука нетрудная! Думаю, что не обойдется без жертв, но, может быть, все кончится и совсем благополучно. Красноармейские часовые не из храбрых. Какое они на вас произвели впечатление?

— Да никакого. Ходят около вагона, как нанятые удавленники. Да и остальные — такие же. Вот только караульный начальник, должно быть, — кадровый унтер-офицер… Тот — настоящий солдат.

— И это тоже не страшно. Самое трудное — уйти. Может подняться такой шум, что…

Мне захотелось узнать, кто участвует в этом рискованном, дерзком и опасном предприятии. Большинства я не знал. Но все были из нашей новой организации.

— Трофимовцы, — пояснил Рейнгардт.

Я сказал:

— Ведь, я только несколько дней, как выпущен из чека и Крестов. Мне решительно ничего не известно об организации. Скажите: это — ваша первая «операция»?

— О, нет. Были и до этого.

И он стал посвящать меня в дела и события. Отчаянный народ! Что натворили они за это время! Особенно врезался мне в память один эпизод:

— Видите ли, — рассказывал Рейнгардт, — это было даже как-то странно. В сущности, мы не имели даже определенного плана. Просто одному из нас взбрела мысль: «Айда, ребята, на картежников».

— Идет!

— Куда?

— В клуб.

— Какой?

— Палас-театр.

И вшестером пошли, заперли швейцара, ворвались в зал:

— Руки вверх!

И все покорно, как малые ребята, подняли.

Наш приказывает им:

— Спокойствие! Смирно! Ни звука! Если хоть один из вас шелохнется — уложу на месте.

В зале — ни шороха. Слышно, как люди дышат. Этакое трусливое стадо — людишки!

Наш им опять:

— Сию же секунду вынимайте и кладите все деньги, все драгоценности и револьверы! Если кто-нибудь затаит — моментально к стенке!

Трое из наших берут подносы и с благосклонной улыбкой обходят присутствующих. Галантность сверхъестественная, вежливость необыкновенная! Отобрали все. Отвратительная подробность: по грязному ковру с вытаращенными глазами кто-то полз на четвереньках. Наши ему:

— Будьте любезны, встаньте на ноги: так передвигаться гораздо удобней.

Встал. Смотрит, но не понимает абсолютно ничего. Бел, как его манишка. Обыскали, а у него — какая-то тысяча керенок и дешевенькие часы. Было из-за чего дрожать и униженно ползать, тьфу!

Рейнгардт презрительно улыбается.

— Ну, молодец Кирилл, — продолжает он. — Выносил он нас на своем рысаке, как на крыльях. Недели три тому назад мне указали на одну квартиру… на Николаевской улице. Подкатили мы. Вхожу через черный ход. Из кухни — аппетитный запах: пекут блины. «Ах, черти! Кругом — голод, а у этого толстобрюхого — масленица!» Врываюсь. У плиты — кухарка, а на табуретке в счастливом блаженстве восседает волосатый красноармеец. Кричу:

— Ни с места! Руки вверх!

Кухарка как заголосить — и все на одной высокой ноте:

— Ай-яй-яй-яй-яй!

— Молчать!

Она еще пуще.

Как не услышали ее визг на лестнице и у соседей, не понимаю до сих пор. Я на нее с револьвером — она бух на пол и давай кататься. Ну, что тут делать? Приказываю ее красноармейцу:

— Сейчас же прикажи ей замолчать. Не замолчит, уложу обоих.

Та сразу и стихла. Я им:

— Марш вперед!

Загнал в какую-то комнатенку и запер. Иду в кабинет. Мне уж было известно, что деньги — в среднем ящике письменного стола. Этот толстобрюхий скот спекулировал сообща с чека. Конечно, ящики заперты. Не раздумывать же! Схватил за угол верхней доски стола, изо всех сил дернул, и стол оказался открытым сверху. Не очень прочная мебель, — прибавил он иронически. — Забрал деньги, выбегаю на парадную лестницу и вижу, — о, человеческая наивность! — швейцар расставил ручки: он, видите ли, желает меня не выпустить! Вынул револьвер, направил на него, и ручки сразу упали. Распахиваю парадную дверь — смотрю: у ворот гомонят бабы. Да ведь как! Ну, с ними разговор короток. Погрозил пальцем:

— Тссс! И они все попрятались сразу… Эх, подлое животное — человек, подлое и трусливое!

Рейнгардт взглянул на часы:

— Скоро пора и двигаться… Пойдемте вниз!.. Вам нужно переодеться.

Мы сошли. Я быстро пригнал себе красноармейскую форму. Рейнгардт мне вручил винтовку и пять обойм.

На веранде он отдал нам приказ:

— Выйдите отсюда по одиночке, разными путями… Сойдетесь на шоссе! На выезде построитесь вздвоенными рядами!

Солнце уже поднялось и золотило стекла окон, купола церквей, лужи мостовой.

Через Охтенский мост, через Пески, мы в ногу шли к Николаевскому вокзалу. Наш шаг был нетороплив.

Среди бела дня, в центре столицы, на глазах тысячи людей 25 человек готовили нападение на вагон с золотом, охраняемый стражей, часовыми, вооруженным чиновником, комиссаром из Смольного.

Я шагал в рядах, и мне было неясно только одно:

— Почему на такое страшное, опасное, безумное дело мы идем днем, а не ночью?

XXVI. «Руки вверх!»

Огромная сила, непонятная и радостная, толкала наши ряды вперед на это безумное и страшное дело. Окруженные равнодушием одних, злобой других, презрением третьих, мы шли в этой красноармейской одежде под предводительством человека в ненавистной для всех форме, в кожаной желтой куртке с ярко красневшим орденом Красного Знамени на груди.

Мужчины, женщины, дети с голодными лицами тоскливо-умоляющим, испуганным взглядом провожали наше загадочное и уверенное шествие.

Пороховые остались далеко позади. Мелькнули Пески. Рейнгардт подвел нас к тихой улице, носящей имя «Полтавской победы». Путь шел вниз. Странная дорога! Ведь можно было пройти прямо.

— Взвод, стой!

Голос Рейнгардта:

— Смирно!

Пред нами — Трофимов:

— Сколько у вас винтовок?

— Одиннадцать.

— Н-да… Надо бы побольше.

Молчание. Трофимов обходит строй. Всматривается в лица. На ходу быстро жмет руку. Задает отдельные вопросы:

— Гардемарин?

— Есть.

Так вот о какой организации он говорил мне в номере гостиницы нашего Экономического общества!

Трофимов отозвал меня и Рейнгардта в сторону:

— Сколько винтовок у вас на квартире?

— Тридцать две, — ответил Рейнгардт.

— Сейчас я отряд распущу. Но раньше я должен вам обоим сообщить, что произошли некоторые изменения. Последняя разведка принесла новые сведения. Во-первых, теперь вагон стоит на третьем пути. Вся охрана помещена в железнодорожной будке. Часовых по-прежнему — двое. Но посты их изменены: сегодня один часовой стоит у будки и другой — у вагона. Все это вы должны запомнить отчетливо.