Александр Авдеенко - Над Тиссой Страница 25

Изучая материалы, собранные Зубавиным, Громада пришел к выводу, что Граб не мог быть руководителем диверсионной группы на железной дороге, он выполнял какую-то подсобную роль. И только. Какую же именно?

Судя по показаниям мастера Чеканюка, Граб не собирался долго жить на советской земле. Стало быть, он, как местный житель, хорошо знающий пограничный район, послан за Тиссу в качестве связиста или проводника.

Установить с кем-нибудь связь, кроме Чеканюка, он не пытался. Значит – проводник. Кого же он проводил? Тех, троих, что убиты в Черном лесу? Или еще кого-то?

Ответы на все эти вопросы генерал Громада решил искать опять на границе, у истока событий, на пятой заставе.

…Берег Тиссы. Генерал Громада и капитан Шапошников, оба в глухих плащах, скрывающих их знаки различия, в одинаковых зеленых фуражках, медленно, вполголоса разговаривая, идут по тропинке, повторяющей все изгибы служебной полосы. Светлый день, на ясном небе ни единого облачка. Хорошо пригревает солнце. Слабый ветерок доносит свежий, терпкий воздух гор, но на лицах пограничников нет весенней радости. Они серьезны, напряжены.

Шапошников еще раз, стараясь не упустить ни малейшей детали, докладывает генералу, где и как была нарушена граница, как было организовано преследование на одном направлении и розыски на другом.

Генерал слушал с сосредоточенным вниманием, изредка задавая скупые вопросы. Судя по их характеру, начальник войск прибыл на заставу не для разбора операции, не для того, чтобы подвести итог событиям. Он искал ключ к какой-то новой, трудной задаче. И это особенно было интересно капитану Шапошникову, так как он, несмотря на все ясные доказательства успеха, тоже не считал операцию завершенной.

Шапошников был крайне сдержан в собственных суждениях, излагал только объективные данные и ждал удобной минуты, чтобы поделиться с генералом своими предположениями, хотя и не проверенными, но имеющими, на взгляд Шапошникова, важное значение.

Выйдя к флангу участка заставы, Громада сел на нижнюю ступеньку наблюдательной вышки, достал трубку, осторожно постучал о перила лестницы, выколачивая пепел. Закурив, он некоторое время молча смотрел на Тиссу. Она быстро катила свои мутные весенние воды почти вровень с берегами. Полосатая водомерная рейка то скрывалась, то показывалась поверх тяжелых, свинцовых волн.

– Кажется, не на шутку разбушевалась Тисса, – сказал Громада. – Еще один хороший ливень – и наводнение неминуемо. – Он резко повернулся к начальнику заставы и неожиданно спросил: – Ну, капитан, когда собираетесь праздновать по случаю такого удачного завершения операции?

– Пока не собираюсь, товарищ генерал. Считаю, что праздновать рано.

– Почему вы так считаете? – Суровый голос Громады смягчился, строгие глаза потеплели. – У вас есть основания?

– Оснований пока мало, товарищ генерал. Больше подозрения. Если разрешите, то я их выскажу. Не нравятся нам следы этого четвертого нарушителя – мне и старшине Смолярчуку. Зачем он покрывал служебную полосу резиновым амортизационным ковриком? Скрыть свои следы? Но почему он не скрывал их потом, дальше, на виноградниках? А потому, что на твердой земле пограничники уже не могли ясно прочитать по его следам, налегке он прошел или с каким-нибудь грузом. Короче говоря, товарищ генерал, я и Смолярчук подозреваем, что Граб перешел границу не один.

Громада слушал начальника заставы и радовался тому, что тот, в содружестве со следопытом Смолярчуком, своей дорогой пробился к тому же выводу, что и штаб округа.

– Где он сейчас, старшина Смолярчук?

– Всё изучает следы Граба. Разрешите вызвать? Громада кивнул.

Через некоторое время знаменитый следопыт, запыхавшись, с каким-то свертком в руках, с разгоряченным лицом, щедро умытым потом, подбежал к вышке:

– Товарищ генерал, старшина Смолярчук прибыл по вашему приказанию!

– Ну, докладывайте, что нового вам удалось выяснить?

– Обнаружен интересный след… – неторопливо начал Смолярчук.

– Где? О каком следе вы говорите?

– Там, в тылу. – Смолярчук махнул рукой в сторону виноградников колхоза «Заря над Тиссой». – В отдельном сарае.

– Что это за след?

– Да все тот же: двадцать шесть сантиметров… Того нарушителя, который отравился.

– Ах, Граб? Ну, так что же?

– Так вот, сразу на него не обратили внимания, а в нем большой смысл. Смотрите!

Смолярчук деловито развернул один сверток и разложил на земле гипсовые отливки: кисти рук параллельно друг другу, а ступни ног позади них.

– Вот, товарищ генерал, видите: четвертый нарушитель стоял на карачках, отдыхал.

– Ну и что же? – Нетерпение Громады росло.

– В другом месте, через сто девяносто два метра, – продолжал Смолярчук, – я обнаружил еще один след: опять нарушитель стоял на карачках, отдыхал. Третий отпечаток сохранился через двести десять метров. Но тут, в сарае, рядом с прежними следами, уже появились отпечатки обуви другого человека. Этот стоял на месте. Потом он присел, облокотился на руку. Почва там влажная, рука четко отпечаталась. Вот!… Спрашивается: откуда взялись эти отпечатки? Я так думаю, товарищ генерал: Граб перенес на себе какого-то человека.

Старшина развернул второй сверток, и Громада увидел еще три гипсовые отливки.

– Отпечатки ног и кисти руки того, пятого нарушителя, который сидел на спине Граба. Полдороги как человек-невидимка прошел, а в одном месте все-таки не уберегся и оставил след.

Громада, недовольно хмурясь, рассматривал отливки.

– Так это же отпечатки армейских сапог! – наконец сказал он не без разочарования.

– Правильно. Пятый нарушитель был обут в армейские сапоги.

– А где доказательства того, что это не следы какого-нибудь пограничника?

– Есть, товарищ генерал, и такие доказательства. Инструктор службы собак, начальник заставы и все пограничники, кто был в ту ночь в сарае, обуты в поношенные сапоги, а он, пятый, – в новенькие. Видите, какие четкие вмятины от каблуков? Каждый гвоздь отпечатался.

– Спасибо, товарищ Смолярчук! – Громада протянул старшине руку. «Да, теперь действительно объявился „тот“…» – подумал он.

11

В тот же день Кларк раздобыл велосипед, купил на рынке охапку сирени, прикрепил цветы к рулю и помчался за город, держа курс на юго-восток, к Тиссе.

В поле, глядя на синеющие слева и справа Карпаты, на зеленый разлив хлебов, он запел: «Летят перелетные птицы…»

На велосипеде сидел Иван Белограй, радовался весеннему утру тоже Иван Белограй, и пел Иван Белограй в предчувствии встречи с Терезией, а Кларк ревниво наблюдал за ним со стороны и, посмеиваясь, одобрял: «Хорошо, хорошо, молодец!»

Земли колхоза «Заря над Тиссой» раскинулись вдоль венгеро-советской границы. Виноградники взбегали по южным склонам Соняшной горы. Белые колхозные хаты расположились по самому краю обрыва Тиссы, окнами к границе. В центре сельской площади стоял новый Дом культуры. Окна колхозного дворца тоже смотрели на Тиссу и дальше, на Большую Венгерскую равнину. На крутой двускатной красной крыше резко выделялись белые звенья черепицы. Ими размашисто, во всю крышу, выложено: «Заря над Тиссой». Белоснежная эта надпись видна и венгерскому населению левобережья.

У подножия дамбы, прикрывающей Тиссу там, где ее обрывистый берег значительно понижается, лежали бросовые, неплодородные земли, с незапамятных времен названные Чортовым гнездом. Чуть выше этих земель, на волнистом взгорье, поднимался облитый молоком весеннего цветения терновник. По его краю росли осокори, уже выбросившие крошечные флажки нежноизумрудных листьев. Там, где кончалась шатровая тень могучих деревьев, на дне травянистой и прохладной лощины, – проселочная дорога. По этой дороге и въехал Кларк в село.

Он отлично знал, где живет Терезия Симак, но счел необходимым спросить об этом у первого же встречного.

Первым встречным оказался высокий сутулый человек с желто-седой бородой и с палкой в руках. Несмотря на теплый весенний день, на нем был меховой жилет.

– Эй, вуйко! – соскочив на землю, окликнул Кларк прохожего. – Здоровеньки булы!

Дядько с трудом повернул голову, посмотрел на Кларка слезящимися глазами, негнущейся рукой сделал попытку снять шапку, глухо буркнул:

– Здорово.

– Вуйко, скажите, будь ласка, где проживают Симаки?

– А? – Старик приложил ладонь к уху. – Голоснише, не чую!

– Я спрашиваю, где проживают Симаки, – повысил голос Кларк: – Мария Васильевна и ее дочь Терезия?

– Как же, знаю! – внезапно оживился дядько. – Гогольска, будинок число девяносто два. Только их нет дома – ни дочки, ни мамки. На работе. Замкнута хата.

– А где они работают, не скажете? – Кларк подошел ближе к глуховатому старику, чтобы не кричать на всю улицу и не привлекать к себе внимания.

– Скажу. – Старик ухмыльнулся. – Всяка православна людина скаже вам, где обитает Мария Симак. Продала она свою душу нечистой силе. – Он гневно стукнул по дороге палкой. – В Чортово гнездо пускает свои корни Мария Симак. На той горькой и соленой земле не сеяли с тех пор, как себя помню. И при австрияках, и при мадьярах, и при чехах там булы пасовища[5], а вона, глупая Мария, порушила ту неродючу, незерновую землю и собирается кукурузу сажать.