Елизавета Берестова - Корона клинков Страница 25

Торки не собирался отставать от хозяина и друга. В мгновение ока он перевоплотился в самого омерзительного нищего, какого только Брэк мог себе представить. Фавн противно гнусавил сломанным с двух местах носом, присвистывал сквозь редкие, гнилые зубы и, припадая на искалеченную ногу, взывал к милосердию. При одном взгляде на живописные язвы, изобильно покрывавшие лицо и руки нищего, можно было на пару дней лишиться аппетита.

— В таком виде меня не то, что Осокорь, мама родная не признает, — Торки с видом знатока любовался струпьями на руке. — Согласитесь, перевоплощеньице — что надо.

— Не пойдёт, — не разделил восторга эльф.

— Почему? Такого выразительного нищего не в каждом городе встретишь. Вот я ещё себе бельмо на глазу сделаю…

— Я уже сказал тебе, что не пойдёт. Именно из-за того, что не в каждом городе встретишь, и не пойдёт. Пойми, Торки, наша цель — стать как можно более незаметными, слиться с толпой, чтобы всякий, кто скользнёт по нам взглядом, не испытывал желания посмотреть снова. А твой теперешний облик просто невозможно оставить без внимания. За пару деньков ты основательно примелькаешься, привлечёшь нежелательное внимание, если не со стороны властей, то уж местные нищие ни за что не пропустят такого конкурента. Так что потрудись сделаться кем-то попроще.

Фавн поворчал, что истинные произведения искусства зачастую сталкиваются с непониманием современников, и переменил облик, став опрятным бедным старичком в остроносых туфлях, полинялом халате и чалме. Образ, скажем прямо, скучный, без изюминки, но Брэк одобрил.

— Это все хорошо, — сказал Торки, поправляя пояс, — как мы среди огромной толпы отыщем мальчишку, которого я в глаза не видел, а вы если и видели, то в столь нежном возрасте, когда он писался в штанишки и сосал палец. Да и подручные нашего друга Осокоря зевать не будут. Боюсь, шансов у нас не больше, чем выиграть в карты, имея на руках одни тройки да пятёрки.

— Не забывай, Осокорь не знает того, что знаю я, — эльф усмехнулся, — как ты думаешь, на что будет ориентироваться он в своих поисках?

Торки пожал плечами.

— Ну мало ли что он придумает.

— А мне кажется, он воспользуется вот этим.

В ловких пальцах Брэка блеснул золотой динарий. Фавн вытянул шею.

— и что?

На монете был вычеканен гордый профиль Барса-завоевателя с коротким прямым носом, волевым подбородком и волосами, собранными в хвост над мощной шеей.

— При дворе было принято льстить императору, поэтому придворные в один голос говорили, что Аэций — вылитый отец. Возможно, изо дня в день повторяя это, они и сами поверили в особое сходство.

— Но на самом деле сходство отсутствовало?

— Оно касалось лишь признаков пола. В остальном малыш уродился настоящим Меллорном, кровь эльфов взяла верх. Словом, нам нужно найти подростка-полуэльфа, скорее высокого, чем низкого, со светлыми волосами и синими глазами нашего клана.

— А оружие? — спросил Торки, видя, как эльф прячет в зарослях свой посох и его меч, — мы что, пойдём с голыми руками, когда вокруг полно вооружённых солдат? И все эти солдаты будут искать нас.

Он потряс клочком пергамента, которым разжился во время недавней вылазки на ближайший рынок. Глядите, тут черным по белому написано: «Высокий эльф со светло-русыми волосами, прозывающийся Этан Брэк Меллорн, разыскивается за убийство двоих дозорных из ночной стражи города Осэны». И это ещё не все. Далее говориться, что ваша милость скуласт, глаза имеет голубые, а волосы носит долгие. За любые сведения — ползолотого.

— Это не так уж мало, — прокомментировал Брэк, — хотя в былые времена голова Ясеня ценилась гораздо дороже.

— Вы шутите, а тут описание будь здоров: и рост, и пол, и возраст — между тридцатью и сорока годами.

— Они мне польстили, усмехнулся эльф.

— При нём слуга, — не без удовольствия прочитал Торки, — молодой парень, росту высокого, волосами рыж, звать Дурындой. Но ни аса за меня не обещают. Даже обидно.

— Какие твои годы, — ободрил Брэк, — связался со мной, погоди, и за тебя награду предложат. А оружие нам с тобой в городе ни к чему. Посох мой паломнику не по чину, а меч у нищего и того хуже. Наше главное оружие — скрытность. Если ж дойдёт до горячего, двоих-троих я уложу тем, что окажется под рукой. А против десятерых ни меч, ни посох не помогут. Но на то я и Ясень, чтобы не оказаться в одиночку против десятерых.

Вам когда-нибудь приходилось пытаться отыскать в многоголосой толпе людного портового города человека, которого вы никогда в глаза не видели, а лишь приблизительно представляете себе его облик? Избитое, но верное сравнение с иголкой в стоге сена будет в самый раз.

Третий день Торки оттаптывал ноги, слоняясь по лабиринту узких улочек, на которых едва могли разъехаться две сциллийские двухколёсные повозки, толкался в пёстрой суете базаров, сидел среди попрошаек и нищих возле старого Эмирского моста. К вечеру от напряжённого вглядывания в лица прохожих начинало рябить в глазах.

Вот и сегодня он успел обойти три или четыре кофейни (из последней его погнали в шею) и из чистого спортивного интереса стащил у уличного торговца лепёшку с жареной рыбой. Аппетитно шкварчавшая в разогретом масле рыбина оказалась гадкой на вкус, и Торки с лёгким сердцем угостил ею бродячего отощавшего кота. Затем он оттёр руки о халат и, не спеша, двинулся к рыночной площади в самом центре Осэны, где до позднего вечера шумел базар, больше похожий на весёлую праздничную ярмарку.

Полюбовавшись на канатных плясунов, он лениво брёл вдоль рядов с фруктами.

— Кто желает увидеть зверя невиданного, чудо неслыханное? — надрывался визгливый голос где-то позади прилавков. — Всего за одну медную монетку — одним глазком, за две медных монетки — двумя глазами. Бегите, торопитесь, спешите увидеть кикимора — родного брата горного дракона и дальнего родича морских кракенов. Только у нас, и всего за два лирийских аса вы сможете лицезреть зрелище, которое заставит затрепетать и содрогнуться даже самое бесстрашное сердце: побеждённый и укрощённый кикимор!

Торки нырнул в просвет между прилавками и остановился возле небольшого павильончика, занавешенного плотной темно-синей занавеской с нашитыми на неё крупными серебряными звёздами.

Надрывался зазываниями и взимал скромную плату толстенький человечек, облачённый в дорогой стёганый халат, карманы коего уже оттопыривались от обилия мелочи, опущенной туда желающими лицезреть редкостное чудовище. Торки пристроился в хвост недлинной очереди и вскоре оказался лицом к лицу с толстяком, который дружелюбно улыбнулся и осведомился, одним или двумя глазами уважаемый желает обозревать кикимора?

Фавн здраво рассудил, что любоваться на невиданное страховидло гораздо удобнее двумя глазами, и отдал два аса. Монетки звякнули в кармане толстого зазывалы, от чего его лицо залоснилось ещё больше, и Торки был допущен за синюю занавеску. Там его лицо упёрлось в дощатую стенку с узкой прорезью приблизительно на уровне глаз. Прорезь закрывала выдвижная шторка, которая давала частичный или полный обзор (в строгом соответствии с уплаченной суммой). С видом заправского фокусника владелец необычного аттракциона отодвинул вбок шторку и перевернул маленькие песочные часы, дабы никто не мог лицезреть кикимора долее положенного.

Торки прильнул к образовавшемуся окошку, и его взорам открылось следующее: само собой никакого обещанного родственника дракона там не было и в помине. Зато лежала, вывалив влажный розовый язык, толстая дворняга, заплывшую жиром морду которой разрисовали жёлтой и зелёной краской. К тому же кто-то не поленился побрить бока шавки, и теперь на них поблёскивала наклеенная чешуя зеркального карпа. К хвосту собаки прикрепили трещотку, которая издавала звук всякий раз, когда ей вдумывалось вильнуть хвостом.

Фавн понял, что его беззастенчиво надули, как, впрочем, и всех остальных, доверчиво опустивших свои трудовые медяки в карман сытого торговца в полосатом шёлковом халате. Торки не стал дожидаться, пока песок в часах пересыплется в нижнюю половину, он выскочил из-за занавески с видом, не предвещавшим ничего хорошего обманщику.

— Что же это ты, уважаемый, вздумал так бессовестно дурить народ? — зловеще-вежливым голосом осведомился фавн.

Толстяк оглядел седенького старикашку в аккуратно залатанном халате и старомодных туфлях.

— Иди отсюда, отец, ступай своей дорогой, — сказал он, угрожающе наступая на недовольного, — двигай с миром, поглядел, дай другим поглядеть.

При этом он старался оттереть Торки подальше.

— Видали? — обратился торговец к мгновенно обступившей их толпе, — нагляделся на зверя невиданного и ещё не доволен! Небось, свои денежки назад заполучить захотел. Дармовщинка, она вон какая сладкая! Ну уж нет! Вали отседова старый хрыч, убирайся, пока мой плечистые помощники не начистили твою постную рожу.