Борис Акунин - Смерть на брудершафт (фильма пятая и шестая) Страница 26

Из хода сообщения вынырнул старший унтер-офицер Семен Слива, его помощник.

– Ваше благородие, отсюда только что вышел посторонний! – сообщил он. – Чумной какой-то, мимо протопал – не заметил!

Вот на унтера Алексей просто нарадоваться не мог. Поглядеть – солдафон солдафоном: дубленая рожа, огромные кулаки. Прямо унтер Пришибеев. А на самом деле сообразителен, проворен, отлично знает местность. До войны служил здесь в пограничной страже. Его прислали из глубинки, когда проводилась кампания по замене прежнего личного состава, прикормленного контрабандистами.

Субъект он был своеобразный, с характером. «Хохлов» презирал, называл дураками. Ему все в них не нравилось – даже, что мало водки пьют. Слива, впрочем, почти всех считал дураками и себе не ровней. Заслужить у него уважение Романову удалось не сразу. Когда же унтер все-таки признал нового начальника, на Жилина вообще перестал обращать внимание. Он и сейчас глядел только на подпоручика, будто они здесь находились вдвоем.

– Кто таков? Знаете? – спросил Алеша.

– Так точно, видел в Русиновке. В штабе дивизии.

Слива всегда всё знал, даже удивительно.

– А я говорил, ваше благородие, меня в караул поставьте, – сказал он с упреком. – У меня бы мыша не прошмыгнула.

Подумал, поправился:

– Мышь.

Как человек самолюбивый, он стеснялся своей необразованности, старался говорить чисто и грамотно, но не всегда получалось. На днях у Романова состоялся с ним примечательный разговор. Восхищенный сметкой и распорядительностью помощника, Алексей сказал, что ему надо поступить на курсы прапорщиков – из него выйдет отличный офицер.

– Предлагали уже. Отказался, – ответил Слива.

– Почему?

– Лучше быть умным среди унтеров, чем дураком среди офицеров.

Такой вот, в общем, Слива.

– Не иначе уснули они, – сурово сказал он, покосившись на Жилина.

Штабс-капитан понял, что отпираться бессмысленно.

На его несвежей физиономии расползлась сконфуженная улыбка.

– Может, и забылся на минутку, – признал он весело, словно речь шла о пустяке. – Многовато мы с вами, Романов, вчера горилки выпили. У Мавки-то, а?

И еще подмигнул, скотина.

Вчера вечером

Главное, пил-то он один. Сам и бутылку притащил. Романов к спиртному не притронулся, хозяйка тем более. Она была барышня строгая, держала дистанцию. С таким секретным агентом Алексей, пожалуй, сталкивался впервые.

Докладывая положение дел на вверенном ему участке, Жилин похвастал, что у него имеется особенно ценный сотрудник, вернее, сотрудница – двойной агент. Что он-де выследил австрийскую шпионку, припер ее к стенке и вынудил работать на нас, не порывая отношений с противником.

Романова этот контакт заинтересовал. Через двойного агента удобно заслать врагу ложную информацию. Среди прочих мер по прикрытию готовящегося наступления эта была, конечно, не первой и не второй степени важности, но пренебрегать подобным шансом не следовало.

Вчера вечером, покончив с общим устройством системы наблюдения, Алексей попросил штабс-капитана свести его с сотрудницей.

Та служила в Русиновке учительницей, жила одна в нарядном, чистом домике близ окраины местечка. От Жилина было известно, что это «щирая украинка», ведет в школе уроки исключительно на «мове», заручившись на то специальным разрешением от инспектора народных училищ. Собою, по выражению поручика, «прелестная бонбошка». Звать Мавка, что по-украински означает «русалка».

– Только уговор, – сказал Жилин, – вы к ней не подкатывайтесь. Я сам веду правильную осаду, давно уже. И имею успехи – она мне глазки строит.

Насчет глазок он наврал, это сразу стало ясно.

Учительница встретила нежданных гостей настороженно, а на развязного штабс-капитана смотрела, не скрывая неприязни.

Спутника Жилин представил стажером и своим младшим товарищем, болтал всякую чепуху, пил водку рюмку за рюмкой.

Хозяйка же говорила немного. Была она действительно очень хороша. Высокая, статная, полногрудая. Черные косы сложены на затылке в кольцо, густые брови прочерчены идеально ровными дугами, а кожа белая, чудесного молочного оттенка. Из-под длинных ресниц на офицеров поглядывали карие насмешливые глаза. Нет, на двойного шпиона, существо вороватое и затравленное, она была совсем не похожа.

Ей удивительно шел национальный наряд – юбка с узором, расшитая рубашка с широкими рукавами, серебряные мониста. Такую кралю хоть на сцену выпускай, в опере «Наталка-полтавка», думал Алеша.

Он старался не отставать от Жилина – если не в питье, то в нахальстве. Изображал глуповатого хлыща, который распускает перья перед смазливой девицей. Если штабс-капитана заносило и он начинал болтать лишнее, Алеша поминал грозного подполковника Козловского. Когда-то Жилин получил от князя хорошую взбучку за плохую работу и с тех пор боялся начальника управления как огня. Романов тоже делал вид, что страшнее Лавра Константиновича зверя нет. Мол, этот безжалостный сатрап может человека в пыль растереть. На поручика такие речи действовали правильно – он на время затыкался.

В середине вечера изрядно набравшийся болтун вышел на двор, и Романов подумал, что фанфарон-подпоручик непременно воспользовался бы этим, чтобы поприставать к хозяйке. Иначе не получится правды характера.

Он придвинул стул, словно ненароком положил руку учительнице на плечо.

– Прелестная Русалка, я хочу знать всех австрийцев, кто с вами работал, поименно.

Она спокойно отодвинулась, сбросив его ладонь.

– Я уже всех называла господину капитану. Но если вам тоже нужно, извольте…

И перечислила несколько имен (все они были Алексею известны). По-русски Мавка изъяснялась правильно, совершенно не вставляя малороссийских слов. Выговор был мягкий, певучий, производивший впечатление не провинциальности, а скорее легкого иностранного акцента.

С важным видом, посекундно кивая, он записал всё в блокнот. Снова придвинулся, потерся об нее коленом.

– Мне уж дальше ретироваться некуда. В стену уперлась, – сказала Мавка. – Отползайте обратно, господин подпоручик.

Он хихикнул – и с облегчением отодвинулся.

– Завидую Жилину, – игриво заметил Алексей. – Как это ему удалось подловить такую оборотистую паненку? На чем он вас поймал?

С этого момента началось любопытное.

– Жилин? Меня? – Чудесные брови поднялись еще круче. – С чего вы взяли? Да если б господин капитан поймал меня на шпионаже, он бы первым делом в постель меня затащил, а уж потом о вербовке подумал.

Черт, а ведь верно, подумал Романов.

– Значит, он вас не перевербовывал?

– Нет. Я сама явилась и сказала, что раньше работала на австрийцев, а ныне хочу им вредить.

Разговор принял интересное направление. Изображать болвана становилось все трудней.

– Не пойму я вас что-то. Красивая особа, могли бы составить блестящую партию. Зачем вам понадобилось связываться с австрийской разведкой? И почему потом решили предложить услуги нам? Не из-за денег же?

Серьезность вопроса Алеша компенсировал идиотским подмигиванием, плюс к тому еще икнул.

Ответила она так, будто перед ней сидел не наглый и глупый мальчишка, а равноценный собеседник. В этом тоже чувствовалось неподдельное внутреннее достоинство. Подпоручика всё больше начинала интриговать эта молодая женщина.

– Я украинка и люблю Украину, – сказала Мавка, глядя на офицера спокойными глазами. – А ваших не люблю. Истинные наследники киевской Руси – это мы, а не ваша угорско-татарская империя. С австрийцами я стала сотрудничать, потому что они обещали в случае победы создать украинское государство. Когда же я поняла, что они врут, выбрала из двух зол меньшее. По крайней мере, вы тоже славяне и тоже православные. Если самостийность невозможна, лучше уж быть под Романовыми, чем под Габсбургами.

Что-то здесь не так, внутренне насторожился Алексей. Двойные агенты так не разговаривают! А не устроить ли тебе, голубушка, маленькую проверку?

– Это очень существенно – то, что вы говорите, мадемуазель, – сказал он, приняв преувеличенно серьезный вид. – Я должен всё записать для отчета. В этот блокнот я записываю самое важное. Вы не думайте, что я просто стажер, и всё. Это я Жилину сказал, потому что он, извините, глуп, как пень. А на самом деле у меня особое задание. И с вами мы еще, ик, поработаем. Но тс-с-с!

Он приложил палец к губам – со двора шел штабс-капитан – и спрятал блокнот в карман кителя. Лихо запрокинул голову, делая вид, что осушает рюмку (на самом деле она была почти пуста), и жизнерадостно приветствовал возвращение товарища.

Сидели еще долго. Жилин совсем напился. Алексей, по-прежнему изображая хама, снял и повесил китель на спинку. Когда штабс-капитан сомлел и повесил голову, Романов сказал: «Пардон-с, отлучусь-ка и я». Вышел в одной рубашке, постоял во дворе минут пять, вернулся.