Яков Левант - Наследство дядюшки Питера Страница 26

— Слушай, старик, — прервал его размышления белолицый. — Этот парень достаточно надежен? Ты за него ручаешься?

— Я говорил уже. Он мой сын.

— Ну, это, полагаю, еще не все, — усмехнулся офицер. — Расскажи о нем.

Выслушав обстоятельную информацию старика-отца о «верном солдате Пауле», он небрежно заметил:

— Насколько мне известно, на личном счету штатного осведомителя гестапо Франца Беккера, кроме пастора Клауса…

— Так, значит, это вы выдали меня американцу? — внезапно догадался старик.

— …Кроме пастора Клауса, — невозмутимо повторил белолицый, — и янки-военнопленного, погибших в пыточной камере, еще тридцать преданных им земляков. Досье этой незаурядной личности хранится в надежном месте и в случае малейшей с нами неприятности будет…

— Передано русским? — ужаснулся Беккер.

— Будет передано немцам. Тем немцам. Понимаешь?

Он понял. Не раз тоскливыми бессонными ночами задумывался он над этим: что, если они узнают? Их было много, так много… И день ото дня становилось больше. Особенно после Сталинграда! Тридцать, кроме господина пастора? Хе-хе, могло быть и триста! Последние дни сами лезли в руки. И он вовсе не злоупотреблял этим, видит бог — не злоупотреблял…

«— Что ж это, милейший Беккер? Или и вы утратили веру в фюрера?..

— Нет-нет, господин ортсгруппенфюрер,[12] я как раз собирался… Вчера в лавке Хильга Вальтер, та самая, у которой муженек вернулся с фронта без ног…»

Да-да, он называл не всех. Хотя за каждого полагалась награда. Пусть не ахти какая, но все же… А кто сейчас оценит его самоотверженность? Если пронюхают — разорвут на части! Скорей бы, что ли, избавиться от этих двух. Но как? В усадьбу Гельмута сейчас не сунешься — это точно. Подойти ночью, на лодке? Рискованно, даже очень. Вот если бы… Стоп, это идея!

На душе сразу отлегло. Нет, еще не все потеряно! Хе-хе, еще не сплетена та веревка, на которой…

— Я вижу, господина Беккера осенило свыше. Выкладывайте, выкладывайте, дружок. Чувствуется, что вас прямо распирает от радости.

Старик испуганно покосился на белолицего. Уж не читает ли мысли этот дьявол?

— Да-да, герр офицер. У меня действительно мелькнула одна мыслишка…

…Высадившись на острове, старый Беккер предложил своим спутникам подождать в кустах, а сам направился вперед предупредить сына. Пауля он застал взволнованным.

— Это верно, отец? — встретил его Пауль неожиданным вопросом.

— О чем ты, сынок? — делая недоуменное лицо, осведомился старый Беккер.

— Верно, что мне надо выйти в море?

Так вот оно что! Щенок откуда-то уже пронюхал. Но как? Догадаться обо всем могла только старуха — перед отъездом в Райнике он черкнул ей записочку, чтоб приготовила на всякий случай старую матросскую робу Пауля. Откуда же, черт побери, он узнал об этом? Или у него есть другая связь с городом?.. Стоп! Ведь старая карга украдкой, огородами бегает к своему внученку, этому гофмановскому ублюдку… Вот оно что! Старый Беккер почувствовал, как злоба распирает его.

— Значит, ты продолжаешь встречаться с ней, с дочерью старого бродяги? — набросился он на сына. — С этой…

— Отец!

Старик даже опешил, так непривычно резко прозвучал голос Пауля. Впрочем, в ту же минуту, совсем забыв о цели своего прихода, он осыпал сына ругательствами, вымещая на нем и досаду, и страх — ни на минуту не оставлявший его после беседы с белолицым убийцей, гнетущий животный страх.

Неизвестно, сколько времени продолжалась бы эта сцена, если б зоркие глазки старика не уловили угрожающего жеста Пауля. Старый Беккер шарахнулся было в сторону, но, проследив за взглядом сына, все понял. Всего в нескольких шагах от них стояли те двое…

— Хайль Гитлер! — рявкнул белолицый, и Пауль, оторвав руку от кобуры, как заведенный, вскинул ее в ответном приветствии. Инцидент был исчерпан.

Незадолго до наступления темноты Пауль проводил отца к реке.

— Проведаю старуху да прихвачу тебе третьего пассажира.

— Их будет трое? — удивился Пауль. — Но что же они молчали?

— Ладно, ладно, сынок. Не будем любопытны. Это СС. Наше дело солдатское…

Старик шагнул в лодку, снял пристроенную на корме удочку и небрежно швырнул ее на банки.

— Их, хе-хе, выдумка. Тоже мне мудрецы!..

Маскируясь в кустах, Пауль проводил взглядом лодку и нехотя направился к шалашу. Он не привык подолгу размышлять (приказ есть приказ!) и гнал от себя «посторонние» мысли, но смутное ощущение тревоги все сильнее овладевало им.

Старший эсэсовец курил, устроившись на удобном ольховом пенечке, а рыжий, присев на корточки, с сосредоточенным видом рассматривал что-то на земле.

«Ладно, отец, не будем любопытны», — решил Пауль и скромно отошел в сторонку. Но сидящий на пеньке подозвал его.

— Закуривай, — приветливо предложил эсэсовец, протягивая раскрытый портсигар.

— Благодарю, герр…

— Герр оберст,[13] — подсказал эсэсовец.

Ого! Этого он и не подозревал…

— Благодарю, герр оберст, — пристукнул каблуками польщенный Пауль и осторожно вынул сигарету. Эсэсовец щелкнул зажигалкой.

— Спасибо, герр оберст, я сам… — окончательно растерялся Пауль.

— Бы славный юноша, Беккер. Таким могли бы гордиться даже войска СС.

— Я моряк, герр оберст! — вытянулся Пауль.

— О да, германский моряк, — подхватил эсэсовец и положил руку ему на плечо. — Этим сказано все! И мне нечего распространяться о том, что сейчас, в горькие для отчизны дни, мы не можем принадлежать себе. Фюрер и нация, только фюрер и нация, Пауль!

Гордый доверительным тоном офицера, юноша слушал, затаив дыхание.

— Я открою тебе величайшую тайну, Пауль Беккер! В Скандинавии фюрером создано секретное оружие колоссальной мощности. Все уже готово, за исключением одной только что разработанной крохотной детали. Чертежи у меня здесь, в сумке. Если мы сумеем вовремя доставить ее, судьба войны будет решена. Быстро и безболезненно. Ведь ты знаешь, какие страдания испытывает сейчас наш народ?

— О да, герр оберст, — с чувством ответил Пауль. — Я видел бомбежку Киля американцами. Они стирали квартал за кварталом, квартал за кварталом! Под развалинами остались тысячи стариков, женщин, детей…

— Вот-вот! И в наших с тобой руках…

Тихое хихиканье заставило офицера замолчать.

Пауль оглянулся и вздрогнул от омерзения. Рыжий эсэсовец спичкой подпаливал брюшко большого вытянувшегося на лапках черного жука. На лице его было написано блаженство.

Офицер, бросив быстрый взгляд на Пауля, решительно шагнул к рыжему и неожиданным пинком отшвырнул его в сторону.

— Грязное животное! Садист! Я еще разделаюсь с тобой, дай только выбраться из этой мышеловки…

Пауль с благодарностью посмотрел на «герра оберста».

…Третий их спутник — полный человек в длинном кожаном пальто — прибыл, когда совсем уже стемнело. Поздоровавшись, он сразу же вполголоса заговорил с эсэсовцами, в то время как отец протянул Паулю объемистый сверток:

— Переоденешься, сынок.

Забота старика тронула Пауля. Теплый шерстяной костюм, зюйдвестка и бушлат будут очень кстати в предстоящей «прогулке». Он собрался поблагодарить отца, но тут его подозвал «герр оберст».

— Слушай, Пауль, — торжественно сказал эсэсовец. — Положение ухудшилось, и я не хочу скрывать этого от тебя. Враг догадался о наших замыслах. Причалы Гельмута взяты под охрану, и подойти на лодке к ним невозможно. Остался, как мы и предполагали, только один путь… Нам известно, что Пауль Беккер спортсмен, что он дружит с морем в любую погоду, в любое время года. В твоих руках великое дело, юноша!

— Яволь! — гордо ответил Пауль.

— Вот ключ от «Кристель». Это будет подвиг, достойный Нибелунгов! Помни, Пауль: сам фюрер смотрит на тебя сейчас. Хайль Гитлер!

…Холодные дождевые капли секут не защищенные одеждой грудь и спину. Пауль не спешит окунуться в воду. Надо как следует остудить разгоряченное греблей тело, тогда после ледяного душа и река покажется теплой ванной…

— Пошли тебе бог удачи, сынок, — говорит отец, свертывая его одежду. — Я пойду, мне еще надо на колокольню… Если все обернется благополучно, мы будем с тобой состоятельными людьми, Пауль. Откупим дело у этого прохвоста Гельмута… Русские уйдут, но и нацисты теперь уж не вернут себе прежней власти. Хозяевами положения тут станут американцы… И те еще, кто вовремя заручился их поддержкой. Да-да, если только все кончится благополучно. И если этот янки не надует меня…

— Янки? Какой янки?!!

Старик не отвечает.

— С богом, с богом, сынок, — твердит он, отступая в темноту. — Мне пора, пора… Надо еще захватить фонарь…

«Какой янки? — повторяет про себя Пауль, плечом рассекая бегущие навстречу пенистые волны. — О каком это янки бормотал старый?»