Чингиз Абдуллаев - В ожидании апокалипсиса Страница 26

— Да, по-моему, он из полиции, — тихо ответила она.

— Хуже. Он из американской мафии. А здесь тебе не Одесса. Я боялся, что после звонка он просто пристрелит нас обоих.

— Что ты такое говоришь. Лева? — испугалась женщина.

— Здесь свои порядки. Черт с ним, с Бетельманом. Возьму больше у Альтмана. Своя шкура дороже.

Через час Дронго выбросил пистолет в мутные воды Ист-Ривера.

Глава 4

Нужно быть бывшим советским гражданином, чтобы понять и прочувствовать всю прелесть Брайтон-Бич. В этом районе Бруклина считается неприличным общаться на английском языке. Одесские евреи говорят с характерным одесским акцентом, грузинские — с грузинским, среднеазиатские тараторят так, словно никогда не уезжали из Ташкента или Душанбе. Здесь представлены все нации и народы Советского Союза — слышится русская, грузинская, армянская, украинская, азербайджанская, литовская речь. Это своеобразный эмигрантский центр евреев, начавших исход еще в середине шестидесятых, когда в Бруклин прибывали люди небольшим ручейком, с трудом пробивающимся из-за плотного кордона; в начале девяностых этот ручеек превратился в мощный поток с Востока, сметающий на своем пути все заграждения.

До встречи с Бетельманом Дронго еще успел переехать в более дешевый отель — «Холидей Инн» на Бродвее. В первом часу дня он был уже в Бруклине, зашел в книжный магазин «Черное море» посмотреть последние поступления книг из бывших республик Советского Союза. Книг было много, и, что особенно впечатляло, среди них попадались издания, вышедшие буквально два-три месяца назад.

«Железный занавес рухнул», — подумал Дронго, доставая с полок совсем новые книги с еще не разрезанными страницами.

— Вы что-нибудь выбрали? — по-русски спросила его пожилая женщина, сидевшая у кассы.

— Нет, пока ничего, — ответил он тоже по-русски, — но у вас великолепный магазин, я заеду к вам попозже.

Женщина благодарно кивнула ему.

— Вы, наверное, недавно из Союза, — заметила она.

— Почему вы так решили?

— Не знаю. Вы какой-то чересчур спокойный. Наши местные обычно более нервозны, у них всегда нет времени.

Было время ленча, и многие эмигранты спешили в кафе и рестораны, открытые по всей улице. Посмотрев на часы, разведчик тоже заторопился. По его расчетам, объект уже находился в кафе.

Едва войдя в зал, он заметил знакомое по фотографиям лицо Семена Бетельмана. Пожилой, лет пятидесяти пяти, большой лоб, крупный мясистый нос, уши, словно приплюснутые к голове, густые мохнатые брови, очки. Объект, как обычно, сидел в одиночестве. Дронго подошел к нему.

— Вы разрешите? — по-русски спросил он.

Бетельман изумленно посмотрел на него, на мгновение перестав жевать.

— Здесь так много свободных мест, молодой человек, — опустил он глаза.

— Меня они не устраивают, — весело возразил Дронго. — Я хотел бы пообедать сегодня с вами.

— Опять, — вздохнул Бетельман, откладывая вилку, — сколько я могу вам говорить — оставьте меня в покое. Я уже передал свою практику другому врачу. Завтра я улетаю в Лондон. Ну что вам от меня еще надо?

— Вы ошиблись. Я совсем не тот, за кого вы меня принимаете.

— Только не говорите, что вы не знаете Леву Когановского, — упрямился Бетельман, — он надоел мне до такой степени, что стал являться даже во сне.

— Думаю, он больше к вам никогда не подойдет, — многозначительно произнес Дронго.

— Да? — удивился его собеседник. — Очень хотелось бы вам поверить. А то, согласитесь, очень неприятно, избавившись от советской мафии в СССР, попадать в руки этой же мафии в Америке. Если бы они были стопроцентными американцами, мне не было бы так стыдно.

— Сегодня утром Когановский звонил к вам и пообещал больше не приставать.

— Знаю я его шутки, — махнул рукой врач. — Вы думаете, я поверил?

— И все-таки вам придется поверить мне на слово. Когановский больше не появится у вас в доме. Я сумел убедить его не приставать к вам.

— Да? — Бетельман снял большие роговые очки. — Можно узнать, чем обязан такому вниманию?

— Можно. Я из советской разведки. Дронго подумал, что Бетельман сейчас умрет. Прямо на месте. На него жалко было смотреть. Он держал в руках очки, жалобно моргая и как-то растерянно оглядываясь. Целую минуту он не мог выговорить ни слова.

— Откуда вы? — наконец выдавил врач.

— Из КГБ.

— Ой! — воскликнул Бетельман. — Что вы такое говорите, — он немного отдышался, — разве сейчас есть КГБ?

— Как видите, есть.

— Да, да, вижу. — Врач снова заморгал. — Скажите, вы не от Левы Когановского? — вдруг заподозрил он какой-то подвох.

— Нет, — терпеливо ответил Дронго, — я приехал из Москвы. Приехал к вам, Семен Аронович Бетельман, бывшему жителю Баку, проживавшему ранее по адресу: Гоголя, 14. Вы работали в отделе Министерства культуры. Вашим прямым начальником был Давуд Исмаилович Велиев. Его заместитель, до известных событий в Баку, — Вартан Акопов. Еще какие-нибудь подробности нужны или вы мне верите?

— Верю, — вздохнул собеседник, и лицо его посерело. Он быстро надел очки, поправил волосы. Страх сидел в нем даже здесь, в свободной Америке, на Брайтон-Бич. Страх семи десятилетий, и вытравить его из памяти было невозможно.

— Что вам нужно? — тихо спросил врач.

— Сначала я передам вам привет от вашей сестры Софы.

— Спасибо. Как она там?.. Вы ее арестовали? — чуть поколебавшись, спросил Бетельман.

— За что? — изумился Дронго. — Слушайте, не нужно так мрачно смотреть на жизнь. У нас девяносто второй год. Все давно кончилось. СССР уже нет. И КГБ, кстати, тоже. А ваша сестра после Нового года выезжает в Израиль.

— Да, да, я понимаю, — согласился Бетельман, когда до него дошел смысл сказанного. — Как нет КГБ? А вы откуда?

— Я вам просто объяснил, чтобы вы сразу поняли. Я представляю советскую разведку, вернее, российскую в данном случае. Мы хотим сделать вам выгодное предложение.

— Вы хотите, чтобы я стал вашим агентом? — изумился собеседник, всплеснув руками. — Вы с ума сошли?

— Нет. Этого я не хочу. У вас есть брат в Англии, к которому вы завтра поедете. Вы могли бы узнать у него, когда он может встретиться со мной? Это очень важная встреча. А потом вы позвоните мне.

— Я не сделаю этого, — твердо заявил Бетельман, — не впутывайте в грязные истории моего брата. Если вы хотите замарать меня — ваше дело, но мой брат — английский гражданин. Он живет в Великобритании уже тридцать лет. Я не стану передавать наш разговор.

«Старый дурак», — подумал Дронго.

— В таком случае, — угрожающе заметил он, — у вашего брата будут крупные неприятности.

— Боже мой, какие неприятности?

— Он потерял недавно весьма секретные документы. Ему удалось доказать, что они сгорели во время пожара в его доме. Но если их найдут и передадут его руководству… Вы меня понимаете?

Бетельман снова снял очки. Молчал довольно долго.

— А вы говорите, что КГБ уже нет, — почти неслышно произнес он.

— Мне нужно с ним увидеться, — твердо повторил Дронго. — Просто передайте ему наш разговор. А он пусть сам решит, что ему делать.

— Хорошо, — вздохнул собеседник, — в конце концов могло быть и хуже. Знаете, я ведь однажды уже имел счастье познакомиться с вашей организацией, — он снова надел очки, — в пятьдесят первом, в Баку, меня вызвали, интересуясь, куда делся мой брат? Он во время войны попал в плен к румынам и сумел сбежать. Позже он переправился в Египет, ну это вы, наверное, знаете. Так вот, меня мучили тогда целый день, но я действительно не знал, где мой брат. А я ведь был совсем молодой, еще школьник. И вот теперь, сорок лет спустя, вы все-таки нашли меня и его.

Дронго не ответил.

Бетельман вдруг взмахнул руками.

— Вы знаете, почему это кафе называется «Наргиз»?

Дронго знал, но снова промолчал.

— В Баку была очень красивая женщина. Ее звали Наргиз. И в честь ее на приморском бульваре открыли кафе, названное именем прекрасной дамы. Романтично, вы не находите? А потом здесь, в Бруклине, на Брайтон-Бич, бывшие бакинцы тоже назвали свое кафе «Наргиз» в память о той удивительной атмосфере Баку шестидесятых годов.

— Зачем вы мне это рассказываете? — спросил Дронго.

— Я вот сейчас подумал, а после вашей смерти назовут вашим именем хотя бы скамейку в каком-нибудь сквере города? Вам не страшно, молодой человек? Или вы действительно считаете, что все вы — супермены? «Герои невидимого фронта», так, кажется, называла вас советская пропаганда?

— Не назовут, — жестко отрезал разведчик, — моим именем ничего и никогда не назовут. И очень возможно, у меня не будет даже могилы. В лучшем случае чужое имя, нацарапанное на надгробном камне. Мне все это известно. — Он поднялся.