Лев Рубус - Запах лимона Страница 27

Двенадцатый час. Она все не идет. Петров большими шагами нервно ходит по самому краю обрыва в условленном месте… Какая темнота, — непроглядная, южная летняя ночь… После разговора с Никольским особенно тяжела каждая минута тщетного ожидания… И эта погода, низкие тучи, душный воздух, тяжелое приближение надвигающейся медленно грозы, удесятеряют его волнение…

Чутко прислушивается Петров ко всем шорохам… Не прав ли Никольский, не сам ли себе подстроил он ловушку?… Хотя, кажется, он не допустил никакой ошибки…. Если ему не удалось узнать через нее ничего существенного, она-то, во всяком случае, не узнала от него решительно ничего… Тсс… Что это? Шаги… Да, да, — она… Несколько шагов навстречу… Облегченный, хотя и измученный женский полувскрик, полувздох…

Она бросается к нему на грудь (этого он даже не ожидал), прижимается всем маленьким, легким телом (держись, тов. Петров); обеими руками берет его голову, наклоняет к себе лицо, неожиданно пристально, упорно, точно желая разгадать заключенную в нем тайну, всматривается в него расширившимися, блестящими во мраке глазами…

Петров недоумевает. От ее близости у него как-то странно, совершенно непривычно закружилась голова. Руки сами потянулись обнять, но не успели… Что такое? Она плачет. Игра?

«Я должна, я должна сказать… Вы должны знать все… Кто они, зачем здесь. Его надо расстрелять. Нет, нет, я… не могу… Я боюсь… Он, наверно, подслушивает. Завтра, завтра… завтра… Я все скажу, тут же, в это же время… Сегодня нельзя, — завтра… И ты спасешь меня?… Прости меня… милый…»

Необычайно приветлив сегодня лорд N. Неожиданно приветлив… На такой прием никак не имели право рассчитывать провинившиеся слуги…

«А-а-а. Очень приятно. Чем порадуете старика? хе-хе. У меня со вчерашнего утра счастливейшие часы моей жизни… Ну, ну, сначала ваши новости, потом наши… Хотя, впрочем, — бутылочка доброго вина не помешает, — хе, хе, — перед деловым разговором…»

Крайне смущены сэр Вальсон и мистер Фаренгайт… Втуне пропали все планы оправдательных речей… Как теперь приступить к делу, как начать разговор о проклятом ирландце, как огорчить доброго старика?…

Но что это? С минуты на минуту удивленнее становятся лица достойной пары.

«Ах, вы о лимонном газе… Оставьте… это такие пустяки… Стоит говорить о каких-нибудь газах теперь, когда у нас в руках… Сэр Смоллуэйс сообщил мне еще вчера, что Н.Т.У. обнаружено… Поздравляю вас, сэр Вальсон… Я еще вчера собирался это сделать. Что же до лимонного газа, то, раз вы говорите, что ирландская шельма Дэти изобрел там противогаз для него, — тогда он нас тем более не может интересовать… Газы… Немецкая выдумка… Я вообще не любитель этих газов. На всякий случай, Фаренгайт, вы, конечно, озаботитесь изготовлением противоядия…»

Чрезвычайно благодушно настроен хозяин… Доброе ли бургонское действует на него так, или планы относительно Н.Т.У., но он даже шутит и упорно рекомендует вниманию мистера Фаренгайта какие-то новые пилюли против несварения желудка.

Техник Максимов с усмешкой относится к любовным похождениям техника Кириллова. Никольский иронизирует над рассказом Петрова. «Эх, ты, шляпа. Просто бабенка с жиру бесится, а ты тут шерлокхолмствуешь зря… Смотри, накладет вам по шее англичанин за ночные свидания».

Но Петров уверен, в нем возникло какое-то внутреннее убеждение, что за слезами Валентины и русским языком инженера Пальмерстона кроется большая и необходимая ему тайна… И, он почти не смеет надеяться; — но может быть, та тайна, которую он здесь розыскивает. Конечно, он пойдет туда сегодня, в назначенный час.

На всякий случай только, он передает Никольскому какой-то пакет… «…Если я не вернусь сегодня ночью… Ну тогда немедленно свезешь его в Баку… Там уже будут знать, что надо делать…»

На том же месте и в то же время, снова, как и вчера, дожидается Петров. Но сегодня его настроение гораздо более уверенное. Сам почти не зная, почему именно, он почти убежден в правдивости Валентины… Нет, нет, без сомнения, она вчера была искренна с ним.

Да и погода нынче не располагает к дурным предчувствиям. Ручей, глухо бурливший вчера в обрыве, добродушно бормочет сейчас, на ясном небе мерцают крупные звезды, даже тявканье шакалов в горах звучит не так зловеще, как вчера.

Но все-таки его сердце замирает. Не от темных опасений, не от боязни попасться в ловушку, — нет, от сознания того, что вот-вот, может быть, перед ним встанет давно жданная, давно мучащая его разгадка…

Что-то скажет, что-то откроет она?… А вдруг правильны подозрения председателя и они действительно ищут здесь, в этой даче, вещество, открытое Утлиным. И как кажется ему, Пальмерстон должен знать о последних минутах трагически погибшего химика. Может быть, ему здесь, на этой самшитовой концессии, удастся раскрыть тайну маленького, желтого чемоданчика, который его самого совершенно нечаянно сделал участником целого шквала неожиданно драматических событий…

Задумался Петров о грандиозном открытии Утлина, о том, что будет, если «Революционит» станет на деле достоянием трудящихся. Картина за картиной проносятся в его голове, и кулаки его судорожно сжимаются при мысли о том, что изумительное вещество еще не стало их достоянием, что еще неизвестно, не ищут ли в то же самое время его и другие люди, вот сейчас, здесь, в этом же самом, глухо шумящем лесу, не нашли ли уже… А если нашли, если оно, действительно, известно там, им, капиталистам… тогда… Тогда в любой момент они смогут стать настоящими хозяевами всего мира, с которыми почти невозможна никакая борьба… Кто знает, какие скрытые возможности таятся в этом сказочном веществе… Может быть, оно действительно…

Но что такое?… Может ли это быть? Уже почти двенадцать… Что же она? Что с ней, что ей помешало?

Да, 12, 12.30, 12.45… Наконец, час. Ее нет. У Петрова опускаются руки. Ждать дальше, видимо, нет никакого смысла.

Но что же делать, что предпринять? Очевидно, что-нибудь произошло. А между тем совершенно ясно, что она должна была ему передать что-то очень важное — он это чувствует как-то всем своим существом… И теперь сидеть неподвижно над темным оврагом, в то время, когда там, может статься, происходят новые, изменяющие все положение события, становится для него совершенно непереносимым. Нет, он не может оставить все это так… Ему теперь кажется, что у него в руках были уже какие-то реальные нити дела… Дать всему зданию разрушиться в самом конце постройки, дать рыбе, так хорошо взявшей приманку, соскользнуть с крючка… Немыслимо, немыслимо. Он сейчас же проберется к дому Пальмерстона. Может быть, там можно выяснить хоть что-нибудь.

Дом инженера за концессионным поселком, в лесу, уже между древесных стволов. К нему сравнительно легко подойти незамеченным, особенно ночью. Но Петрову не мешает соблюдать осторожность.

Когда он был еще далеко, в окнах дома горел огонь. Теперь, с его приближением, лампы потушили. Стало почти темно, только в глубине комнат кто-то движется со слабым маленьким ночничком. Петров подполз к окну и прижался к стене. Осторожно пытается заглянуть сквозь стекла.

Ночник погас — темно. Стукнула входная дверь, и не успел Петров опомниться — мимо него, почти задев его, прошел инженер Пальмерстон. Не заметив его за водосточной трубой, прошел быстрым торопливым шагом. «Он ли? Да, конечно, он. Ну, тогда можно попытаться проникнуть в дом. Может быть, она заболела. Может быть, при нем она не могла выйти».

Позвонил на крыльце, у обитой клеенкой двери. Никто не открывает. Потянул ручку, — закрыто. Еще раз дернул звонок. Должно быть, спит. Обошел осторожно вокруг дома, постучал во все окна. Тоже никакого ответа. Только одна рама закрыта неплотно. Определенно, тут в доме что-то неладно. Пощупал свой браунинг… пошевелил не совсем закрытой рамой, нажал… Окно распахнулось.

Сердце все-таки здорово стучит в груди Петрова — не особенно приятное ощущение ночью, проникнув в окно, бродить по комнате чужого, незнакомого дома. Что он скажет, если войдет хозяин?… Впрочем, в эту минуту ему почти все равно. Он твердо знает лишь одно: необходимо повидать Валентину и вырвать у нее ее тайну, все равно каким способом. В комнатах пусто, темно, никого нет. Чиркнуть спичку или нет… А, была не была, — чиркнул. Кабинет… Прямо против — дверь, по-видимому, в спальню. Бросил спичку, приоткрыл створку. Острая дрожь пробежала по спине. Не может быть. Неужели… О, о, о — только не это.

Из-за двери, тонкой струйкой, мешаясь с веянием легких духов, пудры, косметики, слабый, почти незаметный, но так хорошо знакомый — запах лимона…

Быстро захлопнул дверь. Что делать, что делать?! И вдруг стало немножко стыдно за самого себя: пуганая ворона куста боится. Ну, конечно же, не может быть этого. Наверное, просто пили чай с лимоном, или варили пунш, или она терла себе виски от головной боли. Надо войти и посмотреть. Может быть, она тут. Снова спичка, снова дверь отворена. В комнате никого. По стенкам от спичечного огонька быстрые, непонятные тени. Постели застланы белыми одеялами, никаких признаков Валентины… Нет, здесь никто не пил чая с лимоном, никто не варил пунша и не тер виски… Это определенно тот же запах, так хорошо памятный ему с Крепостной, 7. Так значит… О, значит, здесь можно найти много интересного. Скорее к письменному столу инженера. Но он не успел еще выйти из спальни, как энергично распахнулась дверь и на пороге с маленьким электрическим фонариком в руке, — инженер Пальмерстон. Он не ожидал встретить гостя, гость не рассчитывал дождаться хозяина. Краткое, но энергичное взаимодействие рефлексов. Рефлекс гостя опередил рефлекс хозяина на одну десятую долю секунды. Подушка с кровати в руке гостя уже описывает быструю дугу, когда рука хозяина ползет в карман к браунингу. Фонарик гаснет. Отчаянный прыжок через подоконник наружу. Сзади из темноты вдогонку пуля. Инженер Пальмерстон сочно выругался по-русски.