Джоби Уоррик - Тройной агент Страница 27

Как ни странно, подобные вылазки лишь подкрепляли уверенность Мэтьюс в том, что не так уж и опасно жить в столь неспокойном месте. Она и родственникам, и друзьям говорила, что в Хосте будет в полной безопасности, поскольку за забор выходить не станет. Группы местных джихадистов довольно регулярно расшибают себе лбы о стены базы, но серьезной опасности они не представляли никогда.

«Мне она говорила так: ‘Я никогда не позволю себе лезть на рожон — у меня же дети!’ — вспоминает некий коллега из ЦРУ, видевшийся с Мэтьюс за несколько недель до того, как она улетела в Азию. — Наверное, и впрямь в это верила».

С первого взгляда Мэтьюс решила, что жизнь в горячей точке не столь уж плоха. Этот свой первый взгляд на будущий афганский дом она бросила с качающегося борта вертолета «блэк хоук» после получасового полета из Кабула. Город и база ЦРУ притулились на горном плато, окруженном серо-коричневыми хребтами, которые вновь прибывшей показались такими же, как где-нибудь в Аризоне или Нью-Мексико. «Смотришь, и такое вдруг чувство, будто вот-вот из-за утеса выедет ковбой с рекламы ‘Мальборо’», — пошутила она в одном из имейлов своей интернет-знакомой в Виргинии.

Суровая красота этих мест лучше всего открывается с воздуха. На севере, в ясный день хорошо видимые с базы, высятся Белые горы, где моджахеды когда-то отгрохали целый укрепрайон с фортификационным комплексом Тора-Бора, который в 2001 году был взят, но Усаму бен Ладена упустили. Невидимая линия, отделяющая Афганистан от Пакистана, пролегает по другому горному хребту, он пониже и миль на двадцать восточнее. Расположенная между ними территория по афганским меркам почти процветает: сплошь орошаемые поля и кое-где даже деревья — не то что чуть ли не повсеместно в остальной стране: пустая бурая земля, в жаркое время года нещадно выжженная.

Город Хост, население которого составляет 160 тысяч человек (по национальности главным образом пуштунов), в 80-е годы выдержал четырехлетнюю военную осаду советских войск, но остался поразительно целым[32]. Вместо развалин и разорения в глаза бросается обычная бедность: лабиринт грязных улочек с глинобитными дувалами и лавками по сторонам и единственным более-менее приметным общественным зданием — построенной патриархом клана Хаккани Джалалуддином красивой мечетью с бирюзовым куполом. С востока город замыкают бетонные полосы аэропорта «Хост» и территория базы, островок Америки, изолированный от принимающей страны концентрическими кругами «бастионов Hesco»[33] — однотипных для всех американских военных объектов в Афганистане ограждений из прямоугольных мешков с песком — и колючей проволокой «концертина». Летное поле еще хранит кое-какие реликты советского присутствия: приземистую двухэтажную диспетчерскую башню (построенная русскими, она и теперь служит наблюдательной вышкой) и около десятка ломаных летательных аппаратов 1980-х годов по одну сторону от взлетной полосы. Более новые постройки в основном представляют собой военные сборные конструкции — например, грузовые контейнеры, наспех превращенные в казарменные бараки. Все вокруг — как природного происхождения, так и созданное руками человека (сооружения, улицы, дома, транспортные средства, форма военнослужащих), — одного и того же размыто-бежевого или грязно-коричневого цвета, тем более блеклого, что все покрыто слоем вездесущей пыли.

Жизнь за проволокой не только предположительно безопасна, но и уровень комфорта там гораздо выше среднего. В столовой кормят на удивление вкусной едой, вплоть до лобстеров и крабовых ножек по пятницам. В комнате отдыха — телевизор. Снабженный спутниковой тарелкой, он предоставляет возможность смотреть прямые трансляции бейсбольных и футбольных матчей или новейшие голливудские шедевры. Поодаль бар с таким разнообразием вин и таким свежим, всегда холодным пивом, что свободные от службы сотрудники ЦРУ (охрана и обслуга не допускается) постоянно там толпятся. Спортзал блестит и сверкает новейшим оборудованием для фитнеса — от щадящих суставы «эллиптических» тренажеров до стоек со штангами олимпийского стандарта.

Мэтьюс предпочитала бег и вскорости завела привычку после захода солнца, зашнуровав кроссовки, делать кружок-другой вокруг летного поля вместе с довольно пестрой по составу группой военных и сотрудников ЦРУ, называвших себя «Клубом бегунов Хоста». Позанимавшись спортом, она возвращалась в свой больше схожий с трейлером домик, оборудованный тем, что было величайшей привилегией (во всяком случае, с ее точки зрения) — личной ванной. Надо сказать, что Мэтьюс долго спорила, прежде чем ей удалось отвоевать для себя право на такую приватность — роскошь, которой она дорожила больше всего.

От жилья до рабочего кабинета два шага, что куда приятнее, нежели два часа по шоссе, да еще и в пробках, неизбежных на столичной кольцевой. Но на новом посту ей предстоит испытание куда более трудное, чем то, что выпадало на ее долю дома. Здешнюю главную тематику, то есть все касающееся «Аль-Каиды» и повстанцев «Талибана», она знает назубок. Руководить людьми ей приходилось и прежде. Но теперь она должна командовать американцами и афганцами, мужчинами и женщинами, которые работают там, где рвутся реальные бомбы и летают пули. Впервые в жизни она должна, принимая решение, понимать, что выбор, сделанный ею в кабинете, может иметь для ее подчиненных серьезнее последствия вплоть до летальных.

Как и прежде, Мэтьюс была подотчетна боссам из Лэнгли, но теперь она сталкивалась с партнерами, неизвестными ей прежде, с людьми, которые думают совершенно по-другому и чьи приоритеты и установки отличаются от принятых в ЦРУ. Это военные из Пентагона, натовское начальство в Кабуле, местные офицеры в Хосте и вокруг него, а теснее всего сотрудничать она должна была с командами спецназа, тоже базирующимися на базе ЦРУ. В армии спецназовцы — как на гражданке рок-звезды: преисполненные уверенности в себе и своем мастерстве, они привыкли, чтобы к ним относились как к элите. Естественно, на базе они кучкуются вместе с такими же «спешл-форсес» ЦРУ, к ним тяготеют несколько служащих военизированного цеэрушного подразделения «спешл-активитис», да и подразделение охраны базы сюда же — бывшие «зеленые береты» и отставные «морские котики», считающиеся теперь гражданскими и работающие в частной охранной фирме «Блэкуотер». Некоторые с цеэрушниками держатся надменно, считая их салагами и «учеными в говне мочеными». И не только потому, что сотрудникам ЦРУ не хватает военной выучки; многих присылают даже без знания местных языков и культуры, и они сидят на базе, боясь нос высунуть, а военные, разумеется, это видят.

Неприязнь имеет свойство быть взаимной. Болтая в своем кругу, при упоминании о виртуозах рукопашного боя оперативники и аналитики кривятся, видя в них питекантропов с ручищами ниже колен и безголовых бодибилдеров с самомнением, раздутым, как их накачанные бицепсы. И с той и с другой стороны это, конечно, всего лишь стереотипы, а вот что Мэтьюс действительно задевало, слишком даже задевало, так это мужской скептицизм — мужчины как будто не верили в ее способность справиться с работой. На протяжении всей своей карьеры она воевала за то, чтобы доказать обратное.

В 1989 году, когда Дженнифер Мэтьюс приняли на службу, мир ЦРУ был очень мужским. В тот же день, 3 января, в Управление поступили еще три женщины, и вся четверка сразу решила держаться вместе — всё же «единственные женщины в разливанном море мужчин», как вспоминала потом одна из них.

Случайно вышло так, что они оказались похожи: четыре белые женщины лет двадцати пяти, примерно одного роста, стройные шатенки. Когда они вчетвером (а это бывало частенько) шли по коридору, в чопорных пиджачных коридорах Лэнгли все чуть ли не сворачивали шеи. Вместе девушки ходили перекусить в кафетерий, вместе ездили в отпуск и даже помогали друг дружке в свадебных приготовлениях. Мэтьюс сразу ощутила необходимость взвалить на себя ношу старшинства, тем более что она и впрямь была на несколько недель старше подруг. Когда их, еще курсанток, определяя куда направить, на собеседовании спросили, как они видят свое будущее в ведомстве, Мэтьюс без колебаний ответила: «Вижу себя директором ЦРУ».

Эта беззастенчивая амбициозность вкупе с уверенностью в том, что силой воли и трудолюбием можно достичь чего угодно, была присуща ей с малолетства. Еще девчонкой, средней из троих детей штамповщика и санитарки, живя в семье, кое-как влачащей существование в рабочем пригороде Харрисберга, Пенсильвания, она корпела над книжками, в то время как ее подруги бегали за мальчиками и веселились на вечеринках. Чуть повзрослев, осознала себя феминисткой и еще крепче уверовала в божественное предназначение, которое в конце концов непременно определяет нашу судьбу. В детстве и отрочестве ее мирок был ограничен небольшим кружком воцерковленных христиан-сектантов, исповедовавших патриотизм, фундаментализм и признававших лишь буквальное толкование Библии. Ее подход к религии с возрастом слегка изменился, но всю оставшуюся жизнь она продолжала считать себя евангельской христианкой.