Олег Горяйнов - Дежурный по континенту Страница 27

Первый из вошедших натурально оказался спортсменом: он с порога прыгнул через стол прямо на Акоку и повалил его вместе со стулом, который под весом двоих, хоть и не сильно тяжёлых, но и не самых маленьких в этой стране мужчин рассыпался в прах. Второй зажал широкой ладонью рот официанту и встал у стены. Третий зашёл не спеша и встал посреди комнаты, наблюдая разгром.

‑ Орать будешь? – спросил второй у белого как хороший кокаин официанта.

Тот помотал башкой. Громила убрал руку. Спортсмен тем временем надевал на Акоку наручники.

Едва Акоку привели в вертикальное положение, как с него спали джинсы, лопнувшие в поясе во время борьбы. Спортсмен захихикал. Под глазом бедного Эриберто набухал здоровенный фингал.

‑ Шифр сейфа? – спросил третий, который, надо полагать, был в этой троице начальником.

‑ Я на память не помню… ‑ ответил Акока неуверенно.

Тут спортсмен, державший его за цепочку от наручников, быстрым движением стащил с него трусы.

‑ 130972, ‑ быстро сказал Акока.

‑ Неглупый парень, ‑ усмехнулся начальник и направился к сейфу. – Думал, будешь пугать нас страшным доном Фелипе. А мы – икать и обсираться от страха. А ты быстро сориентировался в ситуации.

Он открыл сейф и вынул оттуда всё содержимое: бумаги и какую-то мелочь, тысяч пятнадцать долларов и полтора килограмма разнокалиберных песо.

‑ Дома что-нибудь держишь?

‑ Ничего не держу, ‑ поспешил ответить Акока. – Здесь место вполне безопасное. Было.

‑ А где держишь?

‑ В голове.

‑ Значит, надо твою голову сохранить в безопасности. Наденьте-ка ему на башку мешок!

Потом ослепшего и оглохшего Акоку взяли под мышки и куда-то потащили. Одеть его обратно в штаны никто из налётчиков не потрудился. Его провели через двор и засунули в машину, в какой-то микроавтобус, судя по жёсткому сиденью, на которое с размаху усадили голым задом и болтавшимся без присмотра хозяйством. Двери лязгнули, мотор завёлся, и они поехали. Акока молчал, покорившись судьбе. Молчали и его конвоиры по бокам. Рёбра и глаз зверски болели после акробатического номера со стулом, но на такие пустяки лучше было не обращать внимания. Что-то ему подсказывало, что в недалёком будущем его дожидалась развлекуха похлеще.

Кто же, однако, такой смелый, что отважился поднять руку на… да фактически, на Фелипе Ольварру!.. Ерунда, нет таких смелых. Правительство? Чушь, правительство прилетело бы сюда на эскадрилье вертолётов. Федеральные агенты? Это возможно. Но не страшно. Хефе вытащит, в случае чего. Ещё, говорят, у него какие-то непонятки с Ригоберто Бермудесом. Но Бермудес сюда не сунется. Здесь не его территория.

Спустя три часа мотор натужно закряхтел. В гору поднимаемся, подумал Акока. Уж не к Ольварре ли меня везут? Может, это проверка на вшивость, как в спецлагерях? То-то они с меня даже часов не сняли. Штаны сняли, а часы – нет. Привяжут к стулу и будут не очень нежно лупить по морде, требуя, чтобы я назвал Ольварру козлом и педерастом. А потом войдёт сам Ольварра, потреплет по щеке, скажет, молодец, сынок, быть тебе при мне премьер-министром. Значит, по морде надо будет перетерпеть. На всякий случай. А уж если что серьёзнее – иголки под ногти или другая хирургия без наркоза – тут уж извините…

В конце концов, они приехали куда хотели. Акоку вывели из чрева транспортного средства, провели в какое-то помещение и, как он и предполагал, привязали к стулу. Значит, действительно, мы у хефе. Ну, старый хрен, за подбитый глаз и рёбра я тебе предъявлю такой отдельный счёт…

Минут через двадцать мешок с его башки сняли, и он-таки да, увидел своего хефе с лицом, похожим на 155-милиметровую гаубицу AS90. За спиной дона Фелипе стоял бригадир sicarios Касильдо и с любопытством разглядывал полуголого Акоку.

‑ Сними с него часы! – приказал Ольварра.

Касильдо выполнил приказание. Ольварра не стал брать их в руки, посмотрел брезгливо и перевёл взгляд на пленника.

‑ Знатные часы, ‑ сказал Ольварра. ‑ Что же ты продал меня, подлец, за тридцать серебряников?

Акока заморгал. Правым глазом моргать было ещё ничего, а левым – очень больно.

‑ Я доверял тебе как самому себе, ‑ продолжал Ольварра. – Я не жалел для тебя ничего. А ты…

‑ Но я же не…

‑ Откуда у тебя эти часы?

‑ Купил в магазине.

‑ И по какому же адресу находится в Гуадалахаре магазин, в котором продаются такие часы?

‑ Не помню.

‑ Память отказала? Ну, это мы поправим. Знаешь, что я сделаю? Я вот что сделаю. Я, пожалуй, вспомню свое крестьянское детство. К старости мужчины становятся сентиментальными. Но ты этого не узнаешь. Тебе до старости дожить не суждено, подлая тварь. Я тебя лично – слышишь, лично! ‑ опалю с ног до головы паяльной лампой, как чумную свинью, пока вся твоя поганая шкура не превратится в сплошную чёрно-синюю корку, рассыпающуюся в прах и пепел при малейшем прикосновении. Если огонёк в паяльной лампе сделать совсем слабым, болевой шок, сынок, тебя не отправит на тот свет раньше, чем я доведу кремацию до конца. В мозгах твоих будет такая ясность, что ты сможешь спеть гимн «Мы – ацтеки!» задом наперёд. Если, конечно, я тебя об этом хорошо попрошу. А ты знаешь, как я умею просить.

‑ За что, хефе? – жалобно спросил Акока.

‑ Перед тем, как всё той же лампой выжечь тебе твои лживые глаза, сынок, я попрошу ребят принести нам с тобой большое зеркало, и они, я уверен, мне в таком пустяке не откажут. Ты должен увидеть, на что станешь похож, отправляясь на небеса, чтобы, представ перед Господом и святой Девой Марией, не выпендривался, не строил из себя невесть какого героя и красавца, а знал свое место – выгребная хлорная яма, гнусная вонючая клоака, исполненная червей и миазмов!..

Акока всё ещё подбадривал себя мыслью, что это – всего лишь проверка на вшивость и ничего более, потому что никаких грехов перед хефе за собой не знал, потому что если что и прилипло к его рукам на службе у хефе, то разве какие-нибудь сущие пустяки… Но на этом месте воля его кончилась, и он заплакал. Большая зелёная сопля выползла из его ноздри, как скорый поезд из тоннеля.

‑ Не нравится? ‑ сказал дон Фелипе. ‑ А не предавай отца родного. Зачем ты гадил на ладонь, кормящую тебя? Двуличный вероломный подлец, ты продал меня за тридцать серебряных песо. Кто тебя спас от тюрьмы три года назад?..

Акока зарыдал в голос. Было от чего. Дурак я, дурак, укорил он себя. Сидел бы сейчас в маньянской тюрьме, самой гуманной в мире, построенной по американскому образцу, кормили бы от пуза, имел бы авторитет как человек самого Ольварры, на выходные отпускали бы к мамочке… И ни-и-икаких паяльных ламп, клоак и миазмов!..

Тут зазвонил телефон в кармане у Касильдо. Бригадир поднёс его к уху, послушал и что-то прошептал дону Фелипе.

‑ Посади пока в подвал эту гадину, ‑ сказал дон Фелипе. – Я займусь им позже.

Он вышел, а за ним устремился и Касильдо, бормоча в телефон команды.

Гонца привезли с нижнего поста через двадцать минут на джипе. Ольварра встречал его на крыльце.

‑ Сколько их приехало? – спросил он у стоявшего рядом с ним Касильдо.

‑ Трое, хефе. Мои ребята держат их на мушке.

‑ Этого обыскали?

‑ А как же!

‑ Чистый?

‑ Чистый.

‑ Пусть его подведут.

Одутловатый мужчина средних лет приблизился к белым ступеням и без особого почтения произнёс заученный текст:

‑ Дон Ригоберто Бермудес приглашает дона Фелипе Ольварру принять участие в скромном семейном торжестве, которое состоится завтра в небольшом загородном заведении в пяти милях к северу от городка Агуаскальентес. Разумеется, все присутствующие будут рады видеть также secretario уважаемого Дона. Прочих соратников Дона присутствующие не будут рады видеть, об охране мероприятия уже позаботились. Кортеж дона Фелипе сможет дождаться своего хефе в Агуаскальентесе, где на время отсутствия Дона их обеспечат всем необходимым мужчине инвентарём: от бритвенных лезвий до кондомов с ароматом гуайав и жасмина. Что передать дону Ригоберто?

Ольварра усмехнулся. Надо понимать, что всеманьянская урла созывала сходняк. По старой традиции это всё ещё называлось «семейным торжеством», но сути дела эти филологические тонкости не меняли. Издевательское добавление насчет secretario указывало на то, что обсуждаемые вопросы будут теснейшим образом касаться области интересов дона Фелипе. Стало быть, на то, чтобы подыскать себе нового secretario и узнать повестку дня, конкурирующие доны отвели ему сутки.

А если он не найдёт себе нового sеcretario и не узнает повестку дня? Что тогда?

Растопчут как скорпиона.

Святая Мария! Разве прежде возможна была бы только мысль о таком позоре? Один намёк на возможность нынешнего падения Фелипе Ольварры мог бы стоить головы (и стоил!) позволившему себе его. Что же случилось?

‑ Я приеду.

С этими словами Ольварра повернулся к гонцу спиной и вошёл в дом. Касильдо потащился за ним.

‑ Отправь его назад и неси службу. Меня ни для кого нет. Даже для самого президента Фокса.