Леонид Могилев - Век Зверева Страница 27

Так думал Иван Иваныч. Еще он понимал, что хорошо бы повернуться на сто восемьдесят градусов и двигаться на автостанцию, потому что нужно было возвращаться домой. На хутор.

Стасис Чапас, недавно сдавший своего товарища, получивший аванс за его убийство, уже давно остановился. Он знал, что Иван в конце концов перестанет исчезать, уменьшаться, потопает назад. Он решил дождаться его, несуразного и растерянного.

Стасис лежал за сосной, раздвоенной и покалеченной еще прошлой войной. Он ждал.

И тогда случилось невероятное.

Едва за Пироговым закрылась дверь в кабинет прямого и непосредственного воинского начальника, как на столе этого начальника зазвонил телефон. Следовало пригласить господ офицеров к выдаче денежного довольствия за прошлый квартал. Не за месяц, а за квартал. Сумма изрядная и необъяснимая. За Пироговым послали вестового. На автостанции он его не обнаружил, а кто-то подсказал, что бедолага отправился на пляж. За Пироговым послали «уазик». Роскошь, но чего не сделаешь перед началом праздника жизни. Места его прогулок товарищам были известны.

Промчалась по пляжу автомашина с вестовым и мичманом Нечипайло, приняла в свое чрево Ивана, и на сегодня Чапас оказался свободен. Отсрочка исполнения приговора.

…Это не просто Отто Генрихович не хотел, чтобы Иван Пирогов укоренился на его родовом хуторе. Отто Генрихович был всего лишь орудием сил могущественных и грозных. Маленькая сентиментальная пешка в чужой игре. Молекула. Настоящий немецкий солдат в тылу противника. На временно оккупированной территории. Хозяйственные постройки и дом. Озеро с линями и пруд. Старые деревянные кровати. Дубовый стол и бюро.

Из сообщений резидентуры (конфиденциально)

С апреля 1994 года правительство ФРГ разместило специальный заказ в Гамбургском институте экономических исследований. Его цель — научные изыскания. Объект — Калининградская область. Удалось убедить администрацию области в том, что необходимо разместить в Калининграде группу немецких специалистов, которые принимают участие в разработке основных нормативных актов — программ развития технологий управления. Немецкими «партнерами» налажена работа по отслеживанию и анализу всех сторон политического и социально-экономического развития региона.

Есть некоторые признаки того, что германское общество «Пруссия» вместе с представителями немецкой диаспоры в области приступило к подготовке очередной громкой акции в поддержку идеи восстановления Пруссии в довоенных границах. В Калининград нелегально было доставлено большое количество сопроводительных и пропагандистских материалов. Среди них — письма от жителей области, уроженцев Восточной Пруссии.

Следует ожидать в скором времени обращения общества российских немцев «Фрайхайт» и общества «Пруссия» к правительству Российской Федерации с ТРЕБОВАНИЕМ о создании на территории области немецкой автономии. Далее в случае успеха планируется начать массовое переселение в этот регион этнических немцев, введение института двойного гражданства (российско-прусского!). Далее — по схемам, отработанным в Прибалтийских республиках: возврат бывшим владельцам собственности, земельных участков, открытие немецких школ, немецкого акционерного общества и так далее. Финансовая база уже сейчас создается в ФРГ и Калининградской области.

Германской организацией «Объединенные земли немецкого Востока» подготовлены для направления в адрес Президента России, Председателя Государственной Думы, Председателя ЛДПР и Главы администрации Калининградской области специальные документы (меморандум) так называемого Прусского земельного правительства.

В этом документе, в частности, излагаются взгляды на будущее устройство Калининградской области с конечной целью ее отторжения от России. Юридические обоснования приводятся.

…И тогда Иван Иваныч совершил еще один поступок, который напрочь сломал планы Чапаса, Лемке и многих других людей. Все смешалось и перепуталось. И виной тому была любовь.

Давняя это была история. Иван Иваныч в юности провел немало сладких дней и ночей в Калининграде. Город юности у него был другой. Но в столице «советской Пруссии» когда-то происходили события примечательные и памятные. До училища он успел проболтаться год в Калининградском университете и при этом вел образ жизни богемный, к чему обязывало ремесло поэта. Вернее, учился он только полгода по смешной гражданской специальности, уезжать по некоторым причинам из города не хотел, а потому был вынужден устроиться сторожем, потом вновь был свободен, а позже стал лаборантом в родном учебном заведении.

В начале того памятного года он отправил несколько десятков конвертов со стихами в разнообразные советские журналы, без особой надежды на успех. Но успех пришел. В день листопада, когда желтые и красные перевертыши опустились к ногам жителей, пришедших в парк, а поэт был там со всеми (он хотел в тот день общества), из одного московского журнала ему прислали сто девяносто семь рублей. Таких денег он не держал в руках вовсе, по молодости лет.

Иван немедля покинул свое гуманитарное заведение, позвонив по телефону и сказав, что служить он более не намерен. Затем он купил себе новую рубашку, галстук, кое-что из необходимых вещей и прекрасный легкий чемоданчик.

Затем он поднялся в большой зал главного ресторана города. Ему уже накрывали столик.

…Люся Печенкина была в ресторане второй раз в жизни, хотя все ее подруги перебывали во всех точках треста столовых и ресторанов города, несмотря на юный выпускной возраст и высокие, даже по тем временам, цены. Платили граждане из странной тогда категории спонсоров. Из тех, что мешали нам нормально жить и работать.

В тот день Люся в обществе одноклассницы, одолеваемой беременностью, признаки которой становились все нагляднее и катастрофичнее, провела здесь примерно час за мороженым со взбитыми сливками. Как поступать подруге в данном случае, она толком посоветовать не могла, за отсутствием жизненного опыта. Сейчас она спускалась по лестнице со взором далеким и зыбким, и вся ее юная фигурка в новом платье являла именно зыбкость и прелесть. Пирогова она знала, так как на каникулах целый месяц добросовестно трудилась на кафедре, переписывая красивым почерком разные научные бумаги и немного печатая на машинке. Люся поздоровалась уважительно и внятно. Он был несколько старше Люси и вообще ей не пара.

В тот день он просидел в ресторане до вечера, часть вечера тоже, а после обходил побережье и слагал сонет, воздушный и изысканный, напитанный эросом и космосом. Придя на круглосуточный переговорный пункт, он попросил телефонную книгу, нашел там адрес девочки и послал ей сонет с посвящением на открытке с видом Бомбея, отчего-то продававшейся везде, и вложил ее в конверт, на котором буйствовали хризантемы.

Люся ничего не понимала в стихах. Ей польстило, однако, что такой уважаемый человек, как Пирогов, «положил на нее глаз». Она долго не могла уснуть, ворочалась, перечитывала сонет. Он назывался «Полет». Когда несколько позже она встретила Ивана Иваныча в городе, то улыбнулась ему и покраснела.

Вдохновленный успехом, Иван тут же разразился верлибром, надушил лист одеколоном и отправил его Люсе с нарочным — товарищем. Та прочла, немного сконфузилась и вложила его в учебник обществоведения, где его и обнаружил папа Печенкин, начальник сборочного цеха. Более всего его поразили строки: «Ты помнишь, как мы летели вдоль Млечного Пути, как принято, без одежд и время ласкало твой лобок…»

Ночью родители Люси вошли к ней в комнату. Из-за двери проникал свет, что исторгал ночник в спальне. Свет этот, рассеявшись и отразившись в огромном коридоре, почти поглощенный им, все же достиг их дочери, и в этом свете она казалась им болезненной и отравленной песнями того мира, куда она ушла от них, того мира, где жили безумные и алчные поэты… Родителям Люси была ненавистна мысль, что Пирогов, о котором они слышали только гадости, находился в отношениях, называемых интимными, с их дочерью.

После первого же вопроса Люся дико огляделась, испугалась, еще миг — и слезы выступили на ресницах, что было сочтено за несомненное и страшное признание. Тогда Люся-старшая бросилась к дочери, и с обоими вышла истерика. Папа Печенкин покинул спальню, взял из секретера бутылку «к празднику» и налил полный фужер…

Так призрак поэта поселился в мирном, почти идиллическом доме.

Некоторое время спустя Иван опять проснулся ночью, стал заваривать себе чай, импровизировать с макаронами и слагать итоговое стихотворение для венка сонетов — «Люсия».

…Телефонный звонок раздался в три часа после полуночи. Люся очнулась, протянула руку, трубка скользнула в ладонь золотой рыбкой несбыточного. Это еще девические сны владели ею. Одновременно в коридоре Люся-старшая осторожно сняла трубку со второго аппарата.