Николай Шпанов - Заговорщики. Преступление Страница 29

Когда‑то Пий XI изрек, что, если того потребуют интересы католической церкви, он готов заключить союз с самим дьяволом. Все говорит за то, что этот тайный договор давно заключен. Поможет ли он союзникам — дьяволу и папе?.."

Где‑то совсем близко послышался легкий шорох шагов. Гаусс быстро захлопнул брошюру и поспешно сунул ее в кипу газет на столе.

Мягко ступая, мягче, чем умел ходить Александер, в библиотеку вошел худой человек в шелковой сутане кардинала. Гаусс не без удивления увидел перед собою того же Пачелли, какого встречал лет пятнадцать назад. В шестьдесят четыре года — ни единого седого волоска, все тот же пронизывающий взгляд карих глаз, та же энергичная складка вокруг тонких губ и та же нервная сильная рука, не спеша поднявшаяся для благословения над головой склонившегося генерала.

Генерал с разочарованием видел, что разговор, искусно направляемый кардиналом, вертится вокруг общих мест. Гаусс вслушивался во вкрадчивые интонации бархатного голоса кардинала. Он больше удивлялся чистоте, с которой итальянец владеет немецким языком, чем вдумывался в смысл витиеватых фраз. Но вот он услышал и что‑то интересное:

- …Святейший престол против растлевающей свободы совести, печати, союзов и собраний. Эти‑то свободы и являются способами распространения идей, не совместимых с догматами святой церкви. Будьте бдительны! Даже в такой момент, как переживаемый нами период торжества порядка в большей части мира, опасно почивать на лаврах. Нельзя позволить противникам порядка, установленного богом, вновь захватить то, что было отвоевано с такими усилиями.

— Людям нашего воспитания трудно примириться с грубостью ефрейторов, усевшихся в диктаторское кресло, — без обиняков заявил Гаусс.

— Сын мой, церковь явилась одной из первых жертв грубости "ефрейтора", и тем не менее… — Пачелли сделал многозначительную паузу, — святейший престол был первым государством, поддержавшим фюрера. Необходимы терпение и вера в провидение. И руками неразумных оно может творить благо. Божественная миссия борьбы с заразой коммунизма возложена всевышним на Германию. Не нам противиться воле господней. Да свершится то, что должно свершиться. По святому писанию "проклят тот, кто верит в людей". Запомните это, сын мой, и не придавайте слишком большого значения тому, как выглядит меч, разящий врагов церкви. Лишь бы он был достаточно остр и тяжел.

— В этом‑то вы можете не сомневаться.

Пачелли ласково улыбнулся:

— Мне приятно слышать это именно от вас, генерал. К тем людям, с которыми нам предстоит бороться…

— Я плохо понимаю иносказания, отец мой.

— К проповедникам и последователям осужденных церковью идей социализма и коммунизма нельзя применять слова нашего божественного учителя: "Прости им, ибо не ведают, что творят". — Голос Пачелли утратил бархатистость. В нем зазвучала ненависть: — Они ведают, что творят! Мы повелеваем вести борьбу против них с тою же беспощадностью, с какою святая инквизиция вела ее против еретиков в средние века.

Но Пачелли тут же вернулся к прежнему мягкому, умиротворяющему тону, хотя смысл того, что он говорил, вовсе не был мирным. Он говорил о средствах, какими должна быть выполнена миссия борьбы с коммунизмом.

Его осведомленность в чисто военных вопросах поразила Гаусса. Никакие достижения современной техники истребления не прошли мимо внимания кардинала.

Гаусс счел уместным заметить:

— Средства, предоставляемые нам наукой, могли бы быть усилены во сто раз, если бы фюрер не помешал работе над одним очень интересным видом вооружения.

— Что‑нибудь новое? — с интересом спросил Пачелли.

— Я не считаю нужным скрывать от вас, речь идет об оружии, которое мы называем "фау"…

Лицо кардинала отразило полное удовлетворение.

— Не скрою: нам известно об этом оружии. — Пораженный Гаусс молча кивнул головой, а Пачелли продолжал: — Пусть вас не смущает то, что дело перешло к лицам, не носящим военного мундира. Оно в надежных руках. Вы поступили бы вполне разумно, если бы передали эту работу иностранцам… У Германии нехватит средств для доведения этих дорогих работ до конца.

— Нет, отец мой! — воскликнул генерал. — Такие дела мы будем доделывать сами, хотя бы пришлось для этого ходить босыми…

— А я хотел помочь вам заинтересовать в этом "фау" американцев.

— Нет, нет!

Кардинал укоризненно покачал головой:

— Можно подумать, что вы забыли о конечной цели, которой все это предназначено. Законы, породившие силу, способную обрушить на голову врага "фау", являются выражением вечного божественного акта. В этом доказательство нерушимого единства всемирного порядка, за который мы с вами боремся… Противиться этому бессмысленно. И не все ли равно, кто применит эти силы природы для низвержения врагов апостольской церкви и порядка — вы или американцы?..

— Не поднимайте этой темы, отец мой, — решительно возразил Гаусс. — Мы никому не отдадим оружие, которое провидение вложило в руки нам. Нам, а не американцам!

— Помните, сын мой: только католическая церковь в состоянии решить, кто стремится к порядку и кто способствует его разрушению. Горе тем, кого она назовет врагами.

— Почти по этому поводу я и хотел бы посоветоваться с вами… Польша всегда была верной дочерью церкви?

— Святейший престол всегда лелеял ее, называя в пример другим любимейшей дшерью, — проворковал Пачелли.

— Нам необходимо знать, что сказали бы вы миру, тремстам восьмидесяти миллионам католиков, если бы… — Гаусс не сразу решился выговорить: — если бы завтра Гитлер решил убрать Польшу со своего пути?

Пачелли наклонился над столом и посмотрел в глаза генералу:

— Вы спрашиваете об этом как католик?

— Нет, как немецкий генерал, — прямо ответил Гаусс.

Пачелли придвинулся еще ближе.

— Спрашиваете меня, как скромного служителя церкви?

— Скорее, как человека, могущего ответить от имени Ватикана.

Пачелли молчал, не отрывая пристального взгляда от лица генерала. Наконец, понизив голос почти до шопота, произнес:

— Вы мысленно клянетесь мне, что сказанное умрет в этой комнате! Коль скоро к победе над Россией господу–богу угодно было бы пройти по телам всех трехсот восьмидесяти миллионов верных сынов католической церкви, мы не имели бы права сказать ничего иного, как только: "Да будет так".

— Значит, немцы могут?..

Пачелли резко откинулся в кресло и повелительно проговорил:

— Прошу, ваше превосходительство, не задавать подобного вопроса.

Наступило неловкое молчание.

— Нас беспокоит возможность выступления Франции, связанной с Польшей договором и известными обязательствами в отношении России, — сказал Гаусс.

— Обязательства в отношении России будут аннулированы, — с уверенностью проговорил Пачелли. — Что же касается остального, наш нунций в Берлине, монсеньор Орсениго, будет держать вас в курсе дела. Могу уверить ваше превосходительство, что церковь приложит все усилия, чтобы ни один верующий француз не поднял оружие в защиту России.

— Нас не так беспокоит Франция в целом, как несколько отдельных французов.

— Большинство из тех, кого вы имеете в виду — верные сыны католической церкви, — угадав мысль Гаусса, ответил Пачелли. — Мы всегда имеем возможность дать свой отеческий совет маршалу Петэну, генералу Вейгану и таким людям, как Лаваль и другие. За Францию можете быть спокойны. Даже если бы ей пришлось формально выступить, она не будет стоять на пути фюрера в достижении нашей общей цели.

— Вы очень успокоили меня, отец мой.

— Церковь не всегда будет в состоянии выбирать деликатные способы помочь вашему делу. Цель — уничтожение русского коммунизма — оправдывает средства, которые вам, может быть, придется применить. — На прощание, уже стоя, Пачелли сказал: — Быть может, в Берлин приедет из Львова митрополит Андрей или его доверенное лицо. Мне очень хочется, чтобы они встретили там полное понимание.

— Митрополит Андрей? — недоумевая, спросил Гаусс.

— Граф Андрей Шептицкий — человек, которому провидение судило выполнить апостольскую миссию на востоке. Его трудами будет обращено в истинную веру все то, что уцелеет от России.

— Мы не оставим ему большого пополнения для рядов верующих, — с усмешкой ответил Гаусс.

— Не об этом вам нужно заботиться. Крест — оружие Рима. Германия пусть будет мечом католической церкви. — И, сотворив крестное знамение, как бы благословляя этот воображаемый меч, Пачелли добавил: — И да будет этот меч беспощаден!

13

— Что говорил вам Альба? — спросил Бен, вспомнив, что после чая Маргрет оставалась наедине с испанцем.

— Альба?.. — удивленно переспросила она. И почти про себя: — Действительно… что говорил мне Альба?..