Чингиз Абдуллаев - Три цвета крови Страница 3

— По-моему, как раз с этим у нас никогда не было особых проблем. Особенно сейчас, — мрачно заметил Груодис.

— Вы пессимист, — серьезно парировал собеседник, — работать вы будете с вашей группой?

— Это мое дело. Ваше — наметить цель. Все остальное касается только меня.

Или моих друзей.

— Согласен, — пробормотал Траппатони, — в любом случае полученный гонорар будет переведен лично вам.

— До свидания. — Груодису не понравилась ложная патетика в разговоре и сам Траппатони.

— Документы вам пришлют сегодня вечером, — крикнул Траппатони, но Груодис даже не обернулся.

Через минуту его автомобиль, развернувшись, поехал в противоположную сторону. Траппатони, подошедший к своей машине, долго смотрел ему вслед. Затем достал из внутреннего кармана плаща переговорное устройство.

— Серджио, это я, Альберто. Он знает о взрывчатке в автомобиле. Ты был прав. Он профессионал.

— Мои ребята ждут его на дороге, — ответил Серджио, — он не сумеет уйти.

Вы не договорились?

— Договорились, пропустите его автомобиль. «Этот красавчик даже не знает, что секунду назад избежал верной смерти, — подумал Траппатони. — Впрочем, это даже хорошо, что не знает. Пусть он чувствует себя победителем. Это придаст ему нужную психологическую уверенность. Ведь у него впереди такая сложная задача».

Траппатони сел в автомобиль, развернулся. Уже отъехав от места встречи и словно вспомнив о фотографии, снова достал ее, внимательно вглядываясь в лица запечатленных на снимке политиков. «Может быть, У этого литовца получится лучше, чем у всех остальных», — подумал он. На снимке застыли в рукопожатии два президента. Отныне они были главными мишенями профессионального убийцы Йозаса Груодиса и его товарищей.

Глава 2

Жизнь на два разных города, неумолимо отдаляющихся друг от друга с каждым прожитым днем, была причиной того чувства неустроенности, которое царило в душе Дронго. Обретение независимости союзными республиками и развал огромной страны привели в конечном счете лишь к страданиям миллионов людей и потокам крови, немыслимым в прежней Империи.

Находились политики, которые полагали, что обретение свободы невозможно без пролитой крови, и даже приветствовали ее, считая, что в муках родовых схваток новые молодые государства сумеют выстоять и развиться в нормально функционирующие политические организмы. Доказывали, что независимость и свобода гораздо более важные вещи, чем жизнь одного человека или даже сотен людей.

Гораздо более важные, чем неустроенные судьбы миллионов людей. Гораздо более важные, чем гражданские и национальные войны, прокатившиеся по всему периметру границ бывшей Империи. Гораздо более важные, чем слеза ребенка. Политики любили независимость гораздо больше простых людей, ибо независимость для них была независимостью от московских далеких начальников, возможностью бесконтрольного властвования и полного произвола собственных диктатур.

И в этих условиях столицы двух возникших государств стремительно отдалялись друг от друга. Москва, оставшаяся столицей только независимой России, рвалась вперед, являясь флагманом российских реформ, догоняя по качеству жизни и ценам европейские столицы, а его родной город, ставший тоже столицей, но уже самостоятельной республики, стремительно скатывался в средневековье, как и большинство других республик, с несменяемыми президентами, с пародийными парламентами и еще более пародийными политическими партиями. И эта раздвоенность души самого Дронго, это ощущение провала во времени и потерянности собственной судьбы становились частью существования и в родном городе, и в Москве, где независимая Россия гордо и в одиночку продолжала свои реформы.

Он так и жил по пять-шесть месяцев зимой и летом у себя на юге, а весной и осенью на севере. И в этот свой весенний приезд он, достав несколько томиков любимых американских фантастов, предвкушал то наслаждение, с которым будет листать новые романы своих любимцев.

В первый же вечер позвонил телефон. Это было как наваждение, но он уже знал, что на Брэдбери и Гаррисона никто никогда не звонит. А вот стоит ему взять Желязны или Саймака, как его сразу отвлекают от чтения. Хайнлайн имел большие перспективы быть прочитанным, но здесь приходилось отвлекаться на бытовые темы. И, наконец, самую сложную и непредсказуемую судьбу имели Айзек Азимов и Роберт Шекли. Во время чтения их романов могло произойти все, что угодно. От землетрясения до цунами, от срочного вызова до пожара в соседней квартире.

В этот раз он читал один из последних романов Айзека Азимова. Книга еще не была переведена на русский язык, и он читал роман в подлиннике, наслаждать неистощимым остроумием и мастерством великого американского фантаста. И в этот момент раздался звонок. Дронго сначала не хотел поднимать трубку. Но вспомнил, что может позвонить сосед, обычно забиравший его почту в Москве. И поднял трубку. С этого и начались все неприятности.

— Добрый вечер, — сказал незнакомый голос, и Дронго поморщился. Это был голос человека достаточно наглого и пробивного, чтобы от него можно было отделаться просто так. Это был голос человека, уверенного в том, что его беседа может заинтересовать самого Дронго.

— Добрый вечер, — недовольно ответил Дронго, — кто говорит?

— Я звоню, чтобы передать вам привет от нашего общего друга, — продолжал незнакомец, — бывшего полковника Родионова.

В нескольких фразах может проявиться весь характер человека, его привычки, его манера общения, его психология. Просто нужно уметь слушать. Дронго слушать умел. Он обратил внимание, что незнакомец сказал «бывший полковник». Значит, к Родионову он относился с некоторой долей скептицизма, характерного для большинства новичков, пришедших в правоохранительные органы за последние десять лет. Прежний сослуживец Родионова никогда бы не назвал его «бывшим». В то же время незнакомец не стал уточнять, к какому именно ведомству принадлежал Родионов. По логике, он должен был объяснить, что Родионов бывший полковник КГБ. Но тех трех букв он не сказал, и это говорило в его пользу. Он не был окончательным идиотом, что вселяло некоторый оптимизм.

Общее впечатление портила его манера общения, самоуверенная и безапелляционная. Сказав «вы его хорошо знаете», он одновременно давал понять, что знает все или почти все и о самом Дронго. Причем может знать такие подробности, которые сам Дронго предпочел бы не вспоминать.

— Что вам нужно? — спросил Дронго.

— Мы хотели бы с вами встретиться.

— Кто это «мы»? — недовольно переспросил Дронго. — Клуб лысых холостяков или у вас общие интересы по половому признаку? Может, вы клуб непризнанных гомосексуалистов?

— Вы все отлично понимаете. Наши представители хотели бы с вами встретиться и обсудить некоторые проблемы.

— До свидания. И не пытайтесь приехать ко мне. Я спущу с лестницы первого же визитера. — Дронго положил трубку.

Только этого не хватало. Опять одно и то же. После случившегося во Франкфурте, когда там схлестнулись сразу несколько спецслужб мира, он дал себе слово больше не ввязываться в эти грязные игры. И вот опять ему звонят.

Телефон зазвонил снова. Этот наглый незнакомец, конечно, не успокоится, пока не доконает своего собеседника. Давно пора сменить московскую квартиру и телефон, чтобы его не могли найти. Телефон звонил не переставая. Он наконец поднял трубку.

— Не бросайте трубку, — попросил незнакомец, — с вами хочет поговорить один ваш старый знакомый.

— Здравствуй, дорогой, — послышался очень знакомый голос, — я даже не думал, что смогу тебя так быстро найти.

— Адам? — не поверил себе Дронго. — Адам Купцевич? Как ты сюда попал?

Значит, ты в Москве? Что ты здесь делаешь? Откуда ты взялся?

— Не все сразу, — засмеялся Адам Купцевич, — меня к себе, надеюсь, пустишь, с лестницы спускать не будешь? С моими ногами это очень неприятно.

— Я сам приеду за тобой, — предложил Дронго.

— Не нужно. Здесь еще один наш старый знакомый. Вот с ним мы и приедем. Не возражаешь?

— С тобой — кто угодно. Как хорошо, что ты прилетел. Сколько лет мы не виделись? Три, четыре?

— Целых пять. Мы встречались тогда, когда ты приезжал из Союза. — Купцевич говорил по-русски с характерным польским акцентом.

— Да, — закрыл глаза Дронго, — все правильно. Пять лет назад. Ты тогда мне снова помог. Я все помню, Адам.

— Вот и хорошо. Значит, у нас будет о чем вспомнить. Мы будем через полчаса.

— Договорились. — Он положил трубку.

Адам Купцевич, легендарный польский разведчик.

Один из лучших профессионалов, долгие годы работал в Интерполе, был экспертом специального комитета в ООН. Купцевич был первым руководителем Дронго во время их сложной поездки в Юго-Западную Азию. Тогда они гонялись по всему миру за торговцами наркотиков. И в этой безумной драке потеряли многих своих товарищей. В том числе и любимую женщину Купцевича — Элен Дейли. Заложенная в автомобиле взрывчатка сработала, и женщина, сидевшая за рулем, погибла.