Кен Фоллетт - Полет шершня Страница 3

В седле сидел Харальд Олафсен, рослый юноша восемнадцати лет, с чистой кожей и светлыми, зачесанными назад с высокого лба волосами. Сущий викинг, если того одеть в школьный пиджачок. Чтобы купить «нимбус», он целый год откладывал деньги, отвалил за него целых шестьсот крон – и пожалуйста, буквально на следующий день немцы ввели ограничения на бензин.

Харальд впал в ярость. Какое право они имеют? Но воспитали его так, что следует действовать, а не вопить и стонать.

Еще год ушел на то, чтобы машину переоборудовать. Он трудился над ней во время школьных каникул, отрывая время от подготовки к вступительным экзаменам в университет. Вот и сегодня, на Троицын день приехав домой из школы-интерната, Харальд все утро заучивал физические формулы, а после обеда прилаживал к заднему колесу «звездочку» от ржавой газонокосилки. Теперь мотоцикл работал как миленький и вез его к клубу, где Харальд надеялся послушать джаз и даже, если повезет, познакомиться с девушками.

Он очень любил джаз. После физики джаз для него был интересней всего на свете. Лучше американцев джаз, конечно, никто не играет, но послушать стоит даже тех, кто подражает им в Дании. И в Морлунде выступали, бывало, вполне приличные музыканты, может, потому что это международный порт и какие только суда в него не заходят.

Однако подъехав к клубу «Хот» в самом сердце портового района, Харальд увидел, что дверь на замке, а окна закрыты ставнями.

Непонятное дело! Восемь вечера, суббота, одно из самых популярных мест в городе – да тут должен дым стоять коромыслом!

Пока он сидел, в недоумении глядя на безмолвное здание, прохожий остановился, завидев его мотоцикл.

– Это что еще за штуковина?

– «Нимбус» с паровым двигателем. А вы не знаете, что с клубом?

– Как не знать, клуб-то мой. А на чем она ездит?

– Да на всем, что горит. Например на торфе. – Харальд махнул рукой на брикеты, уложенные за сиденьем коляски.

– На торфе?! – расхохотался прохожий.

– Так почему дверь заперта?

– Нацисты меня прикрыли.

– С чего бы это? – поразился Харальд.

– Я пригласил играть негров.

Видеть чернокожих музыкантов вживую Харальду еще не доводилось, но по патефонным пластинкам он знал, что играют они классно.

– Нацисты – невежды и свиньи! – сердито буркнул он, понимая, что вечер погублен.

Владелец клуба окинул улицу быстрым взглядом: убедиться, что никто его не услышал. Оккупационные власти особо в Дании зубы не показывали, тем не менее мало кто рисковал открыто оскорблять нацистов. Впрочем, вокруг никого не было. Он снова взглянул на мотоцикл.

– И как, ездит?

– Конечно!

– Кто его тебе переделал?

– Я сам.

Удивление переросло в уважение.

– Здорово придумано!

– Спасибо. – Харальд повернул краник, запуская пар в мотор. – Сочувствую насчет клуба.

– Да может, еще откроюсь через пару недель, если пообещаю, что выступать будут только белые.

– Джаз без негров? – презрительно тряхнул головой Харальд. – Это все равно что не пускать французских поваров в рестораны! – Он снял ногу с тормоза, и мотоцикл плавно двинулся с места.

Харальд подумал, не поехать ли в центр – может, встретятся знакомые в кафе и барах, разбросанных по периметру городской площади, – но досада на то, что джаз-клуб закрыли, была очень велика.

«Пожалуй, – решил он, – в центре еще сильнее расстроюсь».

И он направился к порту.

Отец Харальда служил пастором на Санде, островке недалеко от берега. Маленький паром, который сновал туда и обратно, как раз стоял в порту, и Харальд с ходу вкатил на него. Паром был полон людей, большей частью прекрасно ему знакомых. Веселая компания рыбаков, побывавших на футбольном матче, а потом по стаканчику выпивших; две зажиточные дамы в шляпках и перчатках, а при них – пони, запряженный в рессорную двуколку, и куча покупок; семейство в пять душ, навещавшее городскую родню. Нарядно одетая пара, которую он не признал, скорее всего направлялась на остров пообедать в тамошней гостинице, где имелся высокого класса ресторан. Мотоцикл Харальда привлек общее внимание, пришлось снова и снова рассказывать про паровой двигатель.

В последний момент на паром въехал «форд»-седан немецкого производства. Харальд знал эту машину: она принадлежала Акселю Флеммингу, владельцу единственной на острове гостиницы. Флемминги с семейством Харальда враждовали. Аксель Флемминг считал, что его положение обеспечивает ему на острове статус первого лица. Пастор же Олафсен полагал, что роль лидера подобает ему. Трения между соперничающими патриархами естественным образом сказывались на отношениях их домочадцев. Харальд подивился, как это Флемминг добыл бензин для своей машины. Впрочем, для богатых нет невозможного.

Море волновалось, с запада ползли черные тучи. Надвигался шторм, но, по мнению рыбаков, они поспеют домой до того, как разыграется непогода. Харальд достал газету, которую подобрал в городе. Называлась она «Положение дел», печаталась нелегально, задачей своей ставила разжечь сопротивление оккупантам и распространялась бесплатно. Датская полиция попыток пресечь издание не предпринимала, да и гестапо, похоже, заниматься такой ерундой считало ниже своего достоинства. В Копенгагене газету читали открыто, на виду у всех, в поездах и трамваях. Здесь люди вели себя осторожней, так что Харальд сложил газетку так, чтобы название не бросалось в глаза, и прочел статью про перебои с маслом. Сливочного масла Дания производила миллионы фунтов в год, но сейчас почти все отсылалось в Германию и датчанам стоило трудов купить хоть сколько-то. Статьи такого рода в легальной, подцензурной прессе не публиковались.

Знакомый распластанный силуэт острова становился все ближе. Островок небольшой, семь километров в длину и полтора в ширину, по деревне на каждом конце. Домики рыбаков и церковь с домом приходского священника составляли более старое поселение на южном конце острова. Там же располагалась навигационная школа, давно заброшенная, где немцы в последнее время устроили военную базу. Гостиница и дома побольше находились на северной оконечности островка. Два селения разделяли в основном песчаные дюны, низкий кустарник да редкие деревья. Зато со стороны моря километров на шесть тянулся превосходный пляж.

Первые капли дождя упали, когда паром приблизился к причалу на северной стороне острова. Нарядную пару поджидало гостиничное такси на конном ходу. Рыбаков встретила одна из рыбачек, прибывшая на телеге. Харальд решил пересечь остров и добраться домой вдоль пляжа, покрытого плотным песком, таким плотным, что там даже устраивались соревнования гоночных машин.

Он был на полпути от причала к гостинице, когда в мотоцикле иссяк пар. Для хранения запаса воды Харальд использовал бензобак мотоцикла, и теперь стало ясно, что этого недостаточно. Придется раздобыть двадцатилитровую канистру для нефтепродуктов и держать ее в коляске. А пока, чтобы добраться до дома, нужна вода.

Поблизости виднелось только одно жилье, и вот незадача: это был дом Акселя Флемминга. Видимость отношений, несмотря на соперничество, Олафсены и Флемминги поддерживали: все Флемминги каждое воскресенье приезжали на церковную службу и сидели вместе в первом ряду, – и тем не менее просить одолжения у недругов Харальду улыбалось не слишком. Он подумал, не пройти ли пешком метров семьсот до следующего жилья, но решил, что это глупо, и, вздохнув, направился по длинной подъездной дорожке.

Стучать в дверь не стал, а прошел вдоль стены дома к конюшням и обрадовался, увидев работника, который загонял «форд» в гараж.

– Привет, Гуннар, – кивнул он. – Можно немного воды?

Тот был само дружелюбие.

– Конечно. Вон во дворе кран.

Рядом с краном Харальд нашел ведро. Наполнив его, пошел к мотоциклу и перелил воду в бензобак. Похоже, удастся счастливо миновать встречи с кем-либо из хозяев. Но, вернувшись к крану, чтобы поставить ведро на место, он столкнулся с Петером Флеммингом, сыном Акселя.

Высокий, недоброго вида мужчина лет тридцати в хорошо сшитом костюме из желто-серого твида, Петер смотрел на Харальда, нахмурившись. До того как семьи разошлись, он считался лучшим другом старшего брата Харальда, Арне, и оба они лет до двадцати слыли грозой девиц: Арне охмурял их улыбчивостью и шутками-прибаутками, а Петер – загадочностью с намеком на искушенность. Теперь Петер жил в Копенгагене, а в родительский дом приехал на Троицу.

Петер читал «Положение дел». Видимо, заметив что-то, с его точки зрения, неподобающее, он оторвался от газеты, качая головой. И увидел Харальда.

– Что ты тут делаешь?

– Здравствуй, Петер. Пришел за водой.

– Это твоя газетенка?

Харальд схватился за карман и с ужасом понял, что газета, наверное, выпала, когда он потянулся за ведром.

Петер, увидев, как рука метнулась к карману, верно истолковал движение.