Чингиз Абдуллаев - Идеальная мишень Страница 3

ЗА ДЕВЯТЬ МЕСЯЦЕВ ДО НАЧАЛА

Москва. 3 июля

Когда раздался утренний звонок, он посмотрел на часы. Половина восьмого утра. Интересно, кто мог позвонить так рано? Он толкнул жену, надеясь, что та возьмет трубку. Но жена, невразумительно буркнув что-то, продолжала спать.

Коротко ругнувшись, Силаков поднялся и, не надевая тапочек, побежал в другую комнату к телефону.

— Слушаю, — хрипло сказал он, стараясь не выдать досады.

— Витя, это я, — услышал он знакомый голос.

Силаков поежился от испуга — неужели случилось что-то серьезное?..

— Я тебя слушаю, — сказал он дрогнувшим голосом, — что-нибудь случилось?

— Случилось. Через полчаса к тебе приедет Бык. Он будет ждать тебя на улице. Нам нужно встретиться. Дело очень важное.

— Понятно.

Абонент отключился. Силаков растерянно посмотрел на телефонную трубку, которую все еще держал в руках.

— Кто звонил? — крикнула из другой комнаты жена.

Силаков молчал, глядя на телефонный аппарат.

— Кто звонил?! — еще громче крикнула жена.

— Никто. Молчи и спи, дуреха! — взвился Силаков, положив наконец трубку на рычаг. И решительно направился в ванную. Видимо, случилось нечто весьма серьезное, если сам Женя Чиряев решил ему позвонить. Неужели опять по делу Ахметова? Черт бы побрал этого татарина, не мог язык держать за зубами. Хотя у него, кажется, чисто. Силаков почесал затылок. Деньги все спрятаны, никакого компромата дома не держит, все наиболее ценное перевез к тетке за город. Там искать наверняка не будут. Документов у него нет, если будут спрашивать, он Ахметова никогда и в глаза-то не видел.

Уже кончая бриться, вспомнил, что в фотоальбоме должна быть его фотография с Рашитом Ахметовым, кажется, на каком-то дне рождения. Он торопливо вытер лицо полотенцем, побежал в комнату и, найдя фотоальбом, начал быстро листать страницы. За этим занятием его и застала жена.

— Что ты делаешь? — испуганно спросила она.

— Иди спать! — закричал он. — Убирайся, сказал ведь! Не зли ты меня.

Женщина с испугом скрылась в спальне, зная, что мужа действительно лучше не злить. Он наконец нашел фотографию и, изорвав ее на мелкие клочки, положил на столик, чтобы затем вынести вон из дома. Быстро одевшись, взглянул на часы. В запасе оставалось несколько минут.

Подумав, он прошел на кухню, выпил для храбрости рюмку коньяка, закусил лимоном, поморщился и снова вернулся в столовую. Клочки фотографии лежали на столике. Он сунул их в карман, решив выбросить на улице, и вышел за дверь.

На углу соседнего дома уже стоял знакомый «Ниссан», в котором сидели два боевика Чиряева. Одного из них, Матвея Очеретина по кличке Бык, Силаков знал. Второй, очевидно, был водителем.

— Садись, — пригласил Бык, сидевший на заднем сиденье, — поехали.

— Что случилось? — спросил Силаков, усаживаясь рядом с уголовником. — Почему такая спешка? Я ведь тысячу раз просил, чтобы Чиряев не звонил ко мне домой.

— А мне откуда знать? — пожал плечами Бык. — Значит, так надо. Чиряев приказал тебя привезти, говорит, очень важное дело.

— А куда мы едем?

— За город, — успокоил его Бык, — здесь совсем недалеко. Минут тридцать езды.

— Я должен вернуться домой к одиннадцати, — Силаков посмотрел на часы.

— У меня важная встреча.

— Вернешься, — успокоил его Очеретин, — я же говорю, всего полчаса езды.

Силаков успокоился и больше не задавал вопросов. Он презирал уголовников и не особенно скрывал свое отношение к этим типам, с которыми иногда вынужден был встречаться. Силаков даже не подозревал, что он никогда больше не вернется домой. И вообще больше не вернется в Москву. Через полчаса, за городом, когда машина остановится у небольшого парка, Бык пригласит его выйти и застрелит двумя выстрелами в упор, не забыв сделать контрольный выстрел в голову. Затем, забросав Силакова ветками и листвой, они уйдут. И конечно, обыщут труп перед тем, как уйти, но на клочки фотографии не обратят внимания, прихватив лишь деньги и документы.

Но если для Силакова и это утро, и этот рассвет стали последними в его жизни, то и для его убийц этот день оказался не совсем удачным. Уже к вечеру гуляющая молодая парочка наткнется на труп Силакова. А еще через день, восстановив фотографию, следователи прокуратуры будут точно знать, что убитый был хорошим знакомым Рашита Ахметова, с которым неоднократно встречался. Еще через два дня в этом признается и сам Ахметов.

Всего этого Силаков пока не знал. Он сидел на заднем сиденье автомобиля и недовольно поглядывал на поток машин, спешивших в город. Мысли его были заняты арестованным Ахметовым. В душе он даже жалел того, не подозревая, что его самого ждет участь куда более печальная.

Берлин. 10 июля

Самолет немецкой авиакомпании «Люфтганза» должен был сесть в берлинском аэропорту Тегель точно по расписанию. Несмотря на то что Берлин вот уже десять лет как стал единым городом, в нем исправно функционировали несколько крупных аэропортов, которые, как и прежде, были распределены по отдельным зонам. Если самолеты Аэрофлота прилетали в бывший аэропорт Восточного Берлина Шенефельд, то самолеты немецкой авиакомпании «Люфтганза» по-прежнему летали в Тегель, некогда расположенный в Западном Берлине.

В полупустом салоне первого класса летело несколько пассажиров. Среди них — двое молодых мужчин. Один, невысокий, с бычьей шеей и тройным подбородком, очень коротко стриженный, явно не отличался изысканными манерами.

Едва усевшись на свое место, он потребовал принести ему водки и коротал время с бутылкой всю дорогу. Время от времени он делал паузу и принимался донимать стюардесс своими наглыми вопросами. Малиновый пиджак он снял, словно специально для того, чтобы демонстрировать окружающим свою золотую цепь, просвечивающую через белую тенниску, свои неприлично дорогие часы и браслет на правой руке.

Список его драгоценностей был бы неполным без большого перстня с бриллиантом на толстенном пальце правой руки.

В отличие от этого здоровяка второй пассажир был и пониже ростом, и телом худ. Сквозь светлые волосики кое-где проглядывала плешь. У него были бесцветные глазки, почти лишенные ресниц. У правого глаза белел небольшой шрам.

В отличие от своего приятеля он почти ничего не пил, так молча и просидел более двух часов у иллюминатора. Лишь изредка закрывал глаза, но стоило кому-то пройти рядом, и он снова обращал взгляд к иллюминатору — дремал, как дикое животное, опытом жизни наученное осторожности. Он даже отказался от еды, хотя немецкая авиакомпания славилась своим обслуживанием пассажиров, заплативших за путешествие немалые деньги. Недоумевающие стюардессы предлагали ему и выдержанные коньяки, и самые лучшие вина, которые были у них на борту, но он ограничился лишь стаканом апельсинового сока и бокалом шампанского.

В последние годы стюардессы «Люфтганзы» привыкли к типам вроде обладателя малинового пиджака, наглецам, привыкшим считать, что весь мир у них в кармане. Но пассажиров из Москвы, отказывающихся от еды и напитков, они еще не встречали. Каждый из попадавших в салон первого класса считал для себя обязательным перепробовать все, что полагалось пассажиру, — еще бы, такие денежки заплачены.

Служащие «Люфтганзы» ни за что не поверили бы, услышав от очевидца повествование о жизни двух пассажиров. Еще десять лет назад они сидели в колонии усиленного режима, и койки их стояли рядом. Первый, Матвей Очеретин по кличке Бык, четырежды судимый, славился своим буйным нравом и невероятной физической силой. Но еще более известным человеком был молчун. В колониях, куда он попадал, его имя произносили шепотом; ходили легенды о том, как безжалостно и страшно расправляется он со своими врагами. Если посчитать, сколько людей было убито по приказу вора в законе Евгения Чиряева по кличке Истребитель, то перечень жертв вполне мог превысить список убитых в бомбежках летчиком-асом времен Второй мировой войны. Чиряев был известен и своей замкнутостью, крайне недоверчивым характером, о котором тоже ходили легенды. Этот человек словно шкурой чуял опасность, обходя все расставленные ловушки. С врагами он расправлялся быстро и безжалостно, друзей держал на расстоянии, предпочитая никому не доверять. Друзей, как таковых, у него и не было, лишь подельники, шпана, выполнявшая его поручения, да женщины, с которыми он спал и к которым относился как к самкам, удовлетворявшим его потребности. И еще — небольшой круг равных ему, бандитов, которые справедливо опасались его, ожидая в любой момент коварного подвоха.

В последние годы, когда из каждых десяти королей преступного мира восемь были уничтожены, Истребителя спасали только его недоверчивость и беспощадная жестокость, с которой он расправлялся с любым из своих, кто показался ему подозрительным.