Алексей Азаров - Курьер запаздывает Страница 3

Прежде всего Делиус. Признаться, я и не догадывался, что он связан с секретными службами империи. Для меня, как, впрочем, и других коммерсантов, он был и оставался торговым атташе, малозаметной спицей в колеснице его превосходительства посланника Бекерле. Теперь я повышаю ему цену и мысленно одеваю в подходящий мундир. Друг оберфюрера не может быть в чине ниже майорского. Так и запишем.

Вторая деталь связана с письмом. Точнее, с визой в левом нижнем углу, играющей, как выяснилось, роль “сезама” при общении с чинами РСХА. Отныне и до самого Берлина письмо будет храниться не менее бережно, чем детективный роман с пистолетом на обложке… Что же, это уже кое-что…

Докуриваю сигарету и давлю ее в пепельнице. Так не хочется вставать, но храп фон Кольвица режет перепонки, и я должен бежать от него в спасительную тишину коридора. Пойду умоюсь.

В туалетной я долго держу голову под холодной струей. Мало-помалу боль стихает, концентрируясь где-то у затылка. Глотаю на всякий случай таблетку аспирина и делаю несколько приседаний. Сейчас я не отказался бы от чашечки кофе. Не разбудить ли проводника?

Помня об усатом д’Артаньяне, я выскальзываю из купе на цыпочках. Но чему суждено быть, то неминуемо происходит. Первой меня настигает Чина — уже в середине коридора, а следом долетает голос хозяйки. Мысленно подняв руки кверху, оборачиваюсь и капитулирую перед распахнутым халатиком и чарующей улыбкой.

— Это вы? Не спите? Как странно… — Синьора тихо смеется и запахивает халат. Подносит руку к груди. Чина юркает в купе и рычит на меня, давая синьоре повод продолжить разговор. — Маленький чертенок! Она совсем отбилась от рук… А я не мужчина и не могу ее наказать.

От меня требуют рыцарства, и я вынужден играть донкихота.

— Поручите это мне.

— А вы можете?

— Вряд ли…

— Я так и думала: вы непохожи на человека, способного обидеть беззащитного.

По-итальянски я говорю хуже, чем по-немецки, но все же достаточно бойко, чтобы ответить галантностью:

— Вы так благосклонны, синьора…

В результате три минуты спустя я уже сижу в купе д’Артаньяна… Синьору зовут Диной. Дина Фер-раччи виконтесса делля Абруццо. Представляясь, я именую ее “эччеленца”, но она протестует:

— Просто Дина.

— Тогда — просто Слави.

Поразительно, как быстро сближаются люди, оказавшись в вагоне-люкс симплонского экспресса И суток не прошло, а я уже на короткой ноге с оберфюрером СС и итальянской аристократкой. Сам факт пребывания в литерном вагоне заменяет для людей известного круга рекомендательные письма и все такое прочее.

Дина тихо воркует, и бриллианты у нее в ушах горят, как радуга.

— Вы едете в Милан?

— В Рим.

— И не остановитесь в Милане?

— У меня там нет знакомых, синьора.

— Мы же условились — Дина… А я? Бог покарает меня, если я откажу вам в гостеприимстве.

— Благодарю за честь, — бормочу я и осторожно глажу болонку. — Если обстоятельства позволят…

— Но нельзя же не осмотреть Милан! Уверена: вы никогда себе не простите, если проедете мимо. Без Милана нет настоящей Италии.

— Рад буду убедиться.

— Я знала, что вы согласитесь. У вас хороший характер, Слави.

Все хвалят мой характер, но не мое лицо. Дине нравлюсь не я — Слави Багрянов, тридцатипятилетний толстяк, а мое положение состоятельного холостяка. Когда женщине за сорок, трудно рассчитывать на более блестящую партию.

Дина опять тихо смеется — голубица, завидевшая корм:

— Ночь… тишина… Как странно…

Пора уносить ноги.

— Весь мир — великая странность, — изрекаю я и встаю.

В коридоре тихо и светло. Сияют начищенные ручки; в полированном орехе панелей отражается блеск хрустальных бра. Оскальзываясь на ковре, добираюсь до своего купе и вхожу.

Фон Кольвиц не спит. Сидит в полном облачении и читает мой детектив. Словно и не он полчаса назад храпел, перегрузившись спиртным. Окно наполовину опущено, и сырой сквозняк гуляет по полу.

Фон Кольвиц отрывается от книги. Губы его сухо поджаты. Он расцепляет их и говорит холодно и трезво:

— Виноват… Книга попалась мне на глаза, и я воспользовался ею без вашего разрешения. Нет лучшего средства от бессонницы, чем уголовный роман.

— Вы так находите? — говорю я и сажусь на свое место. — Меня он не убаюкал.

Я отлично помню: книга лежала под подушкой и никак не могла попасть фон Кольвицу на глаза.

Один черт ведает, чем все это кончится.

Главное управление полиции безопасности и СД. AMT-IV. Группенфюреру Лернеру — для сведения.

Реферат IV-2-III. Оберфюреру Штейнеру.

26/07. 1942.

Триест.

Оберфюрер!

По пути в Берлин я, в силу оплошности чинов белградского гестапо, был вынужден следовать в купе, занятом болгарским гражданином Слави Николовым Багряновым, коммерсантом из Софии. Обстоятельства сложились так, что я не имел возможности уклониться от выпивки, навязанной мне Багряновым, и, как следствие ее, от обмена мнениями по ряду пунктов политики Германской империи. Уже вначале мне показалось, что интерес, проявляемый Багряновым к моей личности, не случаен и продиктован какими-то особыми соображениями. Предложение выпить и последующая беседа укрепили во мне эти подозрения.

Через чинов СД, сопровождавших поезд, я дал телеграмму в Триест компетентным органам итальянских властей с просьбой проверить подлинность документов и личности Багрянова.

Посылая Вам свой рапорт, одновременно прошу дать указание соответствующим рефератам и нашему представителю в Софии в кратчайший срок установить все, что представляется возможным, о Слави Николове Багрянове, София, фирма “Трапезонд” — сельскохозяйственные продукты, экспорт и импорт. Особое значение следует придать выяснению связи между Багряновым и др-ом Делиусом, особоуполномоченным абвера в Болгарии, поскольку Багрянов располагает официальными документами, завизированными Делиусом. По моим сведениям, Багрянов направляется в Берлин по одному из двух маршрутов: либо через Рим — Женеву и т. д., либо через один из итальянских портов — Марсель (или Ницца) — Париж и т. д.

В случае, если Багрянов прибудет в Империю, прошу организовать тщательное наблюдение за ним, о результатах которого надлежит уведомить меня через офицера для поручений при группенфюрере Лернере. Прошу также никаких активных действий (задержание, арест) против Багрянова не предпринимать, если окажется, что за его поступками стоит определенная цель, враждебная интересам Империи; в этом случае все необходимые шаги будут предприняты работниками моего аппарата и лично мною.

Хайль Гитлер!

Фон Кольвиц, СС-оберфюрер.

3. ИЮЛЬ, 1942. ТРИЕСТ, ПОГРАНИЧНЫЙ КОНТРОЛЬ И ТАМОЖНЯ

— Я не против сюрпризов, товарищ полковник, — спокойно ответил он.

— Даже когда они неприятные?

Андрей Гуляшки,

Приключения

Аввакума Захова

Солнце. Здесь его сколько угодно, даже, пожалуй, больше, чем требуется для обогрева и освещения. Симплон — Восток стоит на запасном пути и, накаляясь под лучами солнца, медленно превращается в духовку.

Мы стоим уже больше часа, и опять никто ничего не знает. Пассажирам приказано не покидать перрона до особого распоряжения. Мы гуляем и ждем. Ждем и гуляем, каждый сам по себе. Хуже всех себя чувствует оберфюрер. Он возмущен нерасторопностью итальянцев и скверной выправкой карабинеров[2], занявших посты у выхода с перрона. Магические документы фон Кольвица утратили в Триесте силу, о чем ему дали понять еще в вагоне. Пограничники не посчитались с желанием Вешалки остаться в купе и, игнорируя его командный тон, проводили до двери.

Фон Кольвицу явно претит прогулка по перрону. Краем глаза наблюдаю, как он ведет переговоры с карабинерами. Похоже, они договорились; во всяком случае, Вешалка уже миновал турникет и скрывается в вокзале. Его сопровождает малосимпатичная личность в черной форме.

Раскрываю детектив, сдвигаю шляпу на лоб, чтобы не мешало солнце, и пытаюсь увлечься похождениями благородного сыщика. Толстый роман — отрада путешествующего. Его друг и спутник стоимостью двадцать марок и пятьдесят пфеннигов. Он куплен, судя по пометке, до войны у известного берлинского букиниста — довольно редкое издание “Мании старого Деррика” Эдгара Уоллеса в переводе на немецкий.

Скучно. Одиноко. Плиты на перроне излучают жар адского котла. Между ними растет трава, украшенная мусором и конфетными бумажками. Изучаю ее с обстоятельностью человека, не знающего, куда девать свободное время.

— Чем это вы заняты, Слави?

Синьора Ферраччи с Чиной на руках и в обществе римского патриция в шикарной фашистской форме. У патриция гордый нос и масса золота во рту.