Дональд Гамильтон - Засада Страница 3

— Ясно, — я снял рюкзак со спины и вытащил оттуда десятикратный бинокль. — Вы не поможете мне, полковник? А то дайте человека, говорящего по-английски.

— Я лично буду помогать вам. Отчасти это было хорошо, отчасти — плохо.

— Прошу сразу учесть, — добавил я, — что если я о чем-то вас попрошу или отдам какой-то приказ, не сочтите это за пренебрежение вашим чином.

Он криво улыбнулся. Это был мужчина средних лет с приятной внешностью. В юности он, должно быть, был довольно смазливым. Но я не позволил этой мысли определить мое к нему отношение. Дома я знавал немало смазливых юнцов, которые на поверку оказывались отъявленными негодяями, способными нанести смертельный удар из-за угла.

— Я это учту, — отозвался он.

— Тогда наденьте эти очки. Когда я буду стрелять, вам лучше наблюдать за нашей мишенью через них. Если я промахнусь, вы скажете, куда попала пуля, и я смогу скорректировать траекторию следующего выстрела.

— У нас не будет времени для нескольких выстрелов. Выражение его лица не изменилось, но я сразу понял, что ему не понравились мои разговоры о возможности промаха. Один американский агент до меня уже промахнулся.

— Ну, если будет время для одного, — возразил я, — то, значит, будет время и для второго. Если я промахнусь, посмотрите, где взметнулась пыль, и сообщите мне, на какое расстояние я взял мимо. В метрах или сантиметрах, как хотите. Направление выстрела сообщайте мне в часах. Двенадцать. Три. Шесть, девять, или в промежутках. Вы поняли?

— Si. Мне приходилось стрелять по мишеням, сеньор. Хотя и без особого успеха. Я все понимаю. Погодите.

Он встал и тихо заговорил с подошедшим человеком, который был, похоже, в чине сержанта, потом отправился к стоящей в стороне группе и стал им что-то говорить, показывая на хребет. Они тут же, рассыпавшись цепью, полезли вверх. Химинес вернулся и снова сел рядом со мной.

— Мы выдвинем их на огневой рубеж, где им надо будет окопаться, — пояснил он. — Они будут нас с вами прикрывать до тех пор, пока смогут удерживаться на позиции. Потом они отойдут в глубь материка, а мы спрячемся и проведем ночь в уже готовом для нас месте на вершине. Если все сложится удачно, за нашей группой вышлют погоню, но они сумеют запутать следы в темноте, и завтра мы беспрепятственно спустимся к побережью. По-моему, план неплохой. Но он, конечно, не осуществится.

Я бросил на него удивленный взгляд.

— Почему?

Он пожал плечами.

— За всю историю человечества ни один план сражения не удалось осуществить во всех деталях. Зачем же думать, что наш окажется более удачным? — Он взглянул на часы. — Нам надо выйти на исходную позицию через десять минут. Надо быть готовыми к приходу гостей.

— Согласен.

Я взял пластиковый футляр, расстегнул длинную “молнию” и сломал внутреннюю пломбу. Наверное, момент был торжественный — точно так, вероятно, бывает, когда после долгого-долгого ухаживания наконец ведешь возлюбленную под венец. Впрочем, настоящий поход под венец был еще впереди, но я и так потратил кучу времени, чтобы подготовить инвентарь и доставить сюда, так что извлечение его на свет Божий следовало отметить небольшой церемонией — допустим, произнести тост или сотворить краткую молитву. Однако время для распития было неподходящим, а от чтения молитв я, надо сказать, давно уже отвык. Словом, я сунул руку в футляр и нащупал там небольшой мешочек, в котором лежали крупные кристаллы, напоминающие белую гальку, и передал его Химинесу.

— А вот и силикагель, полковник, — сказал я. Потом я вынул из чехла длинное ружье. Оно представляло собой тяжелый ствол, пригнанный к спусковому механизму “маузера”, и стреляло заряжавшимися вручную патронами 300-го калибра от “Холланд-Холланд-магнума”. Ружье это я сам изготовил. Я снял резиновые кольца и размотал рифленый картон, которым был обернут оптический прицел — двадцатикратный “Херрлиц”. Мы использовали европейские компоненты для сборки этого ружья с той же целью, с какой я перекрасился и взял себе имя Эрнандес. Американское вмешательство в этих краях, как бы это помягче выразиться, не пользуется популярностью, и эта непопулярность угрожает бросить тень на политические силы, прибегающие к американской помощи. Если бы нас убили или захватили в плен, вещественные доказательства нашего участия в гражданской войне не должны были навести на след янки.

Приклад ружья — орехового дерева — был не слишком сексапильным на вид, но к стволу приклад был пригнан безукоризненно и позволял вести стрельбу с поразительной точностью. Завершал сие изделие оружейного мастерства обычный армейский ремень из свиной кожи.

В долине было тихо, но тишину иногда нарушал чуть слышный шепоток оставшихся с нами людей и шорох сверху — там военные, которым вменялось прикрывать наш отход и отвлечь на себя преследователей, готовились к первому акту самоубийственной трагедии, которую им предстояло разыграть. Я радовался, что не мне пришлось отдать им этот приказ; с другой же стороны, я не мог забыть и того, что именно я рискую больше всех и отдуваться за провал придется только мне, хотя именно из-за меня они идут на смертельный риск и именно я буду повинен во всех возможных потерях. Если я, так сказать, дам петуха, как то случилось с моим предшественником, немало людей полягут в этом ущелье ни за что. И такая перспектива не особенно-то грела душу.

Я увидел, как полковник поднял брошенный мной чехол, сунул туда мешочек с силикагелем и застегнул “молнию”. Потом он взглянул на ружье в моих руках.

— Внушительное оружие, — заметил он.

— Давайте, надеяться, что человек, ради которого мы сюда забрались, придет к такому же выводу, — отозвался я.

Он бросил на меня хмурый взгляд и раскрыл рот, чтобы что-то сказать, но спохватился и смолчал, наблюдая за тем, как я укорачиваю ремень и вытаскиваю из своего рюкзака коробку с патронами. Это были упитанные стальные бочонки. Они напоминали плод тайной любви обычных винтовочных патронов и противотанковых мин. Я зарядил четыре патрона: три в магазин и один — в патронник. Коробку с патронами я сунул в карман и завязал рюкзак.

— Так, полковник, — сказал я. — А теперь давайте осмотрим наше стрельбище. Он замялся.

— Кажется, вы волнуетесь, сеньор Хелм. У вас есть какие-то опасения?

— А что же вы хотите — чтобы я, еще не поразив цель, уже требовал себе медаль? Вам — или вашему президенту — нужно, чтобы я тут немного пострелял. Ну, так пошли.

Он двинулся не сразу. Я мог понять, о чем он сейчас подумал. Он не верил в меня, он думал, что и на этот раз ему не повезет. Но он еще мог выйти из игры или попытаться рискнуть. Он мог просто сбежать, мог незамеченным вернуться к берегу вместе со своим спецотрядом. Что же касается неумехи-американца, то он, разумеется, мог бы погибнуть — а значит, никому не рассказать, что ж на самом деле произошло в “стычке с людьми Эль Фуэрте”, как будет заявлено в официальном соболезновании. Это было бы очень убедительное сообщение, с упоминанием о проявленном героизме и мужестве — такими обычно и бывают официальные сообщения о провале операции. А коли американец мертв, кто же сможет опровергнуть такой рапорт, кроме генерала Хорхе Сантоса, которого и спрашивать-то никто не будет.

Вот о чем он, видимо, подумал в эти мгновения, а потом, пожав плечами, взялся за мой рюкзак.

— Вам помочь? Я могу понести рюкзак. Идите за мной.

С тяжеленным ружьем, оттягивающим мне плечо, я пошел за ним через кустарник. В долине, в ответ на посланный им на ходу сигнал, пятеро дозорных взяли свои винтовки и двинулись следом, прикрывая нас. Я решил, что они наш мобильный резерв. Коротышка взбирался по склону рысцой, а я спешил за ним, с трудом сгибая свои длинные ноги. Наконец у самой вершины он упал на землю и знаком приказал мне сделать то же самое. Остаток пути мы ползли.

На вершине хребта у большого валуна мы обнаружили человека с карабином. Это был знакомый мне сержант. Перед ним на земле лежало несколько запасных обойм. Мы вползли в кусты слева от него и выглянули в направлении нашей цели.

Все оказалось куда хуже, чем я ожидал. Внизу под нами виднелась дорога. Похоже, в этой долине были плантации какой-то зерновой культуры, но мне так и не привелось приблизиться к полю и рассмотреть растения получше. Дорога оказалась обычным сельским проселком, ведущим к деревушке. Дома были небольшие: крыши, крытые большими листьями и подпертые стенами, казались очень хрупкими и неустойчивыми. Впрочем, меня не особенно интересовали жилищные условия коренных жителей Коста-Верде: в таком климате люди, наверное, только и нуждаются, что в непротекаемой крыше.

Деревня кишела людьми. Горело несколько костров. Среди мужчин я увидел немало женщин. Еще мне удалось рассмотреть немало оружия. Но и это меня тоже не слишком волновало. По крайней мере, меня это не должно было волновать. Все военные аспекты операции должны были заботить полковника. Меня же заботило только то, что ближайшая к нам хижина располагалась на расстоянии четверти мили. Не глядя на лежащего подле меня коротышку, я тихо спросил: