Росс Томас - Желтая тень Страница 3

— Да.

— Человек хочет выпить, — вмешался Хардман. — Что вам налить?

— Шотландского, если оно у вас есть.

Хардман щедро плеснул в бокал виски и передал его Падильо.

— Вам, Мак?

— У меня еще есть.

— Маш будет с минуты на минуту. Он отвезет вас в отель.

— Где я остановился? — спросил Падильо.

— В своем «люксе» в «Мэйфлауэр».

— Моем «люксе»?

— Я снял его на твое имя и оплачиваю ежемесячно из твоей доли прибыли. «Люкс» маленький, но уютный. Деньги, пошедшие на оплату, ты сможешь вычесть из суммы, облагаемой подоходным налогом, если тебе придется заполнять налоговую декларацию.

— Как Фредль?

— Мы поженились.

— Тебе повезло.

Хардман посмотрел на часы.

— Маш будет с минуты на минуту, — повторил он.

— Благодарю за помощь вас и Бетти, — Падильо глянул на него, потом на девушку.

Хардман махнул рукой.

— Вы избавили нас от многих хлопот в Балтиморе. С чего вы вступились за Маша?

Падильо покачал головой.

— Вашего приятеля я не заметил. Обошел угол и сразу наткнулся на них. Решил, что они поджидают меня. Тот, кто ткнул меня ножом, знал, как им пользоваться.

— Вы сошли с корабля?

— Какой вас интересует?

— "Френсис Джейн".

— Да, плыл на нем пассажиром.

— Вам не попадался на глаза старичок англичанин, фамилия Лендид, лет пятидесяти — пятидесяти пяти, косоглазый?

— Я его помню.

— Он тоже сошел с корабля?

— Не в Балтиморе. Через четыре дня после выхода из Монровии у него лопнул аппендикс. Его положили в корабельный морозильник.

Хардман нахмурился, потом выругался. От души. Звякнул звонок, и Бетти пошла открывать дверь. В гостиную вошел высокий негр в черном костюме, белой рубашке, темно-бордовом галстуке и солнцезащитных очках, хотя часы показывали половину третьего ночи.

— Привет, Маш, — кивнул я.

Он кивнул в ответ одновременно мне, Бетти и Хардману, направился к Падильо.

— Как вы себя чувствуете? — голос мягкий, произношение четкое.

— Нормально, — ответил Падильо.

— Это Мустафа Али, — Хардман представил вошедшего Падильо. — Он привез вас из Балтиморы. Он — «черный мусульманин», но вы можете звать его Маш. Мы все так его зовем.

— Вы действительно мусульманин? — Падильо пристально смотрел на Маша.

— Да, — с достоинством ответил негр.

Падильо сказал что-то на арабском. Брови Маша удивленно взлетели вверх, но он ответил на том же языке. И на его губах заиграла довольная улыбка.

— На каком языке ты говоришь, Маш? — спросил Хардман.

— На арабском.

— Где это ты выучил арабский?

— А для чего, по-твоему, существуют пластинки? Разве я смогу поехать в Мекку, не зная языка?

— Такого я от тебя не ожидал, — в изумлении покачал головой Хардман.

— А где вы выучили арабский? — спросил Маш Падильо.

— Помог один приятель.

— Вы говорите очень хорошо.

— В последнее время часто им пользовался.

— Нам пора в отель, — напомнил я Падильо.

Тот кивнул и с трудом поднялся.

— Еще раз спасибо за помощь, — поблагодарил он Бетти.

Та промолчала, а Хардман сказал, что заедет завтра на ленч. Поблагодарил Бетти и я, после чего последовал за Падильо к машине Маша. «Бьюику» последней модели с телефоном между передними сиденьями и телевизором «Сони» с экраном в пять дюймов, дабы пассажиры на заднем сиденье не отвлекали водителя.

— По пути в отель я хотел бы заглянуть в свою квартиру. Буквально на минуту.

Маш кивнул, и мы тронулись с места. Падильо долго молчал, глядя в окно.

— Вашингтон изменился, — наконец он разлепил губы. — Куда подевались троллейбусы?

— Их сняли с линии еще в шестьдесят первом, — ответил Маш.

Мы с Фредль жили в одном из новых кирпичных домов, что выросли, как грибы после дождя, к югу от площади Дюпон в том районе, где когда-то стояли трех— и четырехэтажные пансионаты, облюбованные студентами, официантами, мойщиками машин, пенсионерами. Спекулянты недвижимостью сносили эти пансионаты, асфальтировали освободившееся пространство и обзывали его автостоянкой. Когда автостоянок набиралось достаточно много, спекулянты обращались в муниципалитет за займом и строили многоквартирный дом, называли его «Мелани» или «Дафни», в честь жены или любовницы. Ежемесячную плату за квартиру с двумя спальнями в таких домах исчисляли исходя из того, что муж и жена не только занимают высокооплачиваемые должности, но и с успехом играют на бирже.

И никто не задумывался, куда подевались студенты, официанты, мойщики машин и пенсионеры.

Маш поставил машину на полукруглой подъездной дорожке под знаком «Стоянка запрещена», и на лифте мы поднялись на восьмой этаж.

— Фредль обрадуется, увидев тебя, — сказал я Падильо. — Возможно, даже пригласит к обеду.

Я открыл дверь. Гостиную освещал большой торшер, только кто-то свалил его на пол. Я наклонился и поднял его. Заглянул в спальню, хотя и так понимал, что никого там не найду. Когда я вернулся в гостиную, Падильо стоял у музыкального центра с какой-то бумажкой в руке. Маш так и остался у двери.

— Записка, — предположил я.

— Она самая.

— Но не от Фредль.

— Нет. От тех, кто увез ее отсюда.

— Насчет выкупа, — читать записку мне не хотелось.

— В некотором роде.

— И сколько они просят?

Падильо понял, что читать записку я не буду. Положил ее на кофейный столик.

— Деньги их не интересуют. Им нужен я.

Глава 3

Я опустился в свое любимое кресло и уставился на ковер.

Падильо тем временем повернулся к Машу.

— Вы можете ехать. Похоже, мы тут задержимся.

Посмотрел на Маша и я.

— Может, я вам понадоблюсь? — спросил он. Уезжать ему не хотелось.

— Сейчас едва ли, — ответил Падильо.

Маш кивнул.

— Вы знаете, где меня найти.

— Знаю, — заверил его Падильо.

Маш повернулся и вышел из квартиры. Закрыл дверь, замок едва слышно щелкнул. Я оглядел гостиную. Картины по-прежнему висели по стенам. Некоторые Фредль привезла из Германии, другие купил я, были и такие, что мы выбирали вместе в Нью-Йорке и Вашингтоне. Книги стояли на полках, полностью занимавших одну стену. Не сдвинулась с места и мебель. Лишь торшер оказался на полу. Я встал и направился к маленькому бару в углу.

— Шотландского? — спросил я Падильо.

— Шотландского, — согласился тот.

— Что в записке?

— Тебе бы лучше прочесть ее самому.

— Хорошо. Прочту.

Я передал ему бокал с виски. Он взял записку и протянул ее мне. Отпечатанный на машинке текст, в один интервал, без даты и подписи.

"Миссис Маккоркл мы увезли с собой. К этому часу вы уже переговорите с вашим коллегой, мистером Майклом Падильо, который этим вечером должен прибыть в Балтимору на борту «Френсис Джейн». После того, как мистер Падильо выполнит наше поручение, мы освободим миссис Маккоркл целой и невредимой.

Мы, однако, должны предостеречь вас от контактов с полицией. Федеральным бюро расследований или иным правоохранительным учреждением. Если вы это сделаете или мистер Падильо потерпит неудачу, нам не останется ничего другого, как избавиться от миссис Маккоркл.

Суть нашего поручения вам расскажет мистер Падильо. Жизнь миссис Маккоркл полностью зависит от его желания содействовать нам. До сих пор такого желания он не выказывал. Мы сожалеем, что вынуждены прибегнуть к этому методу убеждения, но все прочие не привели к требуемому результату".

Я прочел записку дважды и положил на кофейный столик.

— Почему Фредль?

— Потому что я не пошел бы на это за деньги, а ничем другим прижать меня они не могли. Хотя и пытались.

— Они ее убьют?

Он пристально посмотрел на меня.

— Убьют в любом случае, соглашусь я на их предложение или нет.

— Она уже мертва? Они уже убили ее?

Падильо покачал головой.

— Нет. Пока не убили. Она им еще нужна, чтобы держать меня на коротком поводке.

Я подошел к книжным полкам, рассеянно провел рукой по корешкам книг.

— Наверное, я должен кричать. Кричать, голосить, биться головой о стену.

— Может, и должен, — не стал спорить Падильо.

— Я читал, что в подобных случаях лучше всего заявить в полицию. Просто позвонить им или в ФБР, и пусть они берут поиски на себя. Они накопили немалый опыт и знают, что нужно делать.

— Если ты позвонишь, ее убьют незамедлительно. Они будут следить за тобой. Скорее всего поставили «жучок» на твой телефон. Тебе придется где-то встретиться то ли с копами, то ли с агентами ФБР. Стоит тебе это сделать, она умрет. И у тебя не останется ничего, кроме этого письма, отпечатанного на взятой напрокат пишущей машинке, да мертвой жены.

Я вытащил книгу, посмотрел на нее. Поставил на место и две секунды спустя уже не мог вспомнить названия.

— Ты лучше расскажи, в чем, собственно, дело. А потом я решу, звонить в полицию или нет.