Николай Шпанов - Лед и фраки Страница 31

— Что же, ребята, конечно, никто не против того, чтобы домой, но только на этом давайте и кончим. Не должно быть у нас такого разговора, чтобы беспорядок. Я ни одним моментом не против того, чтобы при старшем штурмане, коли он за командира, приставить Майкла. Пусть глядит. А только я так думаю, что ежели захочет мистер Кроппс, то Майкл и не углядит. Ты как думаешь, Майкл?

Майкл пожал плечами и ухмыльнулся. Боцман шлепнул его по плечу. Вполголоса продолжал:

— Дело, конечно, в том, что все офицеры на этот раз с нами… Не правда ли, редкий случай, ребята, никаких разногласий.

Среди присутствующих послышался смех.

— А раз так, ребята, значит, все в порядке. Мы можем быть уверены в том, что судно будет идти к югу. Но только вот что я теперь думаю. Дело, пожалуй, не столько в курсе, сколько в воздухе. Аккумуляторов хватит еще до черта, моторы протреплются еще по меньшей мере двое суток. А вот как быть с нашими легкими, я ей-богу не знаю. — Боцман почесал под фуражкой. — Небось вон машинная команда уже сейчас дышит, как рыба на песке… И понятно, конечно, внизу и вовсе воздуху нет.

Боцмана перебил старший механик:

— По-моему, дело даже не в этом. Как-нибудь с недостатком кислорода мы еще протянем сутки, другие. Пострадать, конечно, придется. А вот гораздо хуже то, что в трюмах вода прибывает. Видно, по доньевой части где-то заклепки сдали. Во-первых, это может нас заставить все больше и больше погружаться. Если и дойдем до мелкой воды, то и просто не выгребем. А, кроме того, как только вода по-

дойдет к аккумуляторам… сами понимаете, что получится. Передушит как котят.

— Насчет глубины это пустяки — пойдем мористей, — послышался голос сзади.

— Брось насчет мористей. В Восточно-Сибирском тебе такое мористей даст, — перебил густой бас.

— Ладно, будет, ребята, — прорезался резкий голос Трундхайна. — Боцман, разгоняй по местам. Будет, потолковали…

— Постой, ребята. Потолковали, да не обо всем. А как же с капитаном-то быть?

— Чего там как? Арестован и баста.

— Арестован… Вот приедем в Америку, он те покажет, где раки зимуют.

— Ну, а что же с ним делать? Ведь не душить же.

— А…

Боцман поднял руку.

— Ребята, расходись по местам. А то через пять минут вы настоящими большевиками сделаетесь… А ну, расходись.

Люди, вялые, с испитыми, небритыми лицами, неохотно разбрелись по своим углам. Во всех помещениях лодки царила полутьма. С момента последнего погружения соблюдалась строжайшая экономия в расходовании электрической энергии. Горели только лампочки, необходимые для работы вахты, В жилых помещениях было почти темно.

Темнота действовала угнетающе. Вместе с необычайной вялостью из-за длительного пребывания в лишенных свежего воздуха помещениях, темнота порождала сонливость. Все, кто не был занят на вахте, неизменно спали. Перестали мыться. О бритье никто и не думал. С потерей аппетита большинство перестало даже выходить в кают- компанию.

Так прошли еще одни сутки. Четвертые сутки со времени катастрофы. Двое машинистов и один рулевой не вышли на вахту. Их так и не добудились. Тяжелая одурь свинцом наливала головы. В ушах стучало. При каждом резком движении шли круги перед глазами. К концу этого дня Кроппс пошел за советом к Билькинсу.

Штурман долго стоял перед дверью капитанской каюты прежде, чем постучаться. При его входе Билькинс поднял голову от стола. Несмотря на ужасные условия, губительно действовавшие на всю команду, Билькинс чувствовал себя лучше и лучше. Последний день он уже почти не отрываясь сидел за дневником.

Страницу за страницей Билькинс покрывал размашистым твердым почерком. В столбцы тесно нагромождающихся строчек он стремился вылить всю накипевшую за дни невольного бездействия досаду, тупую боль, перехода дящую в злобу. Он скрипел зубами, вспоминая белобрысого электрика. При одной мысли о Кроппсе — ему хотелось стучать кулаками и кричать. Но он не кричал и не стучал кулаками. Со стиснутыми зубами он выводил твердые широкие буквы. И никто, кроме дневника, не узнал о страданиях, причиненных Билькинсу разрушенными планами.

Казалось, столкнись он с кем бы то ни было из своего экипажа — и не удержаться от того, чтобы избить его; избить со всей силой и искусством первоклассного боксера.

Но Кроппс стоял перед капитаном, и Билькинс молча с бесстрастным видом оглядел его с ног до головы. Снова принялся писать. Потом, передумав, поднял голову.

— Чему я обязан честью?

Кроппс нерешительно оглянулся на дверь. Плотно притворив ее, подошел к капитану.

— Я вижу, сэр, что вы так же, как и они, — кивнул он в сторону двери, — поверили, будто я действительно с ними.

— Давайте оставим это, мистер Кроппс.

— Сэр, именно в этом все дело. Если вы сомневаетесь во мне, то нам вообще не о чем говорить.

— Хорошо, говорите в предположении, что я вам доверяю, — снисходительно протянул капитан.

— Видите ли, сэр, я боюсь, что сейчас не до шуток. Я пришел сообщить, что, вопреки общему желанию, в том числе и моему, я этого скрывать не намерен, судно идет все-таки на север…

Билькинс выронил карандаш и вскочил из-за стола. Жесткие серые глаза настойчиво впились в запавшие мутные глаза штурмана.

— Кроппс, говорите… да говорите же, черт вас побери! — затряс Билькис умолкнувшего было штурмана.

— Да, сэр, к сожалению, это так. Лодка идет на север, несмотря на то, что мы неуклонно держим курс на восток.

— Так в чем же дело, Кроппс?

— Не знаю, сэр. Могу сказать только одно — судно идет точно так же, как шло и два дня назад. Но виляет из стороны в сторону, придерживаясь одного основного направления. Оно почти совершенно не слушает рулей.

Билькинс усиленно тер себе лоб. Быстро подошел к стенному шкафу. Выкинул на стол несколько книг. Пачку растрепанных карт. Не обращая внимания на Кроппса, принялся быстро перелистывать книги. Перешел на карты.

— Кроппс… подойдите сюда.

Они склонились над картой течений.

— Вы понимаете, Кроппс, что происходит… Если мы действительно потеряли управление и продолжаем неуклонно двигаться северными румбами, это может означать только одно — мы идем вот с этим течением… Посмотрим, если через некоторое время мы отклонимся на северо-северо-запад, значит, мое предположение верно.

Штурман изумленно посмотрел на капитана.

— Вы хотите сказать, сэр, что мы еще долго будем оставаться под водой… Но это совершенно немыслимо. Люди уже доведены до крайности отсутствием воздуха.

— Дорогой мой, выбирать тут, к сожалению, не из чего. Либо немножко потерпеть, либо всплывать куда попало. В таком случае перспектива только одна — путешествие по льду, без тени надежды на достижение земли. Об этом сразу нужно сказать совершенно откровенно. Что же касается этого течения, то вероятнее всего, что нам предстоит проделать путь, пройденный обломками «Жанетты» Де-Лонга, а, может быть, брусиловской «Святой Анной».

Короче говоря, мы окажемся в конце концов у берегов Гренландии…

— Ну, это еще не так плохо. Все-таки ближе к дому, — задумчиво сказал штурман.

— Было бы неплохо, если бы такой дрейф не тянулся больше трех лет, — насмешливо заметил Билькинс.

Кроппс поднял бледное лицо. Но он не успел подать своей реплики. Билькинс оживленно сказал:

— Знаете, что, старина? Отправляйтесь-ка вы сейчас в качестве парламентера к вашим бунтовщикам и скажите им, что я сдаюсь на милость победителя… Я согласен вести судно, куда мне велит команда.

— Представляю себе, сэр, во что ей впоследствии это обойдется, — хихикнув, заметил Кроппс.

— Потому что вы это представляете себе яснее других, вы и стараетесь на всякий случай перестраховаться, — рассмеялся Билькинс.

— О, сэр!

— Ладно, не буду. Идите, мистер Кроппс, и скорее возвращайтесь. Я думаю, что-теперь-то они понимают, как дорога каждая минута, и не станут слишком долго совещаться… Да хорошенько убедите их в том, что теперь я совершенно здоров.

— Есть, сэр.

5. Пловучий бедлам

В помещениях «Наутилуса» не было слышно ничего, кроме гула моторов. Изредка сквозь звонкую тишину прорезался острый писк радиоискры. Жалобно вскрикивал несколько раз и потухал. Это Вебстер давал квитанцию в принятой засечке. После этого, путаясь ватными ногами, как пьяница, радист плелся к штурману и, склонившись над его плечом, жадно ждал момента, когда скрестятся пеленги, проведенные от береговых станций.

Вебстер видел только вздрагивающие пальцы штурмана. По мере того, как все больше и больше к северу отходила точка пересечения тонких карандашных линий, пальцы дрожали сильней.

Сегодня на своей — третьей по счету — вахте Кроппс получил скрещение линий на 147°25′ восточной долготы и 84°30′22″ северной широты. Это было на два градуса севернее и на три с половиной градуса западнее, чем в первую вахту вчера, и в то же время на двадцать секунд южнее и на двадцать три с половиной минуты восточнее, чем сегодня же в первую вахту. Штурман безнадежно махнул рукой. Вебстер, шатаясь, побрел к себе в рубку. Его шаркающие шаги гулко разносились в железной тишине прохода. Со стороны рундуков доносилось тяжкое сопение. Иногда чей-то хриплый голос затягивал неразборчивую фразу.