Эрик Амблер - Маска Димитриоса Страница 32

Он храбро улыбнулся и стал похож на жертву почти невыносимой Weltschmerz.[26]

— Мы должны просто ждать, пока Всевышний не призовет нас.

Ожидая продолжения, Латимер размышлял, испытывал ли он к кому-нибудь такую же сильную неприязнь, как сейчас к мистеру Питерсу. И он что, должен поверить в эту дешевую чушь? Хотя Питерс в нее, очевидно, верил.

Такая вера делает человека отталкивающим. Если бы он иронизировал, шутка вышла бы неплохой. Но на самом деле он совсем не шутил. Какое четкое разделение разума. Одна половина отвечала за распространение наркотиков, покупку ценных бумаг и чтение «Эротических стихов», а другая извергала горячую слащавую патоку, маскирующую грязную душонку. К такому типу можно было испытывать только неприязнь.

Потом Латимер повернулся и, увидев, как объект его размышлений осторожно поправляет кофейник, подумал, что трудно испытывать неприязнь к человеку, который готовит для тебя кофе. Узловатые пальцы нежно похлопали по крышке, и мистер Питерс, с довольным видом выпрямившись, снова повернулся к собеседнику.

— Да, мистер Латимер, большинство из нас прожигают жизнь, так и не узнав, чего хотят от нее. Но Димитриос был не такой. Он точно знал, чего хотел: денег и власти. Лишь эти две вещи, но в таком количестве, в каком только мог заполучить. И самое любопытное, что я ему в этом помог.

Я впервые встретился с Димитриосом в 1928 году здесь, в Париже. В то время я владел ресторанчиком на рю Бланш, а моим компаньоном был человек по имени Жиро. Наше веселое и уютное местечко с тахтами, желтыми фонарями и коврами мы назвали «Парижская крепость». С Жиро мы встретились в Марракеше и решили обустроить заведение в тамошнем стиле. Все было марокканским: все, за исключением оркестра для танцев. Тот приехал из Южной Америки.

Мы открылись в 1926-м, в неплохой для Парижа год. Американцы и англичане могли позволить себе тратить деньги на шампанское. Хотя захаживали и французы. Большинство французов, если только они не проходили там военную службу, с нежностью вспоминают Марокко. А «Крепость» была марокканским местечком. Официантами у нас работали арабы и сенегальцы, а шампанское и вправду доставляли из Мекнеса. Американцам оно казалось немного сладковатым, но в то же время приятным и стоило недорого.

Когда открываешь ресторан, нужно время, чтобы обзавестись постоянными посетителями, и должна улыбнуться удача. Иногда так чудно: люди начинают посещать определенное заведение в квартале только потому, что туда ходят все. Конечно, есть и другие способы заманить клиентов. Туристические гиды, например, могут приводить их к вам, однако гидам нужно платить, а это сокращает доходы.

Можно еще сделать заведение местом встреч людей из определенных кругов. Но чтобы об этом узнали, должно пройти время. К тому же полиция не всегда это одобряет, даже если не нарушать закон. Самый лучший и дешевый вариант — поймать за хвост удачу. В свое время нам с Жиро повезло. Естественно, пришлось попотеть, но она прилетела. У нас был отличный лакей, Валентино как раз ввел в моду танго, а наши южноамериканцы вскоре научились играть так здорово, что люди приходили к нам потанцевать. Когда набивалось много народу, мы были вынуждены ставить больше столиков, и танцпол уменьшался. Но ничего не менялось: люди все равно приходили танцевать. Бывало, мы работали до пяти утра, и клиенты шли к нам из других заведений.

Два года мы зарабатывали неплохие деньги, а потом, как обычно и случается, постоянные посетители стали уже не те: больше французов и меньше американцев, больше сутенеров и меньше джентльменов, больше продажных женщин и меньше элегантных дам. Заведение все еще приносило доход, но уже не такой большой, и работать приходилось усерднее. У меня стали появляться мысли о том, что настало время что-то менять.

В «Крепость» Димитриоса привел Жиро. Как я уже сказал, своего компаньона я встретил в Марракеше. Полукровка: мать — арабка, отец — французский солдат. Родился он в Алжире и паспорт получил французский.

Вы бы даже не догадались, что в нем течет арабская кровь. Это становилось понятно, только если вы видели его рядом с арабами, которых он, кстати, всегда недолюбливал. Мне Жиро, если честно, никогда не нравился. И дело не в том, что он мне не доверял — это было бы лишь тревожным сигналом, — ему не мог доверять я сам. Если бы мне хватило денег, чтобы открыть «Крепость» в одиночку, я бы никогда не стал с ним сотрудничать. Он постоянно пытался меня надуть, и, хотя ему ни разу это не удалось, мне это удовольствия не доставляло. Не терплю непорядочности. К весне 1928-го я очень устал от Жиро.

Как он познакомился с Димитриосом, я точно не знаю. Думаю, где-нибудь в ресторанчике на нашей улице. Мы открывались после одиннадцати, а Жиро любил заранее натанцеваться в других заведениях. Однажды вечером он пришел в «Крепость» с Димитриосом и отвел меня в сторонку. Отметив, что прибыль становится меньше, он сказал, что мы можем немного подзаработать, если заключим сделку с его другом, Димитриосом Макропулосом.

Когда я впервые столкнулся с Димитриосом, он меня не впечатлил. Всего лишь очередной сутенер, таких я уже видел: одежда по фигуре, седеющие волосы и безукоризненный маникюр. Его манера смотреть на женщин не пришлась бы по вкусу посетителям «Крепости». Но я подошел к его столику вместе с Жиро, и мы пожали руки. Потом он кивнул на стул рядом с собой и приказал мне сесть. Можно было подумать, что я какой-то официант, а не владелец ресторана.

Мистер Питерс поднял водянистые глаза на Латимера.

— Как вы заметили, для человека, на которого Димитриос не произвел впечатления, я слишком хорошо помню те события. И действительно я помню их ясно. Понимаете, тогда я еще не знал Димитриоса. Он меня взбесил. Я не стал присаживаться, а просто поинтересовался, что ему нужно.

Какое-то время его карие глаза ласково на меня смотрели, а потом он сказал: «Друг мой, я бы выпил шампанского. Есть какие-то возражения? Заплатить я в состоянии. Вы будете со мной вежливы, или предложить работу более разумным людям?»

Я уравновешенный человек. И не люблю неприятности. Часто я размышляю, что мир наш стал бы прекраснее, если бы люди разговаривали друг с другом вежливо и спокойно. Но порой это очень трудно.

Я сказал Димитриосу, что не стану с ним любезничать и что он может идти куда хочет. Если бы не Жиро, он бы ушел, а мне тогда не довелось бы с вами разговаривать.

Жиро сел к нему за столик. Пока он извинялся за мое поведение, Димитриос за мной наблюдал, и я понимал, что он заинтересовался.

Теперь я уверен, что не хотел иметь никаких дел с Димитриосом. И решил выслушать исключительно ради Жиро. Мы присели к нему за стол, и он рассказал о своем предложении. Димитриос умел убеждать, и наконец я согласился сделать то, о чем он просил. Несколько месяцев мы работали вместе, но однажды…

— Подождите-ка, — прервал Латимер, — а что это была за работа? Вы торговали наркотиками?

Мистер Питерс запнулся и нахмурился.

— Нет, мистер Латимер, не наркотиками. — Он снова запнулся, а потом вдруг перешел на французский: — Я расскажу, если вы настаиваете, хотя непросто объяснить это такому человеку, как вы, человеку, вышедшему из другой среды. Речь пойдет о вещах, с которыми вы никогда не сталкивались.

— Неужели? — съязвил Латимер.

— Понимаете, мистер Латимер, я читал одну вашу книгу. И царящая в ней атмосфера нетерпимости, предрассудков и незыблемых моральных устоев чрезвычайно меня расстроила.

— Понятно.

— Я не из тех людей, — продолжал мистер Питерс, — которые возражают против смертной казни. А вы, как я подозреваю, из них. Практическая сторона вопроса вас шокирует. И, поражаясь собственной жестокости, вы, сострадая, но ликуя, продолжаете охотиться на своего незадачливого убийцу, что вызывает у меня лишь отвращение. Вы как сентиментальный юноша, следующий за гробом богатой тетушки: в глазах стоят слезы, а сердце прыгает от радости. Испанцы, как вы знаете, не понимают, почему англичане и американцы не одобряют бои быков. Беднягам невдомек: нужно было всего лишь сделать вид, что мучить животных вынуждают закон и мораль, но делать это им неприятно.

Пожалуйста, мистер Латимер, не поймите меня превратно. Меня не пугает ваше моральное порицание, я возмущаюсь, потому что это вас шокирует.

— Поскольку вы еще не рассказали того, что меня предположительно должно шокировать, — раздраженно заметил Латимер, — мне трудно вам возразить.

— Да-да, конечно. Но простите меня, разве ваш интерес к Димитриосу не подогревается в большей мере тем, что он вас шокирует?

Латимер на секунду задумался.

— Наверное, вы правы. Именно из-за того, что я шокирован, я и пытаюсь его понять и объяснить. Я не верю в профессионального дьявола, о котором можно прочитать в детективе. И к тому же все, что я до этого слышал о Димитриосе, наводит на мысль, что он действовал последовательно, с отвратительной бесчеловечностью — не раз и не два, а постоянно.