Сирийская жара - Ирина Владимировна Дегтярева Страница 34

Затем он стал одним из самых ярых бойцов у сирийских курдов. Дядя находился всегда рядом. Салара потрепало — несколько ранений, контузия. Ничего не видел он, кроме войны. Смерти, похороны, лозунги, бряцанье оружием, поддержание духа, борьба за землю.

Карван уехал в Ирак к своим друзьям из РПК. Смог там устроить и семью Салара, когда тот попросил об этом.

Разочарование и бессмысленность существования — вот те чувства, с которыми Салар вставал каждое утро под шум кондиционера и утыкался взглядом в портрет Оджалана, висящий на стене напротив ковра, на котором курд спал. Рядом всегда лежал автомат — самый близкий друг. Только ему и можно верить.

А потом в Сирию пришли такие же, стрелявшие в затылок стоящим на коленях пленникам… Это дежавю вызвало состояние перманентной тошноты, словно Салару постоянно вытягивали внутренности наружу все эти события, приходящие новости о шествующих с черными флагами по трупам.

Тут возникли американцы. Появились деньги, оружие, обмундирование, и показалось, что Аллах обернулся на курдов. Но это был очередной мираж.

И в одно из таких одинаковых утр командира Салара Махуба, когда он открыл глаза в своей безликой комнате, где уют создавали портрет Оджалана, автомат и еще дядин потертый ковер, он увидел сидящего на стуле у белой стены человека. Тот сидел скромно, молча, сложив руки на коленях. Продолговатое лицо, очки в тонкой металлической оправе, рубашечка, брючки. И только выбивался из образа банковского служащего пистолет «Глок» в кобуре на поясе. Он ее не скрывал.

— Доброе утро, — он чуть наклонил голову, поправил очки и сказал: — Я немного ограничен во времени. Посмотрите эти фотографии, — он привстал и протянул Салару пачку фото.

Салар с трудом узнал себя, тринадцатилетнего, стоящего на коленях рядом с окровавленным отцом. Его страшный сон, который уже подернулся туманом времени, вдруг стал таким ярким, что ослепил, обескуражил.

— Вы были юны, — снисходительно сказал незнакомец. — Ваши товарищи-курды не будут с вами строги, наверное, не заподозрят в работе на турецкую полицию. Хотя случаи вербовки детей, подростков все же были… Зато ваш дядя. Вот возьмите, это должно вас заинтересовать. Вы же узнаете его почерк?

В дрожащих руках Салар держал собственноручно написанное дядей согласие работать на турецкую полицию взамен на освобождение племянника и выдачу трупов родителей мальчишки и семьи самого дяди — жены и дочери. Салар не знал, что дядя все-таки похоронил родителей как положено. Карван не рассказывал.

— Это копия, но у меня есть подлинник. Все эти годы Карван Махуб работал на турок. Вероятно, вы знали, и это усугубляет уже ваше положение. Вы лучше меня знаете, что будет с Карваном, когда Карайылан увидит данный документ.

— Что вы хотите? — Салар встал и начал одеваться, не смущаясь цэрэушника. Убивать его он не стал, понимая бессмысленность такого поступка. Придет другой очкарик.

— Содействие, своевременное информирование обо всех мероприятиях, которые планирует YPG. Вы занимаете довольно-таки серьезный пост уже сейчас. Вы станете официальным переговорщиком с нашими военными, проблем с передачей сведений не будет. Все безопасно, надежно и небесплатно. У вас семья, дети, которые смогут учиться в Европе. У вас же есть в Марселе двоюродный дядя? Легко будет объяснить вашим товарищам, что дети уехали во Францию к дяде, а далее никто не станет выяснять, чем они там занимаются. И даже если учатся, скажем, в Сорбонне или переехали в Лондон, уже не важно. Не так ли?

…Егоров ткнул пальцем в небо, брякнув насчет службы дяди на турецкие спецслужбы, а попал в болевую точку.

— Он арестован? Дядя арестован? — Салар привстал со ступеней.

— Сиди! — велел Горюнов. — Твой дядя находится под охраной. Но деталей ни Карайылан, ни его подручные пока не знают. Но узнают, — оптимистично улыбнулся он. — Все от тебя зависит. Тебя ведь взяли в оборот цэрэушники?

— Что со мной будет?.. — но тут же он собрался, вялость из голоса ушла. — Вы хотели разговаривать? А если бы мы на вас не напали, как бы вы обошлись с моими охранниками?

— Ну не при них же мы толковали бы… Они бы ничего не узнали, ты вернулся бы на базу, только слегка отягощенный новыми вводными. Зря людей положили. А что, среди них был кто-то, кто контролировал тебя и стучал кураторам?

— Вряд ли, — он взглянул с подозрением на Горюнова, затем перевел заискивающий взгляд на Егорова: — Какие у вас планы на мой счет теперь? Ничего же фатального не произошло, можно все изменить. Начать наш разговор, словно и не было небольшого недоразумения.

Василий осторожно повел плечом, прислушиваясь к боли, приглушенной таблеткой. «Недоразумение» болело даже под прикрытием обезболивающего. Но Егоров взял театральную паузу, встал и прошел к выходу из подъезда. Горюнов понимающе ожидал, закурил сам и протянул сигареты курду. Тот начал жадно затягиваться, глядя в спину майора. Горюнов подался вперед и поставил видеозапись на паузу.

На улице поднялся ветер и нес пыль по дороге. Пусто, жарко, не хватало еще перекати-поля, как в ковбойских вестернах, которые втайне любил смотреть Егоров. Вместо перекати-поля по улице прошел спецназовец со снайперской винтовкой. Вася оживился и окликнул его:

— Эй, это мой трофей. Ну-ка! — Вася забрал винтовку, осмотрел ее. Это была почти новенькая бельгийская FN SPR. — Ух, полицейская. Такие у ФБР на вооружении.

— Там кровь на прикладе, — спецназовец попытался вызвать брезгливость у майора, чтобы присвоить ствол.

— Ничего, оботрем. Я ее смажу и…

— Все, Вася игрушку нашел! Боль прошла? — съехидничал Горюнов. — Тебя из этой дуры чуть не прикончили, а ты ее домой потащишь? Давай вернемся к нашим баранам…

— Включай, — распорядился Егоров, кивнув на камеру. Он поставил винтовку около себя