Группа «Альфа» - Марсинко Ричард Страница 36

Я ясно выражаюсь? Тогда вернемся к делу.

Как он попал в Белый дом? Как он попал в Совет национальной безопасности?

И затем до меня дошло. Месяца три назад Пинки бахвалился, что скоро получит назначение в Белый дом. Тогда я не обратил на это внимания, посчитав все пустым трепом. Оказалось, что это было правдой. Черт меня побери! И он явно собирался устроить мне очередную пакость.

Пинки уронил телефонную трубку на пол — я слышал, как она загремела по полу, а он, подвывая и бормоча ругательства, пытался поймать ее.

Невозможно представить себя важной персоной для окружающих, если вы так безобразно проваливаете сцену своего дебюта. Но он старался изо всех сил. Пинки вообще необычайно удачлив. А когда он лезет из кожи вон, начинает сильно заикаться.

— Д-Д-Дик, — произнес он, словно чертов П-П-Порки Пиг, а не офицер ВМС, — это — Пинки П-П-Прескот.

Я взял трубку и прорычал:

— Извини П-П-Пинки. — На самом деле я не извинялся, а просто дал понять, что я о нем думаю.

— Ч-Ч-Черт побери, Дик, я — адмирал и не смей передразнивать меня! — возмутился он.

Я так и видел его, сидящим в кабинете за своим большим столом и выходящим из себя от ярости. Мне очень нравится, когда Пинки приходит в такое состояние.

— О, прошу меня извинить, сэр, — сказал я, медленно произнося последнее слово так, чтобы оно прозвучало, как «дерьмо». Затем я замолчал, подождав его ответа. Я не собирался помогать ему ни в малейшей степени.

— Ты должен быть сразу же с утра у меня в кабинете, — велел Пинки величественно. — Из-за твоих действий у администрации возникли крайне серьезные проблемы, и я намерен положить этому конец раз и навсегда!

У меня в голове будто вспыхнула лампочка. Я неожиданно понял, какой гребаный тип позвонил адмиралу Грэю в Японию и приказал тому атаковать «Макдональдс» неподготовленным подразделением морской пехоты.

Помните, Тошо сказал мне, что приказ о немедленной атаке был отдан после того, как адмирал Грэй упомянул мое имя ублюдку из Белого дома. Тогда у меня это вызвало удивление — теперь все встало на свои места.

Если бы Пинки находился сейчас рядом со мной в комнате, то я бы придушил его на месте собственными руками невзирая на последствия. Но его рядом не было. Поэтому, единственное, что я мог сделать в этот момент, это сказать все, что я о нем думаю. У него, наверное, уши отвалились. Я проорал ему, что, насколько я знаю, он не имеет никакого отношения к тем людям, которые могут отдавать мне приказы. Я популярно объяснил ему, куда он может засунуть свой гребаный приказ — туда, где всегда темно. И он может сделать это без использования вазелина или подобных средств, применяемых в таких случаях.

Пинки почему-то не оценил мои слова по достоинству. Я слышал, как он пыхтел в телефонную трубку и собирался с силами, чтобы ответить. Но, как мы все знаем, Пинки — овца. Более того, он запугивает только тех, кто слабее него, так как сам откровенный трус. Поэтому, дважды икнув, он пробормотал что-то о чем-то. Я ничего не смог разобрать, а может, он рукой прикрыл трубку, чтобы я ничего не расслышал.

Затем он попытался первым прервать разговор, но опять уронил телефонную трубку на пол. Я швырнул трубку на рычаг, выполнив таким образом приказ капитана 3-го ранга Бема — этого непредсказуемого, смертельно опасного крестного отца «Морских котиков»: «Если кто-то собирается тебя натянуть, ты должен сделать все, чтобы натянуть этого гребаного ишака первым».

Выполнив приказ, я чувствовал себя великолепно. Но только в течение десяти минут. Затем опять зазвонил телефон. На этот раз тот телефон, который известен всем. Я взял трубку, и у меня чуть не отвалились уши. В ней гремел голос Томаса Эдварда Крокера, генерала армии США и председателя Объединенного комитета начальников штабов:

— Дик, проклятье Господне, чтоб тебя разорвало!

— Генерал, вы знаете, что мне нравится в вас больше всего? Это ваши изысканные сексуальные манеры. Вы всегда уделяете столько времени любовной игре перед тем, как натянуть меня по самые уши.

Он рассмеялся и, немного успокоившись, приказал мне четко и ясно быть паинькой, отправиться к Пинки завтра утром, не убивать его, выяснить все и доложить.

Я начал было возражать.

Генерал Крокер не принял никаких возражений.

— Черт побери, Дик. Рассматривай это в качестве разведки боем, — прервал он меня. — Я отбиваюсь сейчас, как могу и должен знать, что там происходит. Министра обороны и меня полностью отстранили от этого дела.

— Но…

— Никаких «но». Помнишь, что сделали «Морские котики» во время операции «Буря в пустыне». Перед началом атаки, они скрытно высадились на побережье Кувейта, провели разведку города и, никого не убив и ничего не уничтожив, вернулись назад. Но они принесли с собой информацию, позволившую нам сохранить множество жизней. Иногда ты должен действовать так, чтобы никто и не догадывался о том, что ты где-то рядом.

Я все понял. Я, конечно, флибустьер по натуре. Мне нравится поджигать, взрывать, грабить. Но иногда мне приходится подавлять свои природные инстинкты ради успешного выполнения задания. Сейчас я должен был добыть информацию о том, что происходит внутри Совета национальной безопасности, определить причиненный ущерб и выявить его виновников.

— Вы правы, — сдался я.

Конечно, он был прав. Чтобы подтолкнуть Бентли на необдуманные действия, я должен был проникнуть в Белый дом. А это было проблемой до того момента, как Экскремент сам не организовал мне доступ туда.

Председатель с явным облегчением начал посвящать меня в подробности того, на что я должен обратить особое внимание. Но я не слушал его. Я напряженно думал, как воспользоваться предоставленной возможностью. Я решил, что позволю Пинки начать первым. Я чувствовал, что он точно даст мне в руки ниточку, ведущую к Бентли, а от того можно будет дотянуться и до Ли Чаймена.

Председатель замолчал.

Настала моя очередь.

— Я все сделаю, как вы приказали, сэр, — покорился я, не открывая ему своих мыслей.

— Я рад, что ты думаешь так же, как и я, — он чуть замялся. — И, Дик?

— Генерал?

— Запомни — это Белый дом. Никакого оружия.

Глава XI

Когда вы посещаете Белый дом, вас охватывает какое-то необыкновенное чувство. Белый дом — символ американской нации.

Любой президент может привести в благоговение даже самых могущественных людей страны, просто пригласив их побеседовать один на один в Овальном кабинете, выпить чашечку кофе в библиотеке или остаться на ночь в спальне Линкольна. Нынешний президент именно таким способом собрал более десяти миллионов долларов в фонд своей предвыборной кампании.

Но даже циничные попытки президента превратить Белый дом в станок для печатания денег не умаляют значение последнего в качестве великого национального символа. Президент может оказаться проходимцем, но рано или поздно он уйдет со своего поста, а Белый дом останется. Почему? Потому, что здесь, на Пенсильвания-авеню, 1600 бьется сердце Америки. Белый дом больше, чем Капитолий или любое другое историческое здание в Вашингтоне выражает идеи нашей единственной в мире американской демократии. Он хранит в себе дух Вашингтона и Адамса, Джефферсона и Линкольна, Эйзенхауэра и Кеннеди (президент, согласившийся с предложением Роя Бема в 1961 году создать «Морских котиков»), Рузвельта и Рейгана. Посетите Белый дом сами и потом не сможете отрицать, что ощутили в этот момент громадный прилив патриотических чувств. Это испытывают все — от простых туристов до глав государств и простых офицеров, вроде меня. Белый дом — это приверженность идеям Долга, Чести и Родины.

Не играет роли, кто президент. Вы уважаете институт президентства, а не человека, стоящего во главе его. Первый «морской котик» Рой Бем сказал Джону Ф. Кеннеди, когда тот вызвал его: «Сэр, я не голосовал за вас, но я отдам за вас свою жизнь».

На следующее утро в 8 часов 55 минут я предъявил два документа, удостоверяющих мою личность, у юго-восточного входа в Белый дом, которым вчера воспользовался Бентли. Охрана послала меня к другому входу. В наши дни юго-восточный вход используется только для прохода августейших персон, достаточно важных для получения специального пропуска. Остальные смертные должны проходить в Белый дом через полуподвальный вход в Старое административное здание на Семнадцатой улице.