Леонид Николаев - Феникс Страница 37

– Хальт!

Теперь уже не надпись. Окрик. Окрик автоматчиков. Их четверо. Бегут к «опелю». Оцепляют его. Отворяют дверцы. Заставляют выйти.

Сила оружия велика. Тем более когда оно в руках эсэсовца. Президент без повторного предупреждения покинул место рядом с шофером. Его попытался опередить военный министр. Буквально выбросился из «опеля» и кинулся к «отцу», подхватил его под руку. Нужно было показать автоматчикам, что прибыл не обыкновенный смертный, а глава государства, причем не просто государства, а империи. Только эсэсовцев ничем не смутишь. У них приказ – не пускать. Приказ, нарушение которого грозит расстрелом.

– Ферботен!

Запрещение на сей раз адресовано шоферу. Он знает об этом. Свернул вправо, повел машину вдоль проволочного заграждения. Президента, военного министра и Саида эсэсовцы повели влево, к будке с часовым.

Их не впустили сразу. Дежурный эсэсманн позвонил по телефону кому-то. Доложил. Получил ответ. И только после этого разрешил пройти.

Парк был безлюдным. Может, не парк даже, а лес. Хорошо расчищенный лес с узкими тропинками. У одного из деревьев сидела на поводке собака и с любопытством поглядывала на людей, шагавших по аккуратной песчаной дорожке. Она не залаяла, не проявила беспокойства.

Вот это-то и приметил Саид. Приметил и отметил подсознательно, зафиксировал будто. Видимо, овчарка напомнила о недавнем прошлом, о лагере в Беньяминово или о другом лагере, где конвоиры, сопровождая пленных, брали в помощь собак. Овчарка напоминала еще что-то. Своим обликом, любопытным взглядом. Когда гости поравнялись с деревом, к которому был прицеплен поводок, она почему-то вскочила и подняла уши.

– Ральф! – окликнул пса Баймирза Хаит.

Овчарка еще острее поставила уши, глаза ее засветились добрым, приветливым огоньком. Старые знакомые!

В это время со ступенек крыльца сбежал человек в форме офицера СС и пошел навстречу гостям. Саид невольно задержал шаг. К нему приближался тот самый офицер, которого он видел в Беньяминово. С овчаркой. Этим самым Ральфом, любопытно поглядывавшим на гостей. Теперь Исламбек узнал и собаку. Чертов пес долго изучал тогда Саида, следил вроде за его движениями. Ни за кем не следил – ни за Чокаевым, ни за Азизом, ни за муллой, а именно за Саидом. Так запало в его разгоряченном мозгу. Они даже взглядами встречались с Ральфом: два глаза, вспыхивающие при тусклом свете керосиновой лампы.

– А Ральф помнит, – произнес Хаит, здороваясь с офицером. – Помнит меня.

– Он у меня умница, – улыбнулся офицер.

Протянул руку и погладил собаку. Потрепал ее по загривку.

– Своих узнает великолепно. Всех, кого я отбирал вместе с ним, считает друзьями. Не трогает.

Вчетвером направились к крыльцу. Офицер продолжал восхищаться своим Ральфом:

– Один остряк решил покинуть наш санаторий по собственной воле, три дня бродил по лесу. И Ральф нашел его. Нашел и не куснул… Родственники, ничего не поделаешь.

– Умница, – не то оценивая факт, не то подыгрывая хозяину овчарки, произнес с улыбкой Хаит. Президент тоже оглянулся назад, посмотрел на собаку. Кивнул, соглашаясь с военным министром.

«Не только собака, но и хозяин ее, наверное, отличается хорошей памятью, – подумал Саид. – Надо полагать, что Ральф узнал меня, как это ни странно. Очередь за офицером. Как я запечатлелся в его мозговом аппарате – просто Саидом Исламбеком или другом Чокаева. Фамилия, конечно, не зафиксировалась. Этот вербовщик ездит по всем лагерям, сколько людей прошло мимо него – разве упомнишь». И все-таки офицер, переговариваясь с Каюмханом и Хаитом, изредка бросал короткие взгляды на шарфюрера. Просто взгляды. Интереса в них не было. Во всяком случае, Саид не заметил любопытства. Пока не заметил.

По ступенькам поднялись на веранду и через массивные застекленные двери вошли в вестибюль.

– Хайль!

– Хайль!

Еще два офицера встретили гостей. Оживленно заговорили. Тоже старые знакомые. Здесь у Каюмхана было больше друзей, чем в Берлине. И военный министр чувствовал себя свободно. В этом обнесенном тройным рядом колючей проволоки обиталище эсэсовцев они оказались своими людьми, выполняли ту роль, которая предназначалась им по положению. Это те самые усилия на благо Германии, о которых упомянул Риббентроп сегодня.

Кроме эсэсовских офицеров, в вестибюле никого не было. Через огромные окна лился свет осеннего дня, неяркий, но удивительно глубокий, выбирающий из двух длинных коридоров, бегущих влево и вправо, сине-оранжевые ковровые дорожки, цветы на подставках в дальних углах, дверные ручки, покрытые никелем. В один из таких коридоров и повели гостей офицеры.

Ни секунды без труда. Мысль неутомима. Оценка всего, что рядом. Анализ…

Я прошел в логово. Это – уже настоящее. За стеной, за дверями – они. Какие? Сколько их?

Почему такая тишина?

Ему, Саиду, говорили. Говорил полковник Белолипов:

– Их готовят к ударам. А это и умение слушать. Это способность говорить. С помощью передатчика.

Значит, их обучают радиоделу. Должен работать ключ. Характерный звук. Тире – точки. Его нет. Ничего нет. Слышны шаги офицеров. Мягкие шаги по ковру. Все.

Черт с ним, со звуком. Возможно, перерыв. Или окончены занятия. Главное – кто они? Кто? Он боится новых встреч. Даже собака, сидевшая под деревом, вызвала беспокойство. Ее хозяин так просто расстроил Исламбека. А что за стеной? Они могут знать Исламбека в лицо. Когда-то встречали.

Это страх. Это готовность к любой неожиданности. Готовность к худшему.

Но страх – спутник. Такой же спутник, как терпение и выдержка.

Спутники. Их много у разведчика. Спутники движения.

Саид шел долго. Даже слишком долго. Казалось, не дойдет. Шел не останавливаясь. И когда эсэсовец, хозяин Ральфа, затворил за Саидом дверь в вестибюле, Исламбек почему-то решил: дошел.

Дошел. Уже несколько раз ощущалась эта грань. Порогов было несколько. Первый – повели под конвоем. Там, у леска. Второй – разговор с Мустафой Чокаевым. Третий – окрик коменданта: «Шнель!» Потом другие пороги: Ноенбургерштрассе, Моммзенштрассе, Фридрихштрассе. Наконец – этот лагерь. Те пороги он переступал. Шагал дальше. Последний переступил и решил остановиться.

Логово. Светлые окна. Ковровые дорожки. Цветы. Даже цветы! Здесь веселее, чем на Ноенбургерштрассе, в «правительственном» доме. За стеклами шумят осенние каштаны. Тихо шумят.

И вдруг: «Та-та-та… та-та-та».

За дверью.

Вызывающая дрожь музыка. Автоматически Саид читает текст. Ничего не понятно. Какая-то путаница. Шифр. Или упражнение без определенного задания.

Рядом. Они рядом. Какой-то метр отделяет Саида от тех, кто назван его врагами. И не только назван. Кто уже стал врагом, переступив порог этой лесной усадьбы, кто дал присягу в верности немцам.

Исламбеку хочется увидеть их. Сейчас же увидеть. Столкнуться. И начать бой. Особенный. Не похожий ни на что обычное. Но бой. Не на жизнь, а на смерть. Здесь его передний край. Передний край разведчика.

Они идут. Четверо. Саид идет последним. Едва касается дорожки. Бережет тишину. Он должен слышать. Слышать их. За стеной. Держать на прицеле.

Все, что было внутри у Саида, мгновенно стерлось, когда Вали Каюмхан неожиданно спросил. Именно неожиданно. У него мыслительный процесс происходил очень странно, если не сказать большего. Разговаривая с кем-нибудь, объясняя или доказывая что-то, президент вдруг прерывался и спрашивал о совершенно неуместных, далеких от темы вещах. Сейчас, слушая унтерштурмфюрера, он повернулся к Саиду. Произнес с тревогой:

– Где моя жена? Вы не нашли ее?

Надо же было вспомнить о приказе спустя три, нет, уже четыре часа. Неужели ни разу ему не пришла на ум мысль – куда девалась Рут?

– Нет, отец…

Внезапно президент взвился. Как женщина, он замахал в отчаянии руками, завизжал:

– Найдите Рут! Сейчас же найдите Рут… Я приказываю…

Нелепейшее распоряжение. Надо потерять всякое представление о времени, о реальных вещах, чтобы из этого леса, находившегося от Берлина в нескольких десятках километров, посылать человека на розыски фрау Хенкель. Где искать? В каком направлении?

Первое, что сделал Исламбек, это повернулся, показывая свою готовность выполнить приказ. Он не думал о результатах, о своих возможностях, вообще ничего не думал. Истеричный вопль президента требовал каких-то поступков. Только поступков. Но уйти Саиду не дали. Унтерштурмфюрер не дал:

– Господин шарфюрер нужен здесь.

Так спокойно и в то же время так твердо сказал, что Каюмхан моментально стих. Отчаяние сменилось равнодушием. Он даже повеселел. Немцы действовали на президента магически.

– Тогда вы… вы пойдите, – сдержаннее произнес Каюмхан. Теперь он обратился уже к своему военному министру.

Как и Саид, он не мог не подчиниться. Не мог отказать своему «отцу» и благодетелю в любезности. Поэтому поклонился, сделал вид, что готов на все. Но тоже не ушел. Да и куда, собственно, идти! Унтерштурмфюрер опять вмешался: