Перезагрузка - Крис Райан Страница 37

На фургоне не было никаких необычных опознавательных знаков. Немного ржавчины на боковой панели водителя. Наклейка на спине с надписью «НЕ ОСТАВЛЯТЬ ИНСТРУМЕНТЫ В ЭТОМ ФУРГОНЕ НА НОЧЬ». Крошечные задние окна покрывала отражающая зеркальная пленка, чтобы никто не заглядывал внутрь, и это тоже было хорошо. Если бы какой-нибудь любопытный Паркер выглянул в окна и увидел лицо, которое смотрело наружу, он, вероятно, умер бы от испуга.

У пассажира фургона был только один глаз. Он был худым, как скелет, и выглядел таким же дружелюбным. По этой причине на родине его прозвали Калакой, хотя только самые храбрые так называли его в лицо. Калака ненавидел дождь и холод. Он хотел бы вернуться в Мексику. В жару. Его покойный работодатель, Цезарь Мартинез Толедо, никогда бы не послал его на такую ​​дурацкую миссию. Его! Адана Рамиреза. Он был главой службы безопасности картеля пятнадцать лет, но выполнял работу, которую следовало поручить подчиненному.

Но Мартинез был мертв. И вместо него был его сын. Круз Мартинез. Просто ребенок. Но ребенок, у которого было больше власти и денег, чем у лидеров многих стран. Ребенок, который за месяцы на месте отца развил необычный дар к жестокости — такой, что даже Калака начал его бояться. А Калака никого не боялся.

А еще Круз Мартинез был ребенком с единственной целью в жизни. Найти парня, которого он винил в смерти своего отца. Парня, который звался когда-то Гарри Голдом, но Круз и Калака теперь знали, что его звали Зак Дарк. Он проверил ДНК из пальца, который он вытащил две ночи назад из могилы. Получил доказательство, что парень был жив.

И теперь он выполнял еще одно задание. Убрать кузину Дарка. Круз хотел, чтобы она умерла. Сказал, что не хотел, чтобы девушка опознала Калаку, но у одноглазого мужчины были свои подозрения. Из-за Дарка отец Круза умер. Убийство кузины Зака не отомстит за эту смерть полностью, но хотя бы отчасти…

Но устранить ее оказалось труднее, чем он предполагал. Хорошо, что он решил совершить это убийство сам, вместо того, чтобы поручать его менее опытным людям.

Калака был опытным убийцей. Было сложно найти кого-то лучшее. Вот почему он злился на то, что ему не удалось просто убить маленькую девочку. Должно быть, ей помогали. Он вспомнил старика, который называл себя мистером Бартоломью. Калака не знал, кто он, но был уверен, что он имел к этому какое-то отношение.

Наушники внезапно ожили. Голос. Девушка. Калака улыбнулся. Подслушивающее устройство, которое он спрятал в ее спальне, отлично справлялось со своей задачей.

— Привет? Это ты?

Ее голос был тихим. Будто она нервничала, кто-то мог услышать, как она с кем-то разговаривает сейчас, рано утром. Калака внимательно слушал.

Девушка захихикала, и Калака гадал, что сказал человек, с которым она разговаривала.

— Сюда прийти нельзя. Родители не пустят. Честно говоря, они бы… не знаю, мой отец преследовал бы тебя по улице с ружьем или чем-то в этом роде…

Помехи. Треск в наушниках Калаки. Он нахмурился и поправил ручку на приемнике на полу фургона. Помехи исчезли. Девушка снова хихикала.

— Хорошо, — сказала она. — Встретимся. Но не здесь. В субботу вечером. Хэмпстед-Хит. Ты знаешь озеро, я буду там в восемь часов. Но не опаздывай. Если я не вернусь домой к девяти тридцати, меня запрут на неделю…

По лицу Калаки медленно расплылась улыбка. Хэмпстед-Хит. Восемь часов. На берегу озера. Как удобно, подумал он про себя, что его жертва сама выбирала время и место своей казни. Он мог подождать ради такого удобного места до субботы.

Телефонный разговор продолжался, но Калака перестал слушать. Ему не нужно было слушать девичью болтовню с ее парнем. У него была вся информация, необходимая для устранения Элли Льюис. И когда он это сделает, он первым рейсом вылетит из Лондона. Вернется в Мехико.

Вернется туда, где было его место.

* * *

Если бы Зак мог, он рыдал бы от агонии и страха. Он визжал бы. Он умолял бы всех, кто слышал, снять наволочку, убрать веревки и вернуть его внутрь. Он бы раскрыл любой секрет. Признался в чем угодно. Сказал бы Антонио Акоста, Карловичу — кому угодно — об Агенте 21 и его миссии.

Но у него не было шанса.

Наволочка осталась. Как и веревки. Корабль продолжал раскачиваться, и волны обрушивались на его голову. Влажная ткань прилипала к его лицу каждый раз, когда ударяла вода, и казалось, что она отделялась от его кожи только тогда, когда его легкие кричали о кислороде. Он задыхался, пытаясь втянуть в свое тело как можно больше воздуха, прежде чем снова испытать ужасное ощущение утопления.

Каждый дюйм его тела был избит волнами. Он знал, что никогда больше не будет думать о воде как о мягкой. Каждый раз, когда били волны, он будто врезался в лист железа. Через некоторое время он уже не чувствовал боли. Просто ледяное онемение.

Он не знал, как долго это длилось. Время ничего не значило в темноте. Однако постепенно он осознал, что волны, возможно, стали немного меньше, их разделяло больше времени. Они по-прежнему заставляли его задыхаться и хватать ртом воздух, но моменты облегчения были дольше, чем моменты агонии. Сквозь промокшую ткань наволочки он чувствовал, как все вокруг становилось светлее.

Приближалось утро. Шторм утихал.

Все внезапно остановилось, будто кто-то щелкнул переключателем, чтобы изменить погоду. «Меркантиль» больше не раскачивался. Рев волн и ветер больше не выли в ушах. Зак почувствовал на себе солнечный свет, затем наволочка высохла и стала горячей. Кожа на его руках и ногах потрескивала от соли. Кожа начала гореть. Он обнаружил, что был почти рад быть привязанным к кораблю. Если бы не это, он рухнул бы.

Свет солнца стал сильнее, и Зак начал потеть. Во рту пересохло, и у него кружилась голова. Всю ночь он желал — молился — чтобы вода прекратилась. Теперь он мог думать только о том, чтобы утолить жажду. Убраться с солнца.

Его голова опустилась.

Шли часы, и он почти терял сознание…