Елизавета Берестова - Корона клинков Страница 38

— Ну как? — с надеждой спросил прокуратор.

— Опоздали.

Герний Транквил изобразил лицом сочувствие и сожаление.

— Между прочим, не без вашей помощи, Петрокл, — мрачно заметил столичный порученец, швыряя в сторону шляпу, — это ваши люди продержали всю ночь важного свидетеля за решёткой вместо того, чтобы немедленно доставить его ко мне.

Он кивнул на Мокрицу, который жался у двери, разрываемый противоречивыми чувствами: с одной стороны ему хотелось исчезнуть поскорее из поля зрения первых людей провинции, с другой стороны у него ещё теплилась надежда получить обещанные деньги.

— Виноват, — почти во всю силу своих тренированных командами лёгких выкрикнул Петрокл, — готов понести заслуженную…, разберусь, исправим, виноватые подвергнутся наказанию по всей строгости.

— Что толку после драки кулаками махать, — перебил его обладатель самых широких полномочий, — а вот этот человек награду заслужил. Подойди сюда, Пек Мокрица, и скажи, в каких деньгах ты предпочитаешь получить свои десять монет: золотом или серебром?

Мокрица, комкая в руках шапку, сказал:

— Если это не затруднит господина легата, мне хотелось бы получить девять золотых монет и одну серебром.

— Вы слышали, игемон? — Осокорь посмотрел на Герния Транквила, скривившегося, как от зубной боли, — выдайте в точности. А с вами, мой друг, я прощаюсь. Надеюсь, полученной суммы должно хватить вам, для возвращения на родину.

— Благодарю, премного благодарю вас, экселенц, — кланяясь, бормотал Пек Мокрица, ошалевший от того, что его назвали другом и заплатили всю сумму.

— Что теперь будем делать, — подал голос Медузий, после того, как прокуратор увёл Мокрицу за деньгами.

— Не знаю, — потёр виски Осокорь, — не знаю, хоть убейте. Но начнём мы с картографа. Может, план города подскажет, где чёртов эльф нашёл себе убежище более надёжное, чем заброшенное оливковое имение.

Картограф, моргая покрасневшими после бессонной ночи глазами, не без гордости разложил перед начальством листы пергамента с профессионально выполненным планом. Несколько минут Осокорь и комендант порта рассматривали хитросплетение улиц, бляшки площадей. Палец легата ткнулся в заполненный условными деревьями участок — сады.

— Вот здесь они были вчера вечером. Остаётся только догадываться, куда они направились потом.

— Порт можно исключить сразу, — заметил Медузий, обводя подковообразную бухту изящным костяным стилом, — легионеры и стража муху не пропустят незамеченной. Разве, что ваш Ясень умеет делаться невидимкой…

— Нет, это вряд ли.

Взгляд Осокоря задержался на старательно изображённом маяке, что расположился на мысе, скользнул вдоль крепостной стены и остановился на каких-то непонятных значках, рассыпавшихся по побережью.

— А это что?

Комендант недоуменно пожал плечами и подозвал картографа.

— Так я изобразил стоянку морских цыган, — пояснил тот.

— Они каждое лето появляются, — подхватил Медузий, — гоняли их, да без толку. Сядут в свои плавучие домики и исчезнут на пару дней, а оглянуться не успеешь, полосатые шатры опять на прежнем месте. Прежний прокуратор почитал их вселенским злом и прогонял всегда, рейды устраивал: считал, их контрабанда торговли вредит. Герний же, наоборот, распорядился особо лодочников не притеснять, пока налоги и пошлины платят.

В свете удобного расположения стоянки морских цыган подобранные в старом оливковом имении бусины обретали новый смысл. Ясеню и его спутникам не составляло труда выйти через рыбацкие посёлки к косе, миновав стороной большинство постов. Если бы только карта была вчера! Уйти в море под парусами морских цыган — простой и надёжный способ покинуть город, все ходы и выходы из которого перекрыты.

На побережье Осокорь отправился скорее из чувства долга, нежели в надежде настигнуть неуловимого эльфа. Песчаная коса ещё хранила следы недавнего пребывания людей: полоскалась на веру старая сгнившая сеть, брошенная из-за невозможности починки. Птицы ковырялись в грудах раковин, повсюду виднелись колышки от шатров, кострища, заготовленный хворост.

Напугали ли лодочников облавы и нарастающее беспокойство в городе, или они снялись с места по иной, им одним ведомой причине, сказать теперь не сможет никто.

Осокорь сжал в кармане горсть бусин, и утвердился в мысли, что ни эльфа, ни мальчишки, ни их таинственных спутников в Осэне нет. В свете этого назревала необходимость наметить план дальнейших действий. Перво-наперво, с голубиной почтой отослать письмо в столицу. Осэну пускай продолжают патрулировать, так, на всякий пожарный случай. Но самое главное:

— Немедленно докладывать мне о любых странных происшествиях на всём побережье, — приказал он.

За эльфом тянется кровавый след. Если Осокоря не подводит чутьё, трупы в хлебной лавке и домике травника — отнюдь не последние.

Глава 8 КОРАБЛИ И СУША

Капитан пососал чубук своей потухающей трубки и оценивающе посмотрел на мужчину, который набивался в пассажиры.

— Я чужих не беру, — сквозь зубы бросил он, — торговое судно — это вам не яхта прогулочная.

Мужчина принялся что-то объяснять, ветер трепал его чёрные до синевы волосы, выбивающиеся из-под алого шёлкового платка. Капитан слушал, а сам исподволь разглядывал незнакомца, который, несомненно, принадлежал к народу морских цыган. Поодаль к симпатичному ослику с поклажей жалась высокая девушка, почти девочка. Она стояла, скромно потупив такие же синие, как и у отца, глаза и теребила обшитый монетками платок. Монетки тихонько позвякивали.

Старший цыган говорил что-то о срочности и важности дела, из-за которого им позарез нужно покинуть остров непременно сегодня. Капитан отлично понимал все выгоды своего положения: на всём Перосе его корабль пока был единственным, а это значительно повышало планку цены за проезд.

— Я, конечно, мог бы войти в ваше положение, — проговорил капитан, когда матросы закончили грузить амфоры с органовым маслом, — но позволить вашей скотине загаживать мой корабль! — он возвёл глаза к небу.

Ослик укоризненно взглянул на капитана и протестующее топнул копытом.

— Не беспокойтесь насчёт этого, капитан, — моя дочь Лейла станет следить за нашим четвероногим другом и немедленно наведёт порядок, если он оконфузится.

Осёл громко фыркнул.

— Называйте цену, и ударим по рукам.

Капитан сразу, как только увидел этого цыгана вместе с девочкой, осликом и поклажей, догадался, что перед ним не обыкновенный ловец жемчуга и губок. Что-то неуловимое в осанке, слишком уверенная манера держаться выдавали человека с положением. Капитан прищурился и назвал сумму, превосходящую обычную плату за проезд примерно раз в пять.

— Это нас устроит.

Лодочник вытащил из простого кожаного кошелька деньги и небрежно опустил в широкую мозолистую ладонь капитана. В кошельке ещё явно оставалось немало.

— Загружайтесь, — разрешил капитан, но когда мимо него проходил ослик с поклажей, положил руку поверх вьюков и сказал: — А вдруг вы везёте контрабанду? Мне неприятности с властями не нужны. Откуда я знаю, что в ваших мешках? Может, там порошок дурман-травы? За такой груз на борту штрафом не отделаешься. Риск, он, знаете ли, дорого стоит.

Синие глаза лодочника вспыхнули недовольством.

— Свою плату, капитан, ты получил сполна, — он нервно перебросил с руки на руку опахало из цветных перьев на длинной чёрной палке, — и даже сверх того. А в вещах наших нет ровным счётом ничего предосудительного: просто одежда и немного еды на дорогу. Если ты, уважаемый, сомневаешься в правдивости моих слов, я готов пригласить любого представителя власти, чтобы он досмотрел мой груз, как, впрочем, и твой тоже.

Капитану подобное предложение совсем не пришлось по душе. В маленьком трюме его одномачтового судёнышка львиная доля любовно сложенного груза являлась не чем иным, как самой натуральной контрабандой. Поэтому он не жаловал портовых чиновников и досмотры. Ему не оставалось ничего, кроме как кивнуть и пропустить пассажиров. Однако ж от напутствия он не удержался:

— Привяжешь свою скотину на носу. И если только эта сволочь нагадит мне на палубу, выкину в море безо всяких разговоров!

— Единственная грязная скотина, которую я тут вижу, это ты, сам, капитан, — вполголоса ворчал Торки, когда его привязывали к поручням.

— Тише, — приказал Ясень, — нам только не хватает, чтобы матросы обратили внимание на говорящего осла.

Аэций, наряженный девушкой, хихикнул.

Когда кораблик, поймав ветер единственным парусом, заскользил по волнам, Аэций уже сидел на одеяле и приканчивал свою долю нехитрой трапезы. Ослик-Торки выразительно заводил глаза и жевал корочки хлеба, хотя мальчик успел подсунуть ему пару кусков окорока, пока никто не видел.